– Даже я дрожу, сэр. Знаете того здорового ублюдка?
– Хэйксвилла?
– Да. Он освободился от веревок.
Шарп вгляделся в темноту. Там, куда не доставал свет факелов, он видел только полуобнаженные тела, прижавшиеся друг к другу в поисках тепла, видел блеск глаз, но никак не мог найти Хэйксвилла.
– Где он?
– Держится сзади, сэр.
– Неприятностей не доставляет?
– Нет, сэр, – фузилер сплюнул за край лестницы табачную жвачку. – Мы им сказали, что если кто подойдет к баррикаде ближе, чем на десять футов, откроем огонь, – он похлопал по прикладу мушкета, одного из захваченных у Пот-о-Фе.
– Отлично, – оглядел Шарп полудюжину часовых. – Когда вас сменят?
– Поутру, сэр, – ухмыльнулся самозваный делегат.
– Выпить есть?
Теперь заулыбались и остальные:
– Ром, сэр.
Спустившись на пару ступенек, Шарп покачал баррикаду – та, сложенная из камней и старых балок, выглядела прочной – и снова уставился во тьму. Он вдруг понял, почему это сырое место наводило на людей такой ужас. Хотя его называли подземельем, было оно обычным большим подвалом под сложенными из крупных камней низкими сводами. Но как ни назови, подземельем или подвалом, на протяжении многих веков здесь, вне всякого сомнения, умирали люди. И не важно, кто это был: те, кого убил Хэйксвилл, или пленники-мусульмане, не желавшие отрекаться от своей веры несмотря на ножи, дыбы, раскаленные решетки и кандалы христиан. Был ли здесь хоть кто-нибудь счастлив, смеялся ли хоть кто-то? В этом месте, веками не видевшем солнечного света, счастье могло быть только похоронено.
Шарп повернулся и пошел вверх по ступенькам, радуясь, что может уйти.
– Шарпи! Малыш Дик Шарпи! – раздался сзади слишком хорошо знакомый Шарпу голос. Не обращая внимания на Хэйксвилла, он продолжал подниматься, пока не услышал издевательский смешок: – Убегаем, да, Шарпи?
Шарп невольно обернулся. В круге света возник человек с непрерывно дергающимся лицом, он был в рубахе, снятой с другого пленника. Хэйксвилл остановился, ткнул пальцем в сторону Шарпа и усмехнулся:
– Думаешь, ты победил, да, Шарпи?
Голубые глаза в свете факелов казались невероятно яркими на фоне седых волос и нездорово желтой кожи, как будто все тело Хэйксвилла, кроме глаз, поразила проказа.
Шарп снова обернулся и громко скомандовал часовым:
– Если подойдет к баррикаде ближе, чем на пятнадцать футов, пристрелите его.
– «Пристрелите его»! – завопил Хэйксвилл. – Пристрелите! Ты грязный сын сифилитичной шлюхи, Шарп! Ты ублюдок! Хочешь, чтобы другие делали за тебя грязную работу? – Шарп остановился на полпути, увидев, что Хэйксвилл подмигивает часовым. – Думаете, сможете меня пристрелить, ребята? Давайте, стреляйте! Попробуйте! Вот он я! – он ухмылялся, широко раскинув волосатые руки и дергая головой. – Вы не можете меня убить! Стрелять можно, убить – нет! Я приду за вами, парни, я приду во тьме и вырву ваши сердца, – он хлопнул в ладоши. – Вы не можете меня убить. Многие пытались, даже этот грязный ублюдок, называющий себя майором, но никому не удалось. И никогда не удастся. Никогда!
Часовые были потрясены мощью Хэйксвилла, страстью и уверенностью его грубого голоса, его ненавистью.
Шарп яростно взглянул на него.
– Обадия! Не пройдет и двух недель, как я пошлю твою душу в ад.
Голубые глаза вдруг перестали мигать, а голова – дергаться. Правая рука Хэйксвилла медленно поднялась и указала на Шарпа.
– Ричард чертов Шарп! Я проклинаю тебя. Я заклинаю ветер и воду, туман и пламя, я хороню твое имя в камне! – казалось, голова сейчас снова дернется, но Хэйксвилл собрал всю свою волю в кулак и лишь стиснул зубы, разразившись потом яростным воплем. – Я хороню твое имя в камне! – заорал он и отпрыгнул во тьму.
Шарп, следивший за ним, заставил себя повернуться и, перемолвившись парой слов с часовыми, стал подниматься на крышу цитадели. Он взбирался по винтовой лестнице, пока не почувствовал чистый морозный воздух с холмов, и лишь тогда глубоко вдохнул, стараясь очистить мысли от мрачных мыслей. Проклятье страшило его. Хотелось схватиться за отсутствующую винтовку: на ее прикладе Шарп в одном месте сколупнул лак и всегда мог прикоснуться пальцем к некрашеному дереву, чтобы снять проклятье, орудие зла. Каждого проклятого настигает зло, а уж проклятье Хэйксвилла, воплощения зла, и подавно.
Человек может сражаться против пуль и байонетов, даже против ракет, если понимает, как они действуют. Но никто не знает, как действует невидимый враг. Эх, если бы подкупить Судьбу, солдатскую богиню, – но она капризна и никогда не бывает верна своим обещаниям.
В голове Шарпа вдруг мелькнуло, что если он увидит звезду, всего одну, проклятье будет снято. Он повернулся и оглядел темное небо, но не смог разглядеть ничего, кроме тяжелых туч. Напрасно он шарил взглядом: звезд не было. Потом его позвали со двора, и Шарп спустился вниз ждать утра.
Глава 26
Жители Адрадоса рассказывали, что встречали у Господних Врат призраков. Солдаты тоже верили в них, хотя с местными и не общались: слишком уж древними были здесь здания, слишком затеряны были они в горах, а воображение в таких условиях разыгрывается не на шутку. Добавлял страха и ветер: он выл в руинах, качал острые шипы терновника, вздыхал на перевале.
Часовыми у пушки в подвале монастыря были четверо французских солдат. Они присматривали за замком, хотя обзор иногда закрывала белая завеса: ветер поднимал снежные вихри в долине, подхватывал и бросал с перевала, так что иногда все пространство между монастырем и замком казалось заполненным сверкающими белыми парусами.
А за спинами часовых, за испорченной гвоздем пушкой, громоздились пирамиды черепов – самое место для призраков. Солдаты тряслись от холода и страха, стараясь не упускать из виду британских часовых, отчетливо различимых на фоне отблесков горевшего в замковом дворе костра. Потом очередной порыв ветра взметал призрачную снеговую завесу, проносил на запад и обрушивал за гребень перевала.
Над головой стучали кувалды, приглушенные толстыми перекрытиями: скоро артиллеристы получат свои амбразуры в южной стене.
Пожилой француз, удобно привалившись к самой батарее черепов, закурил короткую трубку, но остальные, видя это, лишь отчаянно крестились и кутались в свои шинели.
– Пар, – произнес один.
– Что?
– Думал тут. Пар, вот на что это было похоже. Пар.
Они обсуждали странное оружие, разорвавшее колонну в клочки. Куривший сплюнул.
– Пар, надо же, – презрительно бросил он.