Читать интересную книгу Разгневанная земля - Евгения Яхнина

— Послушай, да ты, может, и в самом деле нас помиришь?

Еврей замер, поражённый идеей офицера. Он простёр руки к небу и молитвенно прошептал:

— Помоги мне, господи, и я свершу такое чудо!.. — И, повернувшись к офицеру, он торжественно произнёс: — Я готов! Скажу им там, в крепости: пусть откроют вам ворота, и на земле воцарится мир!

С этими словами старик, оставив свой лоток, направился к выходу и пошёл прямо к крепости. В ожидании занимательного зрелища солдаты его не удерживали и стали следить сквозь бойницы за дальнейшей судьбой полупомешанного разносчика.

Дежурные на аванпостах крепости заметили одинокую фигуру старика, медленной поступью двигавшегося к стенам крепости.

Его окликнули и потребовали, чтобы он вернулся, угрожая, что в противном случае будут стрелять. Старик остановился, раздвинул лохмотья верхней одежды и разорвал на себе рубаху. Лоскут белой ткани он поднял высоко над головой и так продолжал идти вперёд. Всё это немало позабавило как тех, к кому он шёл, так и тех, кто остался у него в тылу.

Ворота крепости раскрылись. Разносчик переступил порог и сразу преобразился: маскарад кончился, и перед комендантом Коморома встал во весь рост не согбенный старый еврей, а полный сил тридцатичетырёхлетний Гюйон де Ге, барон де Пампелуна.

Предъявленный им приказ за подписью Кошута и Гёргея предоставлял ему полноту власти в Комороме.

Надо ли говорить, какой подъём душевных сил вызвало у офицеров и солдат сообщение о том, что в предстоящие бои они пойдут под командой отважного и решительного генерала!

Глава одиннадцатая

У порога свободы

Бои с неприятельскими войсками, обложившими крепость Комором, шли успешно. Здесь действовали главные силы Верхнедунайской армии. Прославившие себя апрельскими победами главнокомандующий Гёргей и корпусные генералы Клапка, Дамианич и Надь Шандор вели упорные сражения.

Перед командующим австрийской армией Ве́льденом[68] стояла задача затянуть снятие осады Коморома; австрийское правительство обратилось за помощью к России, и царская интервенция становилась реальной угрозой для Венгрии.

После трёх упорных и ожесточённых боёв, когда австрийцы шаг за шагом теряли свои позиции, Вельден отступил на последнюю возвышенность, с которой можно было обстреливать все пути к Коморому. На военных картах обеих армий возвышенность эта была обозначена «номером 78». Здесь австрийцы сосредоточили свою тяжёлую артиллерию.

Гёргей собрал корпусных командиров.

— На высоте «семьдесят восемь», — сказал он, — нас ждёт наиболее тяжёлая задача. Штурм неприятельских позиций под шквальным огнём артиллерии дорого нам обойдётся. Я предлагаю пустить вперёд эскадрон испытанных гусар, чтобы они уничтожили орудийные расчёты[69] и заставили умолкнуть пушки.

Генералы молчали. Клапка произнёс в нерешительности:

— Может статься, что ни один из гусар не вернётся… А орудия будут продолжать свой уничтожающий огонь…

— Да, может случиться и так, — решительно сказал Гёргей, — но молниеносный натиск не раз творил чудеса на войне. Риск велик, мы можем потерять отборный эскадрон. Но, если задача удастся даже частично и если даже не вся вражеская орудийная прислуга будет перебита, всё равно неприятелю не устоять и трёх часов. Представьте себе только, с какой стремительностью двинется вслед за лихим эскадроном вся остальная кавалерия и пехота!

— Есть у меня испытанная сотня — черти, а не люди! — Дамианич улыбался, вспоминая недавние кавалерийские бой.

— Вот и хорошо. Эту сотню и пустим вперёд, — сказал Гёргей спокойно, как будто речь шла об очередной военной стычке.

И как-то сразу предложение командующего перестало казаться слишком опасным.

В два часа ночи войска были готовы к выступлению.

Первые солнечные лучи осветили позиции австрийцев. Лесистые холмы ощерились штыками, за каждым деревом скрывались где один, где два карабинера, на верхушках холмов вздымались орудия.

Лазутчики сообщили, что обороной центра руководит лично Вельден, левым флангом командует Шлик, правым — Елашич.

Гёргей отчётливо видел расположение неприятельских войск. Он знал, какие трудности таит в себе атака на такие позиции, но он хорошо знал и своих гусар, их мужество и неустрашимость.

Тронув шпорами коня, командующий подъехал к первому эскадрону.

— Кто командует эскадроном?

Янош двинул коня вперёд и ответил:

— Капрал Янош Мартош, господин генерал!

Гёргей смерил гусара взглядом с ног до головы и перевёл глаза на Дамианича. Тот приблизился и шепнул:

— Я забыл предупредить: после вчерашней стычки с уланами командир выбыл из строя. Эскадрон принял Мартош, которому после дела у Браниско ты дал чин капрала.

Гёргей понимающе кивнул головой и обратился к Мартошу:

— Брат гусар! Видишь там лесистый холм, а за ним линию королевских солдат? Этот холм вы должны взять! Многие из вас погибнут. Может быть, с поля боя не вернётся половина солдат, может быть — всё! Но речь идёт о твоём отечестве, гусар, а значит, ты сделаешь всё, что в твоих силах, и даже больше того!

— Даже больше того! — эхом повторил Янош слова командующего.

— Приготовиться к атаке! — скомандовал Гёргей.

Молодой капрал повернулся к товарищам:

— Братья! Заставим молчать вражеские пушки!

— Заставим молчать! — пронеслось по рядам кавалерии.

Гёргей обнажил саблю. Янош поднял свою. То же сделал и весь эскадрон.

— Вперёд! — скомандовал Гёргей.

Янош пришпорил лошадь. Гусары в бешеном галопе устремились за капралом. Пригнувшись, люди словно слились с лошадьми.

Янош как будто преобразился. Ещё совсем недавно ему пришлось проявить смелость и изобретательность, чтобы вырваться из когтей Фении, и это облегчило участь Верхнедунайской армии. Но тогда он спасал и свою жизнь. Не то было сейчас. Он вёл в бой целый эскадрон. В смертельный бой! Тут недостаточно просто мужества — нужна полная готовность пожертвовать собой во имя счастья отчизны.

— Вперёд!..

Сверкают сабли, палят ружья, гремят орудия. Сверху, сбоку несутся ободряющие крики. Они сливаются со стонами раненых, стуком копыт, бряцанием и лязгом оружия… Пренебрегая шквальным огнём вражеской картечи, воодушевлённые своим капралом, гусары сминают вражескую кавалерию и лавиной несутся на неприятельские батареи.

Янош мчится впереди эскадрона; повинуясь внутреннему чутью, он находит вернейший путь к цели: чуть-чуть влево, в самую гущу скачущих навстречу вражеских улан, — и картечь ложится правее линии гусар!

Венгры неистово схватываются с австрийцами, обращают их в бегство. У пушек не остаётся орудийной прислуги, одни погибли, другие бежали.

Пехота гонведов энергично наступает, австрийцы упорно сопротивляются, но отдают позицию за позицией. Австрийские генералы ещё надеются остановить гонведов, пускают в дело резервы. Но вот на правом фланге смятение… Вельден увидел облако пыли: то генерал Гюйон вывел из крепости колонны кавалерии и пехоты!

Командующий австрийской армией отдаёт приказ об общем отступлении.

Потери эскадрона Яноша были беспримерны: из ста десяти человек невредимыми вернулись лишь тридцать восемь воинов. Остальные были убиты или ранены.

После большого подъёма, с которым Янош ринулся в атаку под смертоносным огнём неприятельских пушек, он ощущал теперь горечь огромных потерь. Он не знал, какой урон понесли другие соединения наступавших войск, но в его эскадроне опустошение было страшное. Сам он уцелел каким-то чудом.

Невесёлый возвращался Янош впереди оставшихся в живых товарищей. Он встрепенулся, заметив приближающуюся кавалькаду. Навстречу прославившемуся эскадрону выехал сам командующий в сопровождении адъютантов.

Капрал скомандовал своим солдатам остановиться.

— Гусары! — сказал Гёргей. — Я не стану благодарить вас. Не ради меня шли вы в огонь, не щадя жизни. Многие не вернулись с поля боя, погибли за родину. Обнажим головы перед теми, кто остался лежать здесь… Они — не последние жертвы. Противник силён, но он защищает тиранию, мы же сражаемся за святые права народов нашего прекрасного отечества, за его освобождение от ига вероломной династии Габсбургов. Всегда помните об этом, идя в бой!

В приказе по армии главнокомандующий объявил о присвоении капралу Яношу Мартощу чина лейтенанта за умелое и отважное руководство конной атакой.

Вечером того же дня, 26 апреля, осада Коморома была снята.

Теперь венгерская армия стояла у порога свободы. Бездействовавшие до сих пор силы двадцатитысячного гарнизона влились в наступающие корпуса. Едва прошёл месяц с той поры, как венгерская армия стояла по ту сторону Тиссы. Кто мог думать тогда, что спустя месяц армия переправится через Дунай и освободит большую часть страны от вражеского нашествия?