– Ждать!
Артиллерийская пальба стала сигналом: сон слетел даже с тех, кто задремал поутру. Это было предупреждение о том, что по Господним Вратам снова ударила смерть. Но сигналом это стало и для еще одного человека. Он потянулся всем своим мощным телом, пытаясь осознать, не окоченели ли мышцы, и стал считать секунды до следующего мощного залпа. Правая рука его крепко сжимала замок семизарядного ружья.
Шарп и Харпер никому не рассказывали об этом плане, чтобы ни один взятый в плен этой ночью солдат не мог проболтаться. Харпер устроил в костнице берлогу: он натаскал туда одеял и даже приволок стол с коротко обрезанными ножками, под которым смог укрыть свое громадное тело. Когда Прайс приказал бежать, Харпер, повторив его команду, стал, как и положено сержанту, подгонять своих людей, а потом отступил в тень. Он видел, как его товарищи покидали монастырь: никто не заметил его исчезновения, все были заняты поспешным бегством от французов, чьи крики уже слышались у самой упавшей стены. Потом Харпер вернулся в костницу, завернулся в одеяла, укрылся под своим деревянным щитом, насыпав сверху груду черепов, и начал ждать.
Он ждал – несмотря на холод, несмотря на полнейшую темноту вокруг. Где-то рядом гуляла смерть, но он лишь молча сжимал висевшее на шее распятие. Иногда он дремал, иногда прислушивался к голосам, звучавшим всего в нескольких футах, и пытался понять, скольких людей ему придется убить.
Берлога располагалась у самой стены, с другой стороны ее прикрывала груда костей. Гадая, почему же нет второго залпа, Харпер успел убедиться, что вес наваленных сверху скелетов не слишком велик, и взвести курок семиствольного ружья. Потом пушки наконец выстрелили, заставив стены монастыря задрожать.
Одновременно с залпом четверка часовых услышала грохот падающих костей. В этот момент они смотрели на долину, стараясь увидеть, куда падают снаряды.
Поднимая тяжелый стол, заваленный останками мертвецов, Харпер зарычал; мгновенье спустя рычание перешло в боевой клич. Новобранец оглянулся на шум и увидел, что мертвые тела двигаются: падали на пол черепа, сверкая беззубыми ухмылками, вздымались в темноте скелеты. Другие часовые успели лишь увидеть, как посыпались в разные стороны кости, и из могилы восстала мрачная фигура, чьи зубы блеснули в темноте не хуже улыбок ее зловещих соседей.
Клич Харпера потонул в грохоте выстрела громадного ружья. Семь стволов выплюнули пламя в полумрак костницы, над пирамидами черепов поплыл белесый дым. У часовых не было времени прицелиться в неожиданно возникшего противника: двое погибли мгновенно, получив по пуле в голову, третий, пораженный в грудь, рухнул назад, и лишь новобранца мощный залп чудом не задел.
Харпер, пытаясь справиться с отдачей своего ружья, чуть не поскользнулся на черепе, хрустнувшем под каблуком. Новобранец в ужасе забормотал молитву.
– Спокойно, парень, – проворчал ирландец. – Не дергайся.
Тяжелое ружье развернулось, окованный медью приклад рванулся вперед, и новобранец провалился в беспамятство. Харпер быстро оглядел оставшихся троих, но никто из них уже не мог ему помешать.
В коридоре, ведущем вглубь монастыря, тоже было тихо: ни тревожных криков, ни шагов. Но Харпер не хотел, чтобы его застали врасплох, поэтому, извинившись вполголоса перед мертвыми, уперся плечом в пирамиду костей и толкнул ее. Пирамида подалась, но кости были как-то скреплены между собой. Харпер задумался, не холод ли отнял у него силы, и толкнул сильнее. Он почувствовал, как пирамида подается под его натиском, как скрипят и трещат кости, зарычал и вложил в следующий толчок всю свою силу. Кости рухнули, засыпав коридор. Войдя во вкус, Харпер, хрустя каблуками по сухим костям, пробрался к еще целым пирамидам. Он сунул пальцы одной руки в мертвые глазницы, другой зацепил пожелтевшие зубы, и очередная пирамида с грохотом рухнула. Харпер продолжал разрушения, пока завал не стал выше его роста, а из дальнего конца коридора, теряющегося в темноте, не послышался нервный окрик.
Не обратив на окрик никакого внимания, Харпер вернулся к часовым и нашел рядом с одним из них еще тлеющую трубку. Пару раз мощно втянув табачный дым, пока не показалось яркое пламя, он двинулся назад, в свою берлогу, отодвинув по пути сделавший свое дело стол и разметав ногой кости.
Вся стена оказалась увешана гирляндами белых шнуров – запалами. Они шли прямо к бочонкам с порохом, заложенным под восточной стеной монастыря, бочонкам, которые Харпер лично таскал три часа, ползая в абсолютной темноте и холоде. Бочонки он завалил грудами камней, а запалы свел в костницу.
Из-за баррикады слышалось все больше голосов. Потом вдруг стало тихо: появился офицер, приказавший собравшимся замолчать и заоравший громче всех. Харпер не понял, что тот кричит, но на всякий случай ответил:
– Oui.
На той стороне затихли, потом раздалось:
– Qui vive?[130]
– Ась? – он поднес горящую трубку к запалам, и пламя перекинулось на них. Полетели искры, повалил дым. Харпер задержался еще на пару секунд и удостоверился, что все запалы принялись. Теперь монастырь обречен. Всего минута. Даже меньше.
Шагая по костям, он нагнулся за своим семиствольным ружьем, закинув его на плечо. Из дальнего конца коридора слышался шум: французы растаскивали кости в стороны, пытаясь освободить проход. Раненый часовой молча смотрел Харперу вслед, но тот ничего уже не мог для него сделать: парень все равно умрет.
– Прости, приятель, – Харпер снова нагнулся, подхватил упавший мушкет и прицелился поверх костей, в потолок примерно на середине коридора. – Вот вам гостинец из Ирландии!
Пуля, срикошетив от потолка, пробила желтый череп у ног французского лейтенанта.
– Ладно, сынок, пойдем-ка, – Харпер подхватил новобранца на руки, последний раз взглянул на разгорающиеся в темноте запалы, уходящие далеко под пол монастыря, и прыгнул в пролом, прямо на занесенный снегом склон.
– Первый взвод, огонь! – крикнул Шарп.
Дюжина стрелков, заранее предупрежденных, что обращать внимания на дыру, откуда выскочил ирландец, не следует, дала залп по крыше монастыря.
Харпер выругался, борясь со скользким снегом, и бросил новобранца там, где, как он рассудил, парень не так сильно пострадает при взрыве. Пригнув голову, он рванул вверх по склону, воображая, что за ним по пятам уже несется французская пехота. Мушкетная пуля взрыла снег у его ног.
– Огонь! – заорал Шарп, и на замковой стене изрыгнули пламя оставшиеся винтовки. Пули застучали по камням, засвистели над головами французов.
– Tirez! – продрогшие французы с трудом находили замки своих мушкетов; многие еще и стягивали с них тряпки, защищавшие порох от сырости. Огромный стрелок уходил все дальше, а дым первых выстрелов почти закрыл цель. – Tirez! –вспышки пламени расцветили карниз крыши монастыря, пули зарылись в неглубокий снег на краю перевала.