«Значит это боги», — мелькнула мысль.
Я проследовал мимо обломков этих предметов, восхищаясь образами и символами, выгравированными на вращающихся кусках металла. Я видел многоголовое змееподобное существо, высеченное на одном фрагменте, голову волка на другом. Затем увидел знакомый символ — разряд молнии на золотом и красном фоне, вечный знак ханов.
Часть меня понимала, что это были видения, а мое тело находилось там, где я его оставил — на склонах Улаава. Другая часть меня, возможно, более мудрая, осознавала, что я видел нечто реальное, более чем реальное, лежащее в основе самой действительности, словно столбы гэра, подпирающие ткань.
Затем, подобно кострам на Алтаке, огни среди звезд погасли. Все покрылось мраком. Но я знал, что больше не засну. Знал, что за мной кто-то шел.
Я был на равнине. Стоял полдень, а в чистом небе ярко пылало солнце. С гор дул ветер, шелестел кустарником и дергал мой кафтан.
Я посмотрел вниз и увидел чашу в левой руке. Она была глиняной, как все чаши орду. И почти до краев наполнена кроваво-красной жидкостью.
Я снова посмотрел вверх, прикрыв глаза от слепящего солнца, и увидел перед собой четыре фигуры. Их очертания были зыбкими, словно размытые маревом, вот только было совсем не жарко.
У всех были тела людей и головы животных. У одного — голова птицы с синими перьями и янтарными глазами, у другого — голова змеи, у третьего — красноглазого быка, а у последнего — гниющая голова рыбы, уже пожелтевшая от разложения.
Все четверо смотрели на меня, мерцая в лучах света. Они подняли руки и указали на меня.
Никто не говорил. У них не было для этого человеческих губ. И тем не менее я знал, чего они хотят от меня. Каким-то образом их мысли сформировались в моем разуме, так ясно и отчетливо, словно они были моими.
«Пей», — сказали они мне.
Я посмотрел на чашу в левой руке. Жидкость в ней была горячей. Вокруг края собралась пена. Я неожиданно почувствовал сильную жажду и поднял чашу. На полпути ко рту моя рука задрожала.
Я понял, что в ней было нечто важное, но остановился. Внутри меня сражались мои инстинкты.
«Пей», — сказали они мне.
Тон их приказа остановил меня. Я не знал, почему они хотят, чтобы я это сделал.
И тогда я увидел Его. Он пришел с противоположной стороны. Его фигура тоже была человеческой, но ореол света вокруг Него не позволял разглядеть больше. Я не видел Его лица. Он шел ко мне, и я знал, не понимая откуда, что Он проделал очень долгий путь.
Он не приказывал мне. В остальном Он был похож на четверку звериных фигур. Между ними была какая-то связь, нечто, что я чувствовал, но не понимал. Эти Четверо боялись Его. Я знал, что если выпью из кубка, то отвергну Его, если нет, то отвергну их.
Мы замерли так на долгое время. Четверка указала на меня. Окутанный светом человек шагнул ко мне, ни на йоту не приблизившись.
«Пей», — сказали они мне.
Я поднес чашу к губам. Сделал глоток. У жидкости был смешанный вкус: сначала сладкий, потом горький. Я ощущал, как она течет по глотке, горячая и живительная. Как только сделал первый глоток, то почувствовал сильное желание продолжать пить. Я не хотел ничего иного, кроме как выпить все, полностью осушить чашу.
«Пей», — сказали они мне.
После единственного глотка я опустил чашу, осторожно наклонился и поставил ее на землю перед собой. При всей моей осторожности жидкость немного пролилась, испачкав пальцы. Затем я отступил на шаг назад.
Я поклонился Четверке, не желая оскорблять их, и заговорил, не очень понимая, откуда пришли мои слова.
— Будет вежливо выпить немного, — сказал я. — Нам этого достаточно.
Четверка опустила руки. Они больше не приказывали. Человек остановился, по-прежнему находясь там, где Он был, когда я впервые увидел Его.
Я почувствовал, что разочаровал всех. Но, возможно, я разочаровал Его меньше, чем их.
Видение начало расплываться. Я чувствовал, как восстанавливается прочность реального мира. Залитая солнцем равнина передо мной покрылась рябью, как вода, и я увидел провалы тьмы под ней.
Я хотел остаться. Я знал, что возврат в мир ощущений будет болезненным.
Я снова посмотрел на человека, надеясь разглядеть Его лицо, прежде чем сон закончится.
Но не видел ничего, кроме света, мерцающего и вращающегося вокруг яркого ядра. В свете не была тепла, только яркость. Он был похож на холодное солнце.
Но, когда Его свет исчез, я почувствовал утрату.
* * *
Я проснулся, в этот раз по-настоящему, и вздрогнул от холода. Мои руки и ноги болели и были цвета сырого мяса. Попытался пошевелиться и почувствовал, как мучительная боль пронзила суставы. Все болело, словно с меня содрали кожу.
Светало. Равнины внизу были покрыты молочного цвета туманом. Я увидел, как над ним летит клин птиц, подобно нашему строю конных воинов. Сквозь туман поднимались бледные струйки дыма, последние следы костров, которые пылали всю ночь.
Я заставил себя пошевелиться. Спустя некоторое время боль стала стихать. Я размял руки, сделал несколько приседаний. Кровь снова побежала по моему телу. Мне по-прежнему было очень холодно, но движение помогало.
Я все еще помнил свои видения и знал, что они значили. Уйг, старый задьин арга хана наказал ждать их. Это было испытание небес — раз явившись, видения оставались навсегда.
Я не знал, что должен чувствовать. С одной стороны, это было подтверждением того, во что я всегда верил. С другой — предвещало жизнь в одиночестве.
Задьин арга не был воином. Он не скитался по равнине в лакированном доспехе, сражаясь за своего хана, его жизнь была уединенной, он проводил ее в гэрах, всегда под охраной, копался во внутренностях животных и гадал по звездам. Должность хоть и уважаемая, но не самая почетная. Как и все мальчики племени, я мечтал скакать по степям, сражаться с врагами моих братьев и моего хана.
Когда я встал, дрожа на склонах Улаава и следя за туманом, покидающем равнины, я раздумывал над тем, чтобы сказать соплеменникам о провале испытания, что мои золотые глаза всего лишь странный, безвредный недуг.
Я даже начал размышлять, что увиденное мной — всего лишь сон, который снится каждому. Попытался заставить себя поверить в это.
Затем я посмотрел на свои руки. Кончики пальцев по-прежнему были запачканы красным.
Я спрятал кисти в рукава, не желая видеть их, и медленно побрел дорогой, по которой пришел.
В эту ночь я стал другим человеком. Перемена была глубокой, и за прошедшие годы я постепенно осознал насколько глубокой. Но тогда у меня было такое чувство, словно почти ничего не изменилось. Я был ребенком и ничего не знал о силах, которые вмешались в мою жизнь.
Даже сейчас, более века спустя, в этом отношении я все еще ребенок. Все мы, обладающие силой. Мы знаем так мало, видим столь немногое.
И в этом заключается как великое проклятье, так и великое благословение: если бы мы знали больше и видели лучше, то, несомненно, сошли бы с ума.
Я спускался с гор дольше, чем поднимался на них. Часто спотыкался, поскальзывался онемевшими ногами на осыпающихся склонах. Когда солнце полностью взошло, идти стало легче. Я остановился только когда оказался поблизости от равнины, в начале долины, по которой поднимался накануне.
Я издалека увидел то, что осталось от лагеря моей охраны, и тут же понял, что-то не так. Припал к земле около ствола дерева и прищурился, всматриваясь в длинное, извилистое русло реки, возле которого меня оставили воины хана.
Адуун исчезли. Я увидел лежащие в неестественных позах тела. Мое сердцебиение участилось. В горы со мной пришли двенадцать воинов, двенадцать тел лежало на земле вокруг кострища.
Я прижался к стволу, не представляя, что мне делать. Я знал, что должен вернуться к хану, а также, что теперь абсолютно беззащитен. По равнинам не стоило путешествовать в одиночку — на Алтаке негде было спрятаться.
Я бы оставался здесь и дольше, если бы не услышал, как они приближаются. Откуда-то сверху доносился треск веток и громкие, беспечные голоса солдат, поющих на незнакомом мне языке.
В голове промелькнуло одно слово, от которого в жилах застыла кровь.
Кидани.
Каким-то образом я избежал их при спуске. Должно быть, они охотились за мной в горах, и только слепая удача позволила мне пройти мимо них незамеченным.
Они приближались, продираясь через подлесок. Все, что я знал, что были другие, ползающие по Улааву, как муравьи из разворошенного муравейника.
Я не стал останавливаться, чтобы подумать. Выскочил из-за деревьев и бросился туда, где были убиты люди хана. Когда я скользил по крутой тропинке, услышал крики киданей, которые заметили меня и бросились в погоню.
Я бежал изо всех сил, чувствуя, как горят легкие, а дыхание становится тяжелым. Бежал, как гонимый страхом зверь, и не оглядывался.