Джиль хотела расстелись свои вещи и ночевать на открытом воздухе.
Последние звуки музыки затихли. Некоторое время легионеры задумчиво лежали без звука, и только хвосты их покачивались, что означало на их языке “большое спасибо”.
Наконец молодой воин спросил:
— А как поступают самки?
Вопрос отвлек Джиль от се размышлений. Она поняла, что спрашивает воин. Его интересует вопрос жизни и смерти солнц и миров. Это тот самый вопрос, который интересует живых уже миллионы лет, и на который никогда невозможно дать исчерпывающий ответ.
— Самки человека в песне. Они страдают, да. А вообще?
— О, когда умирает любимый человек, женщины плачут, вода льется из их глаз, но потом все приходит в норму и они снова продолжают жить.
— Кто же им помогает?
— У нас… Все происходит не так, как здесь. Но не думайте, что мы заботимся друг о друге меньше, чем вы. Просто у нас все это происходит несколько по-другому. А что касается этой баллады, то в ней влюбленные уверены, что найдут свое счастье и друг друга в потусторонней жизни.
— Совсем как варвары Валленена, — сказал воин. — Они так стремятся друг к другу, что даже съедают своих мертвых, если им предоставляется такая возможность. Ларекка бросил быстрый взгляд на Джиль.
— Не презирай их за это, сынок, — сказал он. Голос иштарианцев имеет столько нюансов, что даже ласковым тоном можно выказывать презрение. — Отдав свое тело, ты служишь последнюю службу изголодавшейся стране. А те, кто ест своего друга, освобождают его душу и делают это быстрее, чем простое разложение плоти. В мире много непонятного, и кто скажет, какая из религий единственно верная.
— Да, сэр, — ответил воин, — я видел много разных религий и некоторые из них действительно были очень странные. Например, в одной общине на Литл Риен кентавры подвергают себя перед смертью мучениям. Я сам видел, как одна старая самка сама сунула руку в кипяток.
— Среди людей тоже есть такой обычай в момент горя, — сказала Джиль. — Но не следует забывать, что наша плоть восстанавливается не так просто. Я думаю, что боль просто позволяет человеку быстрее овладеть собой: физическая боль вытесняет душевную. Но сама я никогда бы не решилась на самоистязание.
Ларекка достал трубку и начал ее набивать.
— Правильно то, что помогает, — сказал он. — Ив мире не существует ничего одинакового. Пожалуй, самое лучшее в Газеринге то, что внутри него существует множество сообществ с разным жизненным укладом, и каждый может сравнить и выбрать тот уклад жизни, который ему больше по душе.
Джиль подумала: “Я понимаю тебя, дядюшка. Ты хочешь укрепить в юных сердцах верность. У них нет твоего опыта и они не видят перспектив цивилизации так ясно. Ты хочешь сделать так, чтобы каждый сознательно встал на защиту Газеринга и был готов умереть за него”.
Она почувствовала, что была права, так как он продолжал:
— Послушайте меня. Если бы не Газеринг, я стал бы бандитом, или влачил жалкое существование. А Газеринг сделал мою жизнь полнокровной… Целеустремленнее.
Все уши насторожились. Джиль почувствовала, что если бы ее уши могли шевелиться, они бы тоже повернулись в сторону Ларекки. Ларекка рассказывал ей много историй о своей жизни, но никогда не говорил о своей молодости.
— Хотите послушать? — спросил он. — Сегодня у меня настроение для воспоминаний.
“Старый хитрюга, — подумала Джиль. — Если тебе действительно захотелось поделиться воспоминаниями, то лучшее время, чем это, действительно, трудно выбрать”.
— Все это произошло так давно, что даже странно подумать, будто это происходило со мной.
Ларекка помолчал. Костер рассыпал искры. Звезды своими лучами, казалось, касались дыма, который длинными полосами поднимался им навстречу. Откуда-то из-за леса донесся звериный вой.
— Вы знаете, что родился я в Хаэлене, — начал Ларекка. — И свои первые пятьдесят лет провел там. Песня, которую пела Джиль, пробудила во мне воспоминания, потому что Хаэлен похож на Шотландию, но только в Хаэлене холоднее. Там частые туманы, холодные ветры, морские волны бьются о скалистые берега…
Неудивительно, что в этой стране много мужественных людей, из которых рождаются прекрасные моряки, воины, рыбаки…
Клан Керази, к которому принадлежал и я, был очень богат. Вы знаете, что хаэленцы живут кланами. Керази владели обширными охотничьими и рыболовными промыслами, большими участками земли на материке. Отцу принадлежал большой участок побережья, и у него была еще доля в трех других участках. Мы жили в большом доме на берегу, куда течением приносило много плавучего леса, так что в угле мы даже не нуждались. И мы могли тратить деньги на другие нужды. Да, мы жили хорошо.
Хаэленцы женятся рано, года в двадцать четыре, едва выйдя из юношеского возраста. Это обусловлено тем, что в таком суровом климате велика детская смертность, и хаэленцы должны использовать период деторождения насколько это возможно. Свадьбы устраиваются родителями, но при этом учитывается и мнение детей: ведь если приходится жить с кем-то всю жизнь, партнер не должен быть тебе противен.
Ларекка долго молча курил. Когда он заговорил снова, взгляд его был устремлен в ночь, в далекое прошлое.
Саррон и я были счастливы. Мы могли бы попросить, чтобы нам построили дом поблизости от нашего, и тогда я мог бы работать вместе с отцом. Но мы хотели независимости. Поэтому Керази выделили нам участок в Нортвайд Вэй. Это был дикий участок, но в нем таились большие потенциальные возможности. Там была неплохая рыбная ловля, хотя и сопряженная с некоторой опасностью. В скором времени мы открыли на берегу для моряков, приходящих в гавань, небольшую таверну. Саррон прекрасно готовила, а я добывал пищу. И к этому времени у нас было уже четверо детей. Я относился к нашим богам довольно спокойно. Не приносил им жертв и не считал, что они единовластно правят Вселенной. Более того, я считал их выдумкой. Однако они не очень досаждали моей семье за это. Хотя почтение к богам, как я теперь считаю, вещь обязательная. Почему бы не выполнять освященные веками ритуалы?
Время шло своим чередом, и через двадцать три года мы переехали в Дэйстед.
Ларекка замолчал и Джиль ласково погладила его по спине. Он улыбнулся ей.
— Дэйстед, сэр? — переспросил один из воинов.
— Да. Это полуостров на северной оконечности Хаэлена. Там гораздо теплее и чаще бывает солнце. Мы поехали туда на лодке. Но по пути разразился ужасающий шторм. Сломало мачты, нас захлестнуло и бросило в бушующий прибой. Живым на берег удалось выбраться лишь мне одному. Я собрал то, что выбросило море, и отправился в Дэйстед, я основном затем, чтобы обо всем рассказать родным.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});