— Что вы там узрели? — спросила его Леонсия, когда они вышли.
И Френсис солгал. Ни словом не обмолвившись, что видел Ту, Что Грезит в библиотеке своего нью-йоркского дома, он ответил:
— Биржевой телеграф, который сообщал об огромном падении акций, грозящем вызвать панику на Уолл-стрите. Но откуда ей известно, что я имею какое-то отношение к Уолл-стриту и биржевым телеграфам?
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
— Кто-то должен жениться на этой сумасшедшей, — начала Леонсия, как только все четверо расположились на циновках в комнате, куда привел их жрец. — И этим геройским поступком он спасет всем нам жизнь и себе тоже. Сеньор Торрес, вам представляется возможность спасти всем нам жизнь, а заодно и себе.
— Брр! — содрогнулся Торрес. — Да я не женюсь на ней и за десять миллионов долларов. Она слишком умна. Она внушает мне ужас. Она — как бы это сказать? — она, говоря по-вашему, действует мне на нервы. Я ведь храбрый. Но при ней вся моя храбрость куда-то исчезает. От страха меня даже холодный пот прошиб. Нет, меньше чем за десять миллионов я и пытаться не стану побороть свой страх. Генри и Френсис храбрее меня. Пусть кто-нибудь из них и женится на ней.
— Но я помолвлен с Леонсией! — быстро возразил Генри. — Как же я могу жениться на королеве?
Взоры всех обратились к Френсису, однако Леонсия помешала ему ответить.
— Это несправедливо, — сказала она. — Ведь никто из вас не хочет на ней жениться! Поэтому единственный справедливый выход — тянуть жребий. — С этими словами она выдернула три соломинки из циновки, на которой сидела, и одну обломила. — Тот, кто вытянет короткую соломинку, будет жертвой. Сеньор Торрес, тащите первым.
— И первый, кто вытянет коротенькую, — пожалуйте под венец, — усмехнулся Генри.
Весь дрожа, Торрес перекрестился и потянул. Соломинка оказалась явно длинной, он даже закружился по комнате и пропел:
Не пойду я под венец,Вот какой я молодец…
Затем жребий тянул Френсис, — и на его долю тоже досталась длинная соломинка. Таким образом, для Генри уже не было выбора. Роковая соломинка, оставшаяся в руке Леонсии, решала его участь. Он посмотрел на Леонсию, и на лице его отразились все муки ада. Она заметила его взгляд и почувствовала безмерную жалость к нему, а это, в свою очередь, заметил Френсис и принял быстрое решение. Есть выход. И все сразу станет просто. Как ни велика его любовь к Леонсии, а преданность Генри — еще больше. Нечего колебаться. Френсис весело хлопнул Генри по плечу и воскликнул:
— Итак, перед вами ничем не связанный холостяк, который не боится брачных уз. Я женюсь на ней.
Генри вздохнул с таким облегчением, как если бы его спасли от неминуемой смерти. Он схватил руку Френсиса, и они обменялись крепким рукопожатием, глядя прямо друг другу в глаза, как могут смотреть только честные, порядочные люди. И ни один из них не заметил, какое смятение отразилось на лице Леонсии при столь неожиданной развязке. Та, Что Грезит говорила правду: Леонсия была несправедлива как женщина, — она любила двух мужчин и тем лишала Ту, Что Грезит ее законной доли счастья.
Дальнейшему обсуждению этой темы положило конец появление девочки из Большого дома, которая вместе с женщинами принесла пленникам обед. Зоркий взгляд Торреса сразу приметил на шее у девочки ожерелье из драгоценных камней: это были рубины, и притом великолепные.
— Та, Что Грезит подарила мне это, — сказала девочка, радуясь, что чужеземцам нравится ее новое украшение.
— А у нее есть еще такие камни? — спросил Торрес.
— Конечно! — был ответ. — Она только что показывала мне целый сундук, полный таких камней. У нее там есть всякие, есть даже гораздо больше этих, только те не нанизаны. Они лежат там грудой, как кукурузные зерна.
Пока все ели и беседовали, Торрес нервно курил, потом встал и заявил, что есть он не хочет, — ему нездоровится.
— Вот что, — внушительным тоном начал он. — Я говорю по-испански лучше вас обоих, Морганы. Кроме того, я уверен, что куда лучше вас знаю характер испанских женщин. И, чтобы доказать вам свое дружеское расположение, я сейчас пойду к этой даме и попытаюсь убедить ее отказаться от брака.
Один из копьеносцев преградил Торресу путь и пошел доложить о нем, но вскоре вернулся и жестом пригласил его войти. Королева, полулежа на диване, милостиво кивнула Торресу и разрешила приблизиться к ней.
