Читать интересную книгу Потоп - Генрик Сенкевич

Тогда он умел быть терпеливым и стойким, гораздо более стойким, чем в «амурах», длинный ряд которых дополнял историю его жизни. При дворах князь был грозою мужей, обладателей красивых жен. Вероятно, по этой причине сам он до сих пор не был женат, хотя и высокое происхождение, и огромное состояние делали его одной из самых завидных партий в Европе. Сватали его и сам французский король с королевой, и Мария Людвика, королева польская, и принц Оранский, и дядя, курфюрст бранденбургский, однако князь не хотел расстаться со своею свободой.

– Приданое мне не нужно, – цинично говаривал он, – а иных утех мне и без того хватает.

Так дожил он до тридцати пяти лет.

Стоя на пороге, Кмициц с любопытством смотрел на его лицо, отражавшееся в зеркале, а князь в задумчивости расчесывал гривку на лбу; наконец пан Анджей кашлянул раз, другой, и князь, не поворачивая головы, спросил:

– Кто там? Не посланец ли от князя воеводы?

– Не посланец, но от князя воеводы! – ответил пан Анджей.

Тогда князь повернул голову и, увидев блестящего рыцаря, понял, что имеет дело не с простым слугою.

– Прошу прощения, пан кавалер, – сказал он любезно, – я вижу, ошибся. Что-то мне знакомо твое лицо, хотя имени не могу припомнить. Ты придворный князя гетмана?

– Звать меня Кмицицем, – ответил пан Анджей, – не придворный я, а полковник с той поры, как привел князю собственную хоругвь.

– Кмициц! – воскликнул князь. – Уж не тот ли Кмициц, который прославился в последнюю войну, когда учинял набеги на Хованского, а потом не хуже действовал и на свой страх? А ведь я много о тебе наслышан!

С этими словами князь устремил на пана Анджея внимательный и благосклонный взгляд, приняв его за человека такого же покроя, как и он сам.

– Садись, пан кавалер, – сказал он. – Рад поближе с тобой познакомиться. Что слышно в Кейданах?

– Вот письмо от пана гетмана, – ответил Кмициц.

Слуги, закончив застегивать князю сапоги, вышли, а князь взломал печать и стал читать письмо. Через минуту на лице его отразились недовольство и скука. Он бросил письмо на подзеркальник и промолвил:

– Ничего нового! Князь советует мне уехать в Пруссию, в Тильзит или Тауроги, а я, как видишь, и без него это делаю. Ma foi[78], не пойму я брата! Он сообщает мне, что курфюрст в маркграфстве и в Пруссию не может пробраться из-за шведов, и в то же время пишет, что волосы у него дыбом становятся, оттого что я не сношусь с курфюрстом de succursu и de receptu[79]. А как же мне это сделать? Коли курфюрст не может пробиться из-за шведов, то как же пробьется мой посланец? На Подлясье я оставался потому, что больше мне нечего было делать. Скажу тебе, пан кавалер, пропадал я со скуки, как бес на покаянии. Медведей, какие были неподалеку от Тыкоцина, я поднял на рогатину, от тамошних баб разит овчиной, а мой нос не терпит овчинного духу… Однако, пан кавалер, ты, может, понимаешь по-французски или по-немецки?

– По-немецки понимаю, – ответил Кмициц.

– Ну вот и слава Богу! Я буду говорить по-немецки, а то у меня от вашего языка губы трескаются.

С этими словами князь оттопырил нижнюю губу и стал легонько поглаживать ее пальцем, как бы желая убедиться, не сохнет ли и впрямь она, не трескается ли; затем он посмотрел на себя в зеркало и сказал:

– До меня дошли слухи, будто недалеко от Лукова у какого-то шляхтича Скшетуского жена – чудная красавица. Далеконько, однако! И все-таки я послал людей, чтобы они похитили ее и привезли сюда. И представь себе, пан Кмициц, ее не нашли дома!

– Какое счастье! – воскликнул пан Анджей. – Ведь это жена достойного кавалера, славного героя Збаража, который прорвался из Збаража сквозь все полчища Хмельницкого.

– Мужа осаждали в Збараже, а я бы его жену осаждал в Тыкоцине… Ты думаешь, она оборонялась бы с таким же упорством?

– Вельможный князь, при этой осаде тебе не понадобился бы военный совет, обойдется дело и без моего мнения! – отрезал Кмициц.

– Это верно! Не стану говорить об этом, – согласился князь. – Вернемся к делу: у тебя есть еще письма?

– Что было для тебя, вельможный князь, я отдал, а кроме того, есть письмо к шведскому королю. Не знаешь ли ты, вельможный князь, где мне его искать?

– Не знаю. Откуда мне знать? В Тыкоцине его нет, за это я ручаюсь; загляни он туда хоть разок, так отрекся бы от господства над всей Речью Посполитой. Варшава уже в руках шведов, как я писал вам; но там его величества тоже не найдешь. Он, верно, под Краковом или в самом Кракове, коли не выбрался еще в Королевскую Пруссию. В Варшаве ты обо всем узнаешь. По-моему, Карл Густав должен подумать о прусских городах, в тылу у себя он не может их оставить. Кто бы мог подумать, что в то время, как вся Речь Посполитая отрекается от своего повелителя, вся шляхта присоединяется к шведам и воеводства сдаются одно за другим, прусские города, немцы и протестанты, слышать не захотят о шведах и станут готовиться дать им отпор. Они хотят выстоять, они хотят спасти Речь Посполитую и удержать на троне Яна Казимира! Когда мы начинали наше дело, мы думали, что все сложится иначе, что именно они в первую очередь помогут нам и шведам раскроить ковригу, которую вы зовете своей Речью Посполитой. А тут на поди! Счастье, что курфюрст следит за ними. Он уже посулил им помощь против шведов, но гданьцы ему не доверяют, говорят, что у них самих достаточно сил…

– Мы уже знаем об этом в Кейданах, – прервал его Кмициц.

– Может, сил у них недостаточно, но, уж во всяком случае, хороший нюх, – смеясь, продолжал князь, – ибо дяде курфюрсту, я так полагаю, столько же дела до Речи Посполитой, сколько мне или князю воеводе виленскому.

– Вельможный князь, позволь мне не согласиться с тобою! – порывисто воскликнул Кмициц. – Князь воевода виленский только о Речи Посполитой и думает, за нее он готов жизнь положить, отдать последнюю каплю крови.

Князь Богуслав засмеялся.

– Молод ты, пан кавалер, молод! Но довольно об этом! Дяде курфюрсту одно важно – захватить Королевскую Пруссию, потому только он и предлагает ей свою помощь. Как только она будет у него в руках, как только ему удастся ввести в города свои гарнизоны, он на следующий же день готов будет помириться со шведами, – да что там! – с турками, с самим сатаной! А коль шведы дадут ему в придачу лоскут Великой Польши, он будет готов помогать им изо всех сил захватить остальную ее часть. Вся беда только в том, что шведы тоже зарятся на Пруссию, отсюда и раздоры между ними и курфюрстом.

– Странны мне твои речи, вельможный князь! – сказал Кмициц.

– Зло брало меня, – продолжал князь, – что столько времени приходится сидеть на Подлясье в бездействии. Но что было делать? Мы уговорились с князем воеводой, что покуда в Пруссии дело не прояснится, я не перейду открыто на сторону шведов. И это правильно, ибо тогда остается лазейка. Я даже послал к Яну Казимиру тайных гонцов и сообщил, что готов созвать на Подлясье ополчение, если только он пришлет мне манифест. Король как король, он бы, может, и попался на удочку, да королева, видно, мне не доверяет и, должно быть, отсоветовала ему. Не будь этой бабы, я бы сегодня встал во главе всей шляхты Подлясья, и конфедератам, которые разоряют сейчас поместья князя Януша, ничего не оставалось бы, как пойти под мою руку. Я бы выдавал себя за сторонника Яна Казимира, а сам, имея силу в руках, торговался бы со шведами. Но эта баба слышит, как трава растет, самую затаенную мысль отгадает. Не королева – настоящий король! У нее в мизинце ума больше, чем у Яна Казимира в голове!

– Князь воевода… – начал было Кмициц.

– Князь воевода, – прервал его нетерпеливо Богуслав, – вечно опаздывает со своими советами, он мне в каждом письме пишет: сделай то-то и то-то, а я уж давно все сделал. Князь воевода к тому же голову теряет, – вот послушай, пан кавалер, чего он еще требует от меня…

Тут князь схватил письмо и начал читать вслух:

– «Сам, вельможный князь, будь в пути осторожен, что ж до подлых конфедератов, кои взбунтовались противу меня и бесчинствуют на Подлясье, то подумай, ради Христа, о том, как бы рассеять их, дабы не пошли они к королю. Они готовятся идти в Заблудов, а там пиво крепкое; как упьются, пусть их перережут, каждый хозяин пусть прикончит своего постояльца. Лучше ничего не придумаешь, а снимем capita[80], и рассеются прочие…» – Богуслав недовольно бросил письмо на стол. – Вот тут и поди! Выходит, пан Кмициц, я должен в одно и то же время и в Пруссию ехать, и устраивать резню в Заблудове? И делать вид, что я сторонник Яна Казимира и патриот, и истреблять людей, которые не хотят предавать короля и отчизну? Где же тут смысл? Разве вяжется тут одно с другим? Ma foi, князь гетман теряет голову. Да я вот и сейчас, едучи сюда, в Пильвишки, повстречал по дороге целую хоругвь мятежников, которая шла на Подлясье. Я бы с удовольствием конями их потоптал, хотя бы потехи ради, но покуда я не открытый сторонник шведов, покуда дядя курфюрст для виду еще в союзе с прусскими городами, а стало быть, и с Яном Казимиром, я не могу себе позволить такую роскошь, право же, не могу. Самое большее, что я мог сделать, – это заигрывать с этими мятежниками, так же как и они заигрывали со мной, подозревая, что я связан с гетманом, но не имея против меня прямых улик.