Читать интересную книгу Демонология Древнего Китая - Ян де Гроот

«При династии Тан, когда вот-вот должно было разразиться восстание (Хуан) Чао, на горе Гундэшань, Заслуг и Добродетели, в Пянь, что в области Чжунъюань (пров. Хэнань), жили монахи-колдуны, к которым отовсюду стекалась братия. Даже ученые и простой люд были их смиренными учениками. Они рисовали на бумаге духов-мятежников и пускали их в жилища людей с тем, чтобы приносить несчастье; колдовство их посеяло такую панику среди тамошних жителей, что никто не мог спать спокойно до самого утра. Когда они ввергали людей в нищету и болезни, люди за хорошую плату умоляли монахов с горы Гундэшань использовать свое искусство против зла, и тогда монахи немедленно прекращали его.

Более того, монахи рисовали на бумаге закованных в доспехи воинов, и потом ночь за ночью на улицах и дворах слышалось ржание, по городу стучали копыта, но с рассветом все исчезало. Часто они рисовали и собак, которых затем сжигали и околдовывали заклинаниями; и по ночам собаки выли и лаяли и кусали друг друга, не давая людям спать; и в этих случаях тоже, если люди давали монахам деньги, от собак не оставалось ни следа, ни тени. В Хуачжоу тоже жил монах, искушенный в колдовстве, который действовал точно так же, как и монахи с горы Гундэшань; и все поголовно страдали от него.

В то время губернатором Хуа и Тай стал Ван Дэ, член Государственного Совета, который провозгласил, что область к югу от Янь поразили бедствия, и их следует отвратить. Для этого в его ставке и во всех армейских гарнизонах возвели алтари и призвали тысячи монахов. Но количество их все равно было недостаточным, и тогда к алтарям призвали всех учеников с горы Гундэшань в Пяньчжоу. Со своими знаменами и цветами, раковинами и тарелками они шли к ставке Ван Дэ, и в тот самый вечер, когда они должны были отправиться к нескольким алтарям, тех из монахов, кто выделялся из всех добродетелью, отобрали для службы в ставке, а остальных распределили по разным армейским лагерям для исполнения церемоний и совершения литургии. Когда все монахи расположились в лагерях, ворота крепко заперли, а монахов заживо закопали в землю. Всего тех, кто носил квадратное одеяние священнослужителя и погиб в ту ночь, было несколько тысяч. А в ставке Ван Дэ наставников общины с Гундэшань пытали, и они признались, что возглавляли сборища разбойников Хуан Чао и намеревались восстать вместе с ним в двух этих областях. Был отдан приказ истребить их всех до последнего человека».

Если призраков умело призывать и должным образом управлять ими, то их можно использовать практически для любых «черных дел», какие только может представить наделенное богатым воображением, суеверное сознание. В сознании этом запечатлеваются и повторяются на сто ладов самые нелепые несуразицы; действительно, в стране, где ни культура, ни религия никогда не устанавливали каких-либо пределов для правдоподобия и легковерия, могущество колдунов и ведьм настолько же велико, насколько безмерно и само легковерие. Практически все, о чем мы говорили в этой книге, все зло, содеянное невидимыми руками призраков и демонов, и даже зло гораздо большее может быть порождено колдунами; колдуны в состоянии насылать призраков, чтобы те отрезали у людей волосы и тем самым сеяли ужас и панику; колдуны умеют вселять призраков в людей и так вызывать болезни, умопомрачение и сумасшествие, побуждать людей к самоубийству, просто убивать их или же делать жизнь в доме невыносимой, бросая камни и другие предметы и срывая с крыши черепицу и т. д., и т. д. Суй Юань рассказывает такую историю:

«Ван Гун-нань, муж моей сестры, живет в Ханчжоу на мосту Хэнхэ. Однажды утром, выходя из дома, он столкнулся у ворот с лекарем-даосом, который, сложив руки, произнес: "Господин, прошу вас, дайте мне немного рыбы". На что Гун-нань сердито ответил: "Ты — монах, должен быть аскетом и питаться овощами, и ты еще просишь рыбу?" — "Я имею в виду деревянную рыбу", — сказал даос, но Гун-нань вновь отказал ему. "Господин проявляет скупость, но вскоре вы пожалеете об этом", — бросил даос и пошел своей дорогой.

Ночью Гун-нань услышал грохот падающей черепицы, а утром с ужасом увидел, что вся она лежит во внутреннем дворе. На следующую ночь его одежда улетела в выгребную яму. Тогда он спросил в семье сюцая Чжан Ю-цяня, нет ли у них какого-нибудь амулета, и Чжан сказал ему: "У меня есть два амулета: один — дешевый, а другой — дорогой. С помощью дешевого Чжан Чжи-кэ повелевал призраками и днем, и ночью; с помощью дорогого дух Чжан Чжи-сяня может ловить призраков". Гун-нань выбрал дешевый, повесил его в главном зале своего дома, и в эту ночь его покой никто не тревожил.

Минул третий день, и в ворота дома постучал престарелый даос, который казался одновременно и очень древним, и странным. Гун-наня в это время не было дома, и к старцу вышел его второй сын, Хоу-вэнь. Даос сказал: "Несколько дней назад твою семью беспокоил один даос, он — мой ученик; вы пытались избавиться от него с помощью амулетов, ну лучше бы вам было попросить о помощи меня. Передай своему отцу, чтобы завтра он пришел к Павильону Холодных Источников, что у Западного озера, и трижды прокричал "железная шапка", и тогда я появлюсь. Если твой отец не придет, призраки украдут амулет".

Когда Гун-нань вернулся домой, Хоу-вэнь обо всем рассказал ему. На рассвете Гун-нань отправился к Павильону; он кричал "железная шапка" несколько сот раз, но ему так никто и не ответил. Как раз в это время мимо проезжал Ван Цзя, начальник уезда Цяньтан; Гун-нань схватился за его паланкин и поведал о своих бедах, но чиновник решил, что Гун-нань сошел с ума, и излил на него поток ругани и оскорблений. Ночью Гун-нань собрал несколько отважных и сильных людей из своей семьи, чтобы защитить амулет, но, несмотря на это, во время пятой стражи послышался шум, словно кто-то что-то рвал, и — о ужас! — амулет исчез. Наутро они увидели на стуле отпечаток огромной ноги, более чем в чи длиной. С той поры каждую ночь у его ворот собирались полчища призраков, которые бросали и били посуду в доме. Гун-нань жил в постоянном страхе; за пятьдесят золотых монет он купил у господина Чжана другой амулет, и, когда амулет оказался в доме, призраки затихли.

В один из дней Гун-нань рассердился на своего сына Хоу-цэна и уже хотел было наказать его палкой, но тот убежал. Он не вернулся и спустя три дня; сестра моя безутешно рыдала, и Гун-нань отправился искать его. Он нашел Хоу-цэна за рекой, безумный, тот блуждал и уже готов был утопиться. Его посадили в паланкин и почувствовали, что он потяжелел вдвое. Когда его привезли домой, он смотрел на всех пустым невидящим взглядом и бормотал непонятные слова; лежа в постели, он вдруг воскликнул в припадке ужаса: "Они собираются расследовать дело, собираются расследовать, я иду!" — "Куда ты пойдешь, мальчик мой? — спросил отец. — Я иду вместе с тобой". Хоу-цэн поднялся, надел церемониальные одежды и шапочку и преклонил колени перед амулетом; Гун-нань стоял рядом с ним, но ничего не замечал. Хоу-цэну же привиделось, как на стул воссел дух, с третьим глазом между бровями, с лицом из золота и красной бородой, позади него распростерлось множество хорошо одетых молодых людей. Дух обратился к нему с такими словами: "Ван, твое пребывание в мире света еще не близилось к концу, чего же ты так испугался, что решил искать смерти?" и продолжил: "А вы, гонцы пяти сторон света, вы превратились в слуг колдунов-даосов, не получив на это ни приказа, ни санкции Высшей Чистоты (Неба)?" Все признали себя виновными, и божество назначило по тридцать ударов палками призракам; призраки голосили и умоляли о пощаде, а Хоу-цэн видел, как цвет их ягодиц менялся под ударами, пока не стал грязновато-серым. Заседание закончилось, и каждый из призраков получил пинок от божества. Потом Хоу-цэн пробудился, словно ото сна; вся спина его взмокла от пота, но с той поры в семье царили мир и спокойствие» («Цзы бу юй», гл. 2).

В этой истории описан далеко не самый худший из возможных вариантов, ведь порой ведьмы заставляют состоящих у них на службе призраков готовить специальную еду и с ее помощью превращают ничего не подозревающих безвинных путешественников в тягловых животных.

«При династии Тан к западу от Пяньчжоу (ныне — Кайфэн), подле деревянного моста стояла гостиница, хозяйку которой звали Сань Лян-цзы; никто не знал, откуда она явилась. Она жила там в одиночестве более тридцати лет, и не было у нее ни детей, ни родственников. Дом ее состоял из нескольких комнат. Жила она тем, что продавала приготовленную еду, что давало ей хороший доход, и держала ослов. Если случалось так, что у какого-нибудь чиновника или просто путешественника, проезжавших мимо либо верхом, либо на повозке, не оказывалось денег, она охотно приходила на помощь и давала взаймы. Так среди всех она пользовалась славой добродетельной женщины, и в гостинице ее останавливались гости и ближние, и дальние.

В годы Юаньхэ (806–821)в гостинице ее заночевал гость из Сюйчжоу по имени Чжао Цзи-хэ, направлявшийся в Восточную столицу (пров. Хэнань). Перед ним прибыло еще шесть или семь гостей, и каждый из них занял кровать, так что Цзи-хэ, приехавшему последним, ничего не оставалось, как довольствоваться ночлегом в дальнем углу, подле стены комнаты самой хозяйки. Сань Лян-цзы потчевала гостей изысканными кушаньями, а когда стемнело, она принесла вина, и веселилась и пила вино вместе с гостями; Цзи-хэ, хотя он и не любил вина, нравились шутки хозяйки. Незаметно минула вторая стража, и постояльцы, уставшие и опьяневшие, отправились спать; Сань Лян-цзы удалилась в свою комнату, закрыла дверь и потушила свечи.