— Ты ничего не ел? — заботливо спросила она его; и когда Торрес заявил, что у него нет аппетита, предложила: — А не хочешь ли выпить?
Глаза Торреса загорелись. Он почувствовал, что ему необходимо подкрепиться: за последние дни он пережил столько треволнений, а тут еще предстоит новая авантюра, в которой он решил любой ценой добиться успеха. Королева хлопнула в ладоши и отдала распоряжение служанке, явившейся на ее зов. И тотчас же слуга внес и откупорил небольшой деревянный бочонок.
— Это очень старое вино, оно хранится уже не один век, — сказала королева. — Да, впрочем, тебе, да Васко, это должно быть известно: ведь ты сам привез его сюда четыре столетия назад.
Относительно того, что бочонок старинный, не могло быть никаких сомнений, и Торрес почувствовал, как от мучительной жажды у него сразу пересохло в горле: подумать только, целых двенадцать поколений родилось и умерло с тех пор, как этот бочонок пересек Атлантический океан. Прислужница налила большой кубок, и Торрес, осушив его, был поражен мягкостью напитка. Но очень скоро все его тело и мозг ощутили колдовскую силу четырехсотлетнего вина.
Королева предложила ему присесть на край лодка у ее ног — так ей было удобнее наблюдать за ним — и спросила:
— Ты пришел ко мне без зова. Ты что-то хочешь мне сказать или о чем-то спросить?
— Я тот, на кого пал выбор, — ответил он, подкручивая ус и стараясь принять возможно более бравый вид, какой и подобает настоящему мужчине, пустившемуся в любовную авантюру.
— Странно, — сказала она. — Я не тебя видела в Зеркале Мира. Тут… какая-то ошибка, наверное?
— Совершенно верно, ошибка, — охотно согласился он, поняв, что ее не обманешь. — Это все вино наделало. В нем какая-то колдовская сила, которая заставляет меня открыть тебе свое сердце, — ведь я так жажду тебя!
Улыбнувшись одними глазами, она снова позвала прислужницу и велела снова наполнить его глиняный кубок.
— Теперь, наверно, будет вторая ошибка, а? — поддразнивая его, заметила она, когда он осушил кубок.
— О нет, королева! — отвечал Торрес. — Теперь в голове у меня полная ясность. И я могу справиться со своим сердцем. Выбор пал на Френсиса Моргана — того, кто целовал тебе руку; он и будет твоим мужем.
— Это правда, — торжественно сказала она. — Именно его лицо я видела в Зеркале Мира и сразу поняла, что он предназначен мне.
Поощренный ее словами, Торрес продолжал:
— Я его друг, самый лучший друг. Ты, которая знаешь все, несомненно, знаешь и то, что за невестой обычно дают приданое. И вот он послал меня, своего лучшего друга, чтобы выяснить, какое приданое у его невесты, и осмотреть его. Тебе должно быть известно, что он один из богатейших людей у себя в стране, где много богатых.
Королева так стремительно вскочила с ложа, что Торрес весь съежился от страха, ожидая удара ножом между лопаток. Однако королева быстро прошла, или, вернее, скользнула к двери, ведущей во внутренние покои.
— Пройди сюда! — повелительно сказала она.
Перешагнув через порог, Торрес сразу понял, что это ее спальня. Но где уж: тут было рассматривать комнату, когда королева сразу подняла крышку тяжелого, окованного медью сундука и жестом подозвала Торреса. Он подошел и увидел нечто такое, от чего кто угодно мог остолбенеть. Да, девочка сказала правду! Сундук был доверху полон бессчетным множеством драгоценных камней — бриллиантов, рубинов, изумрудов, сапфиров, самых редких, самой чистой воды и самых крупных, которые лежали грудой, точно кукурузные зерна.
— Погрузи в них руки до самых плеч, — сказала королева, — и убедись, что это не стекляшки, не плод фантазии и не обманчивый сон, а настоящие драгоценные камни. И тогда ты сумеешь дать точный отчет своему богатому другу, который должен жениться на мне.
И Торрес, чей мозг был воспламенен старым вином, сделал, как ему было сказано.
— Неужели эти стекляшки такое для тебя диво? — подтрунивая над ним, спросила королева. — Ты так на них смотришь, будто перед тобой чудеса несказанные.
— Мне никогда и не снилось, что где-либо на свете может существовать такое сокровище, — пробормотал он, совсем одурев.
— Им нет цены?
— Да, им нет цены.
— Они дороже доблести, любви и чести?
— Они дороже всего. Они могут свести с ума.