– Так вот, – продолжала Стек, – эта идиотка попыталась вцепиться мне в горло – хотя наверняка должна была знать про силовое поле. Если бы я могла отключить это проклятое поле, то так бы и сделала, она все равно не смогла бы причинить мне вреда в доспехах.
Она грустно покачала головой.
– Но доспехи обладают собственным разумом. Они поняли, что этот человек хочет на меня напасть, и среагировали соответственно. Включилось силовое поле, и… Я чувствовала запах горящей плоти, видела охваченные пламенем волосы. Ее руки были в огне, но она все равно пыталась сжать пальцы на моем горле. Когда она потеряла сознание от боли, то уже полностью обгорела – руки, лицо, грудь… – Стек крепко зажмурилась. – Мне пришлось застрелить ее. Она полностью обуглилась…
Я уставился на нее, не зная, верить ей или нет. Если моя копия умерла, разве я не должен был этого почувствовать? Нет. У всех трех Фуллинов было в голове радио, но я был единственным передатчиком. Моя несчастная гермафродитная сущность провела всю свою жизнь в стеклянном гробу, пассивно воспринимая информацию от моей сестры и меня.
– Где тело? – спросил я.
– Его забрала одна из птиц-слуг, – ответила Стек. – Как, по-твоему, я узнала, что ненужные тела перерабатываются в питательную смесь? Я видела, как мое собственное сгоревшее дитя падает в бак и медленно превращается в однородную массу… – Она судорожно вздохнула. – Вскоре не осталось ничего, кроме запаха гари. От моего собственного ребенка.
– Нет, – тихо сказала я-женщина. – Я – твой ребенок. – Она шагнула вперед. – Я настоящая, разве не так? Остальные – просто копии.
– Прекрати! – крикнул я. – Почему ты ей сочувствуешь? Это же Стек! Нейт, убившая Ваггерта – перерезавшая Ваггерту горло!
– Есть еще одна версия Ваггерта, и она жива, – ответила моя сестра. – Сын не погиб. И никто из них не погиб.
– Она хладнокровно перерезала ему горло!
– Тяжелые времена требуют тяжелых мер.
Каппи с отвращением фыркнула.
– В нынешних временах нет ничего тяжелого – по крайней мере, не было до тех пор, пока не появились Рашид и Стек. Да, в Тобер-Коуве с нейтами поступали несправедливо, но все можно было изменить, не убивая детей. Если бы я стала жрицей, а Фуллин – служителем Патриарха… Я имею в виду, Фуллин-мужчина…
Голос ее оборвался. Она посмотрела на себя – на свое незнакомое тело, которое никогда не смогло бы принадлежать жрице.
– Вы и в самом деле смогли бы что-то изменить? – спросила я-женщина. – Нет! Я знаю тебя, и я знаю своего брата. Намерения, может быть, и самые лучшие, вот только вряд ли вам удалось бы воплотить их в жизнь – в отличие от Стек. Думаете, ей это было легко – убивать всех этих детей? Своего собственного внука? Но она сделала это, чтобы разрушить проклятие Патриарха, наложенное на Тобер-Коув. И ей это удалось. Следующее поколение будет свободным. – Она повернулась и шагнула к Стек с распростертыми объятиями. – Спасибо, мама. По крайней мере один из нас понимает, что ты поступила правильно.
Именно тогда я выхватил из-за спины пистолет и выстрелил в свою женскую половину.
Возможно, я был просто слишком зол для того, чтобы стрелять прицельно, но, в конце концов, я впервые в жизни нажимал на спусковой крючок. «Беретта» дернулась у меня в руках. Пуля отскочила от каменной стены и со свистом унеслась неизвестно куда. Грохот выстрела эхом прокатился по всему Гнездовью.
Каппи бросилась на пол, крича:
– Перестань, попадешь в детей!
Она была права – нужно было подойти поближе, чтобы снова не промахнуться. Я побежал вперед; не спрашивайте меня, в кого я собирался стрелять – в сестру или мать, но одна из них должна была умереть.
Я-женщина метнулась к Стек с воплем:
– Помоги, мама!
Она крепко прижалась к закованной в броню груди Стек, обнимая зеленый пластик. Так иногда бросался в мои объятия Ваггерт, ища прибежища и тепла. Я выстрелил, теперь уже будучи уверенным, что пуля попадет в цель…
В том месте, куда угодила пуля, вспыхнуло фиолетовое сияние – яркое, словно луч солнца. Оно почти ослепило меня, но я все же видел предательницу: мою женскую половинку, обнимавшую Стек, – обе они находились под защитой тихо потрескивавшего силового поля.
– Брось пистолет! – крикнула мне Стек. – Только хуже себе сделаешь!
– Именно это я и пытаюсь, – ответил я, снова стреляя в свою сестру.
– Дурак!
Очередная фиолетовая вспышка испепелила пулю.
– Ты чуть не попал в скрипку! – негодующе закричала я-женщина. Протянув руку, она взяла скрипку у Стек и прижала ее к груди. Немного подумав, она взяла и смычок, словно и в самом деле собиралась играть балладу.
Я выстрелил почти в упор. Фиолетовое пламя превратило пулю в дым.
– Бесполезно! – рявкнула Стек. – Силовое поле не пробить.
– Верно, – спокойно сказала моя сестра. – Но я уже внутри.
И она воткнула конец смычка в незащищенный глаз Стек.
Смычок был не очень острым, но этого хватило.
Я-женщина зажала смычок в кулаке, так что примерно четыре дюйма его торчали наружу. Все четыре дюйма вонзились в глаз Стек и дальше, в мозг, движимые неподдельной ненавистью, – во имя богов и душ мертвых детей. Моя мать лишь удивленно вскрикнула, а затем упала, увлекая за собой мою сестру в судорожно сжатых объятиях.
Силовое поле все еще действовало, когда они коснулись пола. Из камней под ногами вырвалось фиолетовое пламя, превратившее гранитную плиту в лужицу дымящейся лавы. Взрыв был настолько силен, что подбросил Стек и мою женскую сущность вверх, затем они снова упали, отскочили от пола, упали, опять отскочили, словно гигантский фиолетовый мяч, которому требовалось время, чтобы успокоиться.
Когда они наконец неподвижно замерли, силовое поле по-прежнему продолжало полыхать, прожигая теперь канавку в каменном полу. Ноги Стек конвульсивно дернулись. Моя сестра, все еще сжимавшая в руке смычок, воткнула его глубже в мозг; из глазницы ей на руки текла кровь. По телу матери прошла еще одна судорога, а затем она испустила последний вздох.
Постепенно фиолетовое пламя опало. Доспехи были достаточно умны для того, чтобы понять – все закончилось.
Мы с Каппи помогли моей женской сущности встать, следя, чтобы она не наступила на раскаленный камень, окружавший упавшую броню.
– Я думал, ты нас предала, – пробормотал я.
– Плохо ты меня знаешь. Ведь я – это ты, разве не так? – Она перевела взгляд на Каппи. – Так или иначе, Стек должна была умереть – что и произошло.
Каппи посмотрела на тело.
– В каком-то смысле Стек не сделала ничего дурного. Все дети живы – по крайней мере, их нейт-версии. А если учесть, что и как происходит в Гнездовье, то два варианта каждой личности все равно погибают. Стек не совершила ничего такого, что в конечном счете не произошло бы само собой, но… Да, она должна была умереть! Даже если все в конце концов придет в норму, есть вещи, которые нельзя простить.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});