За это время стороны обменялись послами, пытаясь нащупать возможности к примирению. Возможно, примирение бы и состоялось, но спесивые графы, владельцы громадных ленов, нашептывали молодому цезарю о невозможности идти на компромисс. Возвращаться назад — означало не только временный позор, но и колоссальные затраты на сбор новой рати. В другое ухо цезарю пели верные служки Рима, которым были обещаны кафедры, монастыри и щедрые наделы в новых землях. Поэтому послы Кведлинбурга уже не говорили об убийстве маркграфа и разорении лавок, они настаивали на полной сдаче страны и трона, и главное — на переходе в новую веру. Синезубый был готов примириться с Христом, но опасался бунта собственных бондов. На всех тингах, посылавших ему ополченцев для великой битвы, люди клялись не предавать веры Одина. Харальду передали слова цезаря, произнесенные, может быть, в запальчивости, — что он не уйдет, что будет биться с данами шесть лет, пока не окрестит твердь земную до самого ее северного края. Потому переговоры сразу зашли в тупик и запахло новой кровью.
Потери с обеих сторон исчислялись тысячами, хоронили наспех, в траншеях, путались в списках погибших. Многих так и не нашли, разорванных на части, забитых копытами коней, утонувших в болотах. Даже на памяти ветеранов, покоривших десятки славянских вождей, спасавших империю от унгаров, штурмовавших крепости опальных баварских герцогов, не было такой грандиозной битвы. День и ночь вдоль многомильной границы полыхали костры, часовые с обеих сторон стерегли передвижения неприятеля. Росли вереницы свежих крестов, небо застилалось жирным дымом от погребальных костров, даже вода в заливе и многочисленных ручьях покрылась слоем сажи.
Пока христиане правили свои глупые обычаи, Северянин принимал самое живое участие в жертвенном пире. Пальнатоки устроил замечательное угощение, и не только для своих. Наспех развернутые шатры, переделанные из парусов, вмещали несколько сотен человек, и двери для поклонников Одина никто не держал на замке. Следовало с честью проводить в Валхаллу героев и принять на их место желающих. Это было против всяких правил — набирать в дружину соискателей не в самом Йомсе, но правила пришлось кроить на ходу, поскольку людей остро не хватало.
Посреди длинной залы выкопали несколько ям под очаги, установили медные котлы, а между котлов — походные капища, снятые с кораблей. Выкатили четыре бочки пива, чтобы каждому хватило по два рога. Больше пить не позволил Токи. Событие отмечали нерадостное. В милости богов нуждался каждый, поэтому Токи повелел заколоть двух лучших коней.
Из — за ранения Даг не смог вместе с другими тянуть за веревку, когда связанных коней подвешивали к поперечной балке. Затем выгнали всех пьяных женщин и затесавшихся чужаков. С драккаров принесли жертвенные чаши и кропила. Когда черная кровь ручьями брызнула в чаши все молча встали и протянули руки. Токи уселся на свое тронное кресло у котла, два молодых жреца принялись обмахивать всех вениками, смоченными в горячей крови, затем окропили полотняные стены внутри и снаружи.
Даг чувствовал, как кислые капли текут по лицу и рукам, но не смахивал и не слизывал их. Он крепко сжимал наполненный доверху пивом кубок.
— Хвала могучему Тору! — начал трапезу ярл, опрокидывая в себя свежее пиво.
— Хвала Одину, дарующему нам силы! — рявкнули хором викинги. — Ты, всесильный повелитель Мидгарда, Владеющий молотом, сокрушающий врагов…
— …прими павших в свои чертоги!
— …даруй нам силы одолеть зло!
Северянин пел вместе со всеми, повторял чудесные слова силы, вдыхал ноздрями аромат свежей конины в котле и снова чувствовал себя абсолютно счастливым. Какая разница, кто победит, если после смерти валькирии все равно соберут героев в Асгарде и пир будет продолжаться вечно, пока не вырвется на волю волк Фафнир и не начнется последняя битва…
Хотя, конечно, будет лучше, если победу одержит Йомс! Скальды сложат похвальные песни о победе, перечислят храбрецов и вождей, и слава о херсире Северянине докатится до каждого уголка Свеаланда! Вот тогда бывшие родичи смогут им гордиться, и никто не назовет «подкидышем»!
После первого тоста за бога — громовержца по рукам поползли полные кубки. Плеснули малым богам, покровителю вод и веселому Фрейру. Выпили за славного ярла, водителя Йомса, за отважных хевдингов, — тут Сигвальди пришлось пройтись поименно, дабы воздать каждому, и каждому присвоить особые заслуги. Налили погребальный кубок, почти о каждом погибшем нашлись добрые слова. Разобрали их вещи из сундучков. Вспомнили погибших раньше. В этот момент Токи пришлось все же послать за дополнительной выпивкой, потому что отчаянных храбрецов полегло немало. Костры под котлами разгорелись, в шатрах стало жарко. Жаркое варево бурлило, плескало через края, жир оседал на лицах, на кожаных куртках.
Дождался и Даг похвального слова. Токи говорить не стал, хорошо сказал хевдинг Волкан. Расставив ноги, чтобы не свалиться в костер, вождь Топоров приумножил бранные подвиги Дага. С его слов получалось, что Северянин один уложил едва ли не сотню отборных гигантов и голыми руками свернул шеи ярлам из Мера. Об убийстве жреца Волкан благоразумно промолчал. Затем он обратился к Пальнатоки и выразил общее желание экипажа погибшего Юхо — чтобы Северянин принял корабль под командование и стал их херсиром.
Северянина принудили подняться с места и выступить в ответ. Повязка вокруг груди мешала ему говорить громко, каждый резкий вдох приносил боль, но Даг все же сказал им то, что они желали услышать. Его подняли на возвышение, юный херсир увидел десятки пар блестящих глаз. Эти мощные люди, многие старше и втрое опытнее Дага, жаждали видеть его на море своим форингом. Рассказы о страшном превращении в пещере, о парне — оборотне, спасшем целый хирд от лютой смерти, вовсю ползли по Йомсу и за его пределами. А нынче Северянин стал еще сильнее, и многие шептались, что он умеет забирать силу убитых.
— Я клянусь, что не изменю Йомсу, — громко произнес Даг. — Клянусь, что вместе с вами выпью в Хедебю римского вина из погреба самого Синезубого!
Его обещания потонули в хохоте и одобрительных криках. Десятки истекающих пеной кружек потянулись к нему. Лишь один человек под шатром не радовался и не кричал, хотя вместе с остальными изображал веселье. Мудрый ярл Сигвальди, правая рука Пальнатоки, как и положено «правой руке», сидел рядом, на возвышении, и подкладывал командиру лучшие куски конины. До сегодняшнего вечера Сигвальