изменило бы общей расстановки сил.
Для Грибоедова важно именно то, что его благородный мыслитель оказывается в одиночестве. Многое понимая, Чацкий до поры до времени не замечает силы вещей, инерции обыденной жизни, механизмов практического разума, которому нет дела до его прозрений, сомнений и обличений, который заботится лишь о собственных выгоде и благополучии.
Авторская позиция Грибоедова в «Горе от ума» объективна и неоднозначна. «Очень умный человек» Грибоедов демонстрирует ограниченность высокого «чистого» ума своего героя. Насмешки Чацкого над другими персонажами оборачиваются против него. И оканчивается «Горе от ума» не на драматическом монологе («Вон из Москвы!»), а на комической реплике взволнованного и перепуганного Фамусова, который последнее высокое прозрение и презрение Чацкого воспринимает как бытовое происшествие, московский скандал вроде истории о поседевшей от досады тетке или гонявшейся за мужчинами покойнице-жене.
«В „Горе от ума“ смех является трижды, диалектически: это смех Чацкого над толпой дураков, смех этой толпы над Чацким, поскольку она в своем праве и ему некуда от нее уйти, наконец, смех автора – ирония самого положения вещей, пришедшая к своему самопознанию. ‹…› „Горе от ума“ есть кризис смеха, переходящего в стон „страждущей души“» (М. А. Лифшиц. «Горе от ума»).
Философы называют подобную ситуацию-перевертыш иронией истории.
В развитии сюжета «Горя от ума» сладкий «дым Отечества» оказывается для Чацкого отравляющим чадом (недаром первоначальная фамилия героя – Чадский), а пьеса меняет свой первоначально заявленный жанр. «Центр комедии – в комичности положения самого Чацкого, и здесь комичность является средством трагического, а комедия – видом трагедии», – заметил Ю. Н. Тынянов («Сюжет „Горя от ума“»).
Получая право на трагедию, Чацкий встает в ряд с трагическими персонажами, вечными образами мировой литературы. «Чацкий – самый героический и светлый тип в нашей литературе. Одного его можно поставить наряду с мировыми типами Гамлета, короля Лира, маркиза Позы ‹герой драмы Ф. Шиллера «Дон Карлос»›, Фауста. Особенно он близок к Гамлету. ‹…› Несчастие его, как и Чацкого, – было родиться с возвышенной душой в обществе низком и растленном. Окруженный злодейством, Гамлет тщетно ищет в душе своей столь же слепой злобы: он слишком велик, чтобы биться равным оружием, его гений составляет его несчастие. Таких людей, как Гамлет и Чацкий, объявляют безумцами – с их вдохновением, с их глубокой и нежной душой! Им объявляют войну, и они изнемогают в борьбе с обступившей их тьмою» (М. О. Меньшиков. «Оскорбленный гений»).
Однако этой трансформацией жанровые превращения «Горя от ума» не исчерпываются.
Сценическая поэма: вошло в пословицу
В комедии легко обнаруживаются черты классицистской драмы, которые современники Грибоедова долгое время считали общими признаками драматического жанра (литературоведы даже обнаруживают прямую связь Грибоедова с комедией Мольера «Мизантроп»).
События «Горя от ума» происходят в один день (единство времени) в доме Фамусова (единство места) и связаны с разочарованием Чацкого в Софье и московской жизни вообще (единство действия).
Многие персонажи носят по-классицистски «говорящие» фамилии, и некоторые, как мы уже отмечали, оправдывают их, охарактеризованы по одной психологической черте или физическому свойству.
В сюжетном развитии «Горя от ума» обнаруживаются и характерные для классической комедии условные приемы: внезапная встреча (Чацкого и Горича), подслушивание (Чацкого и Софьи).
Привычной для драматургии классицизма была и стихотворная речь.
Однако связь комедии с требованиями классицизма формальна и присутствует лишь в той степени, в какой отвечает общим требованиям драматического искусства.
«Драматического писателя должно судить по законам, им самим над собою признанным», – заметил Пушкин, начиная разбор грибоедовской комедии (А. А. Бестужеву, конец января 1825 г.). Грибоедов, как мы помним, утверждал, что пишет (как и живет) свободно.
Он нарушал «законы», если они противоречили его замыслу, и создавал законы собственные. Не случайно, завершив работу, автор назвал «Горе от ума» даже не комедией, а «сценической поэмой» («Заметка по поводу „Горе от ума“», 1824–1825).
Большое место в сюжете заняли персонажи вроде бы ненужные для развития фабулы. Особенно наглядна в этом смысле роль Репетилова в четвертом действии.
Репетилов и другие второстепенные герои, как мы уже отмечали, перерастают свои говорящие фамилии и из условных комедийных масок первого любовника, его противника-антагониста, влюбленной девушки, благородного отца, ловкой служанки-наперсницы превращаются в полноценные характеры, создающие коллективный образ современной грибоедовской Москвы.
Дополнительным, четвертым признаком классицистской драмы считалось единство языка: все персонажи должны были говорить в усредненной, общелитературной манере.
Это единство Грибоедов нарушает столь же решительно. Почти все его герои имеют индивидуальные речевые характеристики: однообразно, с трудом, часто невпопад выражается Скалозуб; безудержно, бесконтрольно льется речь Репетилова; вальяжен по-московски, по-стариковски добродушен Фамусов; остра на язык, иронична Лиза (к ней даже попала одна из первоначальных реплик Чацкого).
Диапазон речевой характеристики Чацкого особенно разнообразен и очень велик. Чацкий в кратких репликах смеется и издевается, в его разговорах с Софьей речи пылкого влюбленного сменяются недоверием и удивлением, в монологах появляются лиризм и патетика. Но объединяет всех персонажей (даже глупцов!) афористичность, точность, красота изъяснения мыслей и чувств, которой наделил их автор.
«Все действующие лица „Горя от ума“, от главного героя до самого второстепенного персонажа, живут и действуют в одной и той же атмосфере живого, идиоматически окрашенного, острого, бойкого и меткого русского слова. ‹…› Поговорочный материал в „Горе от ума“ творится репликами всех действующих лиц, главных и второстепенных, положительного (Чацкого), нейтральных и отрицательных, так что он составляет своего рода естественную стихию, в которой развивается сценическая речь комедии» (Г. О. Винокур. «„Горе от ума“ как памятник художественной речи»).
Стих комедии, разностопный ямб, в котором одна стихотворная строка часто делится на две или даже три реплики, приобретает у Грибоедова невиданную для русской литературы свободу и естественность. «Представь себе, что я с лишком восемьдесят стихов или, лучше сказать, рифм переменил, теперь гладко, как стекло ‹…› живая, быстрая вещь, стихи искрами посыпались», – рассказывает он другу о последнем этапе работы над комедией (С. Н. Бегичеву, июнь 1824 г.).
Кажется, что автору «Горя от ума» проще было писать не прозой, а стихами и говорить от чужого лица, создавать характеры легче, чем писать лирические стихотворения.
«О стихах я не говорю, половина – должны войти в пословицу», – сразу же заметил Пушкин. В современных словарях «крылатых слов» и «литературных цитат» количество грибоедовских «пословиц» действительно велико – от 60 до 160. В этом смысле из писателей XIX века ему уступает даже басенный Крылов. Только Пушкин в большей мере обогатил русскую речь, но ведь он написал множество произведений в разных жанрах, а не одну стихотворную комедию.
Не случайно «Горе от ума» называют «памятником русской художественной речи» (Г. О. Винокур).
Но «живыми как жизнь» оказались не только грибоедовские афоризмы, но и