— Ну, ориентацию и сменить недолго, по нынешним-то временам, — разглядывая букет, мрачновато ответил Кирилл.
— Боюсь, эт больно б-будет. Ты ж, Васютин, мачо.
— А ты, Федя, чего такой пьяный-то?
— Потому что я… пил. Сначала водку.
— Ты когда успел-то? Еще пятнадцать минут назад по телефону нормально говорил.
— А… это со мной всегда так. Я п-по телефону не пьянею. Со студенческих лет, чтоб мамка не спалила.
— Ты как считаешь, с тобой о делах говорить-то можно?
— Эт тебе видней. Ну, ты ж г-говоришь… и ничего.
— Ты с экстрасенсами своими так лихо нарезался?
— Да на хера они… вообще сдались, клоуны эти! Две недели по району лазали… зенки свои закроют, руками водят, шарлатаны. Все говно на газонах п-перепробовали, и чего? Говорят, не ди… не диагностируется чуждая энергетика. Я им, тупицам, подарок сделал.
— Подарок? — с интересом спросил Кирилл, который внимательно слушал Федю. Он знал, что пока тот не выговорится, обсуждать с ним что-либо бесполезно.
— Ага! Подарки. Ка-аждой скотине.
— И что подарил?
— Ре-екламу — двигатель торговли. В «МК» до конца года объявления одной строкой. С их мобильными, само собой.
— Объявления? — недоуменно переспросил Васютин.
— Ну да, объявления. Приворожу любимого, к-кодирую по фото, прокляну энурез, заговор на успех. И вот еще… эт-то… обряд на деньги и сниму порчу в д-день обращения. И каждому еще добавочку п-приписал, не пожмотился. Сто!! Сто процентов гарантия! И еще там в скобках… верну деньги. Год, Кирюха! Год выходить буд-дет, эври божий дэй! Пущай практикуются, п-потомственные хренчёвидящие.
— И Надьке объяву подарил?
— А как же! Но ей другую, в «Вашингтон пост». Там текст так-кой длинный… Я самый крутой экстрасенс, вижу только то, что понять не могу, а потому я очень ссу и постоянно плачу. И… и телефон.
— Феденька, а зачем же в «Вашингтон пост»?
— Так она его не читает. А то в «МК» прочтет — обидится. А она баба-то хорошая. Экстрасенс вот из нее дерьмовенький… Зато человек прекрасный. Ну н-не все же, кто называют себя экстрасенсами, должны ими быть, правда?
— Правда, Федя. Поехали-ка… Мне тут надо в одно место заскочить… быстренько.
Малаев прерывисто вздохнул и безропотно пошел за Кириллом, слегка покачиваясь. В машине Васютин понял, что последнюю порцию Федя выпил совсем недавно. И порция эта была весьма внушительная. Малаев продолжал пьянеть, слезно просил порулить, требовал справедливости и зычно пел песню про паромщика, иногда переходя с языка оригинала на путаный английский.
Через десять минут они были во Владыкине, у одного из безликих бетонных домов.
— Главное, чтоб никуда не свалил, — пробормотал Кирилл, набирая номер. — Привет, свиненыш! Дома? — сказал он, когда ему ответили. — Да не, все нормально. Чего? Да кому ты нужен! Вообще забудь, что ты существуешь, и успокойся уже. Из машины ни ногой, а то ударю, — последнюю фразу он буркнул Малаеву, открывая дверь джипа.
— Быдло! — ответил тот. И добавил: — Дари ему цветы после этого.
— Слушай, мне нужна та штука, которую ты мне давал, когда я Бурята искал, — продолжил разговор Васютин по телефону, погрозив Феде кулаком и захлопнув дверцу. — Есть такая? Тогда выходи вниз.
Через пару минут из подъезда вышел заспанный человек неопределенного возраста, в дешевом спортивном костюме. Поздоровавшись с Кириллом, он что-то протянул ему и спросил:
— Много работы?
— Да не, не для того. У меня дружок в машине, пьяный в усрань. А ему надо соображать через пятнадцать минут.
— А, понятно. Этого точно хватит. Кирилл, а он не сердечник?
— Да нет вроде. Слушай, а как ему это дерьмо дать-то?
— Пусть просто выпьет, да и все. В спрайте разведи и дай. Через двадцать минут будет сухой.
— Понял. Спасибо, выручил. Слушай, а в фанте можно развести?
— Да хоть в моче, без разницы, — ответил парень, сухо попрощался и пошел домой.
Через двадцать минут Малаев был зеркально трезв, чему немало удивился.
— Это чего такое было? — заинтересованно спросил он Васютина.
— Это, Федя, незаконный отрезвитель. Эффективно?
— Не то слово, — согласился Федор, прислушиваясь к ощущениям.
— А вот теперь, дружище, я тебя очень внимательно слушаю.
Федя помолчал, растерянно водя глазами, пожал плечами, словно говоря «а что тут скажешь?». И начал:
— С трех часов дня до двенадцати ночи было сто сорок три сигнала. Это мне эфэсбэшники сообщили, по долгу службы. Сам все понимаешь.
— Федя, как человека прошу, давай без этих многозначительных фраз. Я не понимаю, как это возможно, — с трудом сдерживая нервозность, сказал Васютин.
— Все очевидно… Но до сих пор необъяснимо. Эта хрень мимикрирует под разные объекты. Магазины-фантомы в прошлом. Если у этого… как это назвать, не знаю… Так вот, если у него есть возможность маскироваться под что угодно… Сложно даже представить, что нас ждет. И до сих пор никаких следов. Вчера, в самый пик исчезновений, в Останкине были и мои придурки, и лаборатория РАН. Толку — хрен. Сегодня в 14 часов большая сходка в Штабе.
— Об эвакуации речь пойдет? — нетерпеливо встрял Кирилл.
— Нет, это вопрос уже почти решенный. Формально его будут обсуждать, но не более того. Конкретный план изоляции будут разрабатывать.
— Федь, когда, по твоим прогнозам, район закроют?
— Через двое-трое суток, я думаю.
— Ты представляешь, какой режим будет в районе? Хотя бы в общих чертах.
— Пропускная система, патрули, прочесывания. Какие-нибудь датчики поставят, камеры. Править бал будут внутренние войска и ФСБ.
— А я уверен, Федя, что поначалу многие родственники пропавших попытаются остаться в районе.
— Скорее всего ты прав. В первые дни останутся возможности для маневра. Потом — нет. И вот что я тебе скажу, Кирюха. После эвакуации исчезновения продолжатся.
— Так кому исчезать, если там одни внутренние войска останутся?
— Вот они и будут исчезать.
— Думаешь?
— Уверен.
— Так, все ясно. Теперь мой выход. Предлагаю тебе одну крайне интересную сделку, — многозначительно сказал Васютин. Малаев кивнул, готовясь слушать. — Если у нас получится, Федя… вряд ли мы увидимся. Но ты мне очень нужен.
— Прекрасное чувство, — мечтательно произнес Малаев.
— Какое? — не понял сыщик.
— Когда нужен кому-нибудь. Да к тому же очень. Слушаю тебя.
— С одной стороны, все предельно просто, — обстоятельно начал Васютин.
ПОВЕСТВОВАНИЕ ПЯТЬДЕСЯТ ТРЕТЬЕ
Консилиум был в самом разгаре. Просторный кабинет трещал по швам от обилия собравшихся эскулапов. Матерые практики и просвещенные теоретики с регалиями и без оных, все они экстренно искали то единственно верное лечение, способное спасти уникального больного. После обманчивой ремиссии неожиданно наступил глубокий кризис. Выбранное лечение себя не оправдало, подарив пациенту лишь кратковременное облегчение. Теперь же его состояние было критическим, а потому вопрос стоял ребром, требуя безотлагательного ответа. Терапия или хирургия?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});