Читать интересную книгу Крошка Доррит (Книга 1) - Чарльз Диккенс

- Ну как там, все здоровы? - спросил он.

- Да, - сказал Дойс, - все здоровы; все совершенно здоровы.

По старой привычке мастерового Дэниел прятал носовой платок в шляпу. Он достал его и принялся вытирать лоб. медленно повторяя:

- Все здоровы; а мисс Минни просто цветет.

- Были какие-нибудь гости?

- Нет, гостей не было.

- Как же вы развлекались вчетвером? - спросил Кленнэм весело.

- Не вчетвером, а впятером, - поправил его компаньон. - Этот тоже был. Ну, этот.

- Кто?

- Мистер Генри Гоуэн.

- Ах, да, разумеется! - воскликнул Кленнэм с необычайной живостью. - Я и забыл о нем.

- Как же, я ведь говорил вам, - сказал Дэниел Дойс. - Он там бывает каждое воскресенье.

- Да, да, - сказал Кленнэм. - Теперь я вспомнил.

Дэниел Дойс, все еще вытирая лоб, повторял с натугой:

- Да, он тоже был, тоже был. И собака его - она тоже была.

- Мисс Миглз питает большую симпатию к - к этой собаке, - заметил Кленнэм.

- Правильно, - подтвердил его компаньон. - Гораздо большую, нежели к к хозяину собаки.

- Вы хотите сказать - к мистеру...

- К мистеру Гоуэну. Именно это я и хочу сказать.

Последовала пауза в разговоре, которую Кленнэм употребил на то, чтобы завести свои часы.

- Не слишком ли вы торопливы в своих суждениях, - заметил он немного погодя. - Наши суждения - я говорю вообще...

- Я так и понимаю, - сказал Дойс.

- ...зависят от множества соображений, которые подчас неожиданно для нас самих могут оказаться несправедливыми, и потому следует быть очень осмотрительным, когда судишь о людях. Вот хотя бы мистер...

- Гоуэн, - спокойно подсказал Дойс, привыкший уже к тому, что ему всегда выпадает обязанность произносить это имя.

- Он молод, талантлив, хорош собой, у него легкий, веселый нрав, он повидал жизнь. Трудно, пожалуй, не будучи предубежденным, найти что-либо говорящее не в его пользу.

- Для меня вовсе не трудно, - ответил Дэниел Дойс. - Я вижу, что он причиняет беспокойство, а в будущем может причинить и горе семье моего старого друга. Я вижу, что из-за него становятся глубже морщины на лбу моего старого друга, - должно быть оттого, что он все чаще и все упорнее заглядывается на дочь этого друга. Короче говоря, я вижу, что он завлекает в свои сети милую и очаровательную девочку, которая никогда не будет с ним счастлива.

- Мы не можем утверждать, что она не будет с ним счастлива, - сказал Кленнэм сдавленным, точно от боли, голосом.

- Мы не можем утверждать, что наша планета просуществует еще сто лет, возразил его компаньон, - однако нам это представляется весьма вероятным.

- Полно, полно, - сказал Кленнэм. - Будем надеяться на лучшее и постараемся проявить если не великодушие (о котором в данном случае не может быть речи), то хотя бы справедливость. Нельзя порочить этого молодого человека только потому, что он сумел понравиться прелестной избраннице своего сердца, и нельзя отказать ей самой в праве любить того, кого она считает достойным любви.

- Согласен, друг мой, - сказал Дойс. - Но согласитесь и вы, что она слишком молода и избалована, слишком доверчива и неопытна, чтобы хорошо разбираться в людях.

- Если так, - сказал Кленнэм, - то тут уж мы ничем помочь не можем.

Дэниел Дойс печально покачал головой и ответил:

- Боюсь, что вы правы.

- Словом, так или иначе, - сказал Кленнэм, - мы должны признать, что нам не к лицу осуждать мистера Гоуэна. Потворствовать своим безотчетным антипатиям - удовольствие сомнительное. И я по крайней мере твердо решил не говорить о мистере Гоуэне ни одного худого слова.

- Ну, я в себе не так уверен, и потому оставляю за собой право отзываться о нем неодобрительно, - сказал Дойс. - Но если я не уверен в себе, то в вас я уверен, Кленнэм, я знаю вашу прямую натуру и глубоко вас уважаю за эту прямоту. Спокойной ночи, мой добрый друг и компаньон! - Он с чувством пожал ему руку, словно за этим разговором крылось нечто более серьезное, чем могло показаться, и вышел из комнаты.

Компаньонам уже не раз случалось вместе навешать семейство Миглз, и они оба замечали, что даже при мимолетном упоминании имени мистера Генри Гоуэна в его отсутствие на сияющее лицо мистера Миглза набегала тень, как в то утро, когда произошла памятная встреча у переправы. Если бы Кленнэм допустил в свое сердце запретную любовь, все это могло причинить ему немалые страдания; но при существующих обстоятельствах это не значило для него ничего - решительно ничего.

Равным образом, если бы эта непрошеная гостья нашла приют в его груди, можно было бы поставить ему в заслугу молчаливое упорство, с которым он преодолевал все, что в эту пору мучило его. И постоянные старания руководиться в своих поступках лишь высокими принципами чести и великодушия и не впасть в тот грех, который опыт всей его жизни приучил его считать самым тяжким: достижение эгоистических целей с помощью низких и мелочных средств, - это тоже могло быть поставлено ему в заслугу. И решение по-прежнему бывать в доме мистера Миглза, чтобы, эгоистически щадя собственные чувства, не сделать дочь причиной отчуждения, быть может, досадного отцу, и не навлечь на нее этим хотя бы тени недовольства - это тоже могло быть поставлено ему в заслугу. И скромность, с которой он постоянно напоминал себе обо всех преимуществах мистера Гоуэна, более молодых годах, привлекательной наружности и манерах - это тоже могло быть поставлено ему в заслугу. А то, что все это и еще многое другое делалось совершенно естественно и просто, с сохранением мужественного и твердого спокойствия, как ни сильна была внутренняя боль, усугубленная всеми обстоятельствами его прошлой и настоящей жизни, - это, пожалуй, свидетельствовало бы о недюжинной силе характера. Но после принятого им решения ставить ему в заслугу, разумеется, было нечего; ведь тревог и сомнений, которые мы здесь описывали, не испытывал никто - решительно никто.

Мистера Гоуэна нимало не беспокоило, испытывает или не испытывает кто-то подобные сомнения и тревоги.

При встречах он держался всегда с полной непринужденностью, как будто самая мысль о том, что и для Кленнэма может существовать Великий вопрос, показалась бы ему нелепой и смехотворной. Он всегда был с ним мил и любезен, и этого одного было бы достаточно, чтобы еще усложнить душевное состояние Кленнэма - если бы, конечно, он не внял в свое время голосу благоразумия.

- Как жаль, что вас вчера не было в Туикнеме, - сказал мистер Генри Гоуэн, заглянув к Артуру на следующее утро. - Мы провели на редкость приятный день.

Артур ответил, что слыхал об этом.

- От вашего компаньона? - спросил Генри Гоуэн. - Милейший человек, кстати сказать.

- Я его чрезвычайно уважаю.

- Черт возьми, да он просто замечательный человек! - сказал Гоуэн. Такой наивный, такой непосредственный, верит в такие бредни!

Это была одна из тех мелочей, которые при разговоре с ним всегда неприятно царапали слух Кленнэма. Ничего не ответив, он только повторил, что относится к мистеру Дойсу с большим уважением.

- Чудо что за человек! Дожить до этих лет, ничего не обретя и ничего не растеряв в жизни, это просто трогательно. Вчуже радуешься, глядя на него. Такая цельная, чистая, неиспорченная душа! Честное слово, мистер Кленнэм, рядом с подобной невинностью начинаешь сам себе казаться безнадежно пустым и развращенным. Впрочем, я, разумеется, говорю только о себе. Вы другое дело, вы тоже человек правдивый.

- Благодарю за комплимент, - сказал Кленнэм, испытывая все большую неловкость. - А вы разве нет?

- Как вам сказать, - отвечал его собеседник. - Если уж пошло на откровенность, то не вполне. Впрочем, я и не такой уж бессовестный обманщик. Купите у меня картину - и между нами говоря, вы заплатите за нее больше, чем она стоит. Но купите картину у другого - у какого-нибудь знаменитого маэстро, перед которым я щенок, и можете быть уверены: чем дороже с вас спросят, тем больше обманут. Все так делают.

- Все художники?

- Художники, писатели, произносители патриотических речей, все вообще, кто торгует на общественном рынке. Дайте десять фунтов любому из моих знакомых - и он вас обманет на десять фунтов; дайте тысячу - на тысячу обманет; десять тысяч - на десять тысяч. По деньгам и товар. А хорошо все-таки жить на этом свете, - с воодушевлением воскликнул Гоуэн. - На этом веселом, чудесном, замечательном свете!

- Мне казалось, - сказал Кленнэм, - что принципом, о котором вы говорите, руководствуются главным образом...

- Полипы? - перебил Гоуэн со смехом.

- Политические деятели, которые снизошли до управления Министерством Волокиты.

- Ах, не будьте суровы к Полипам! - сказал Гоуэн, снова засмеявшись. Они все славные люди. Даже бедняжка Клэренс, который родился, чтобы восполнить недостаток идиотов в семье, - хоть и болван, но очень милый и симпатичный болван. И черт побери, вы не поверите, до чего он толково разбирается в некоторых вещах.

- Да, пожалуй, не поверю, - сухо ответил Кленнэм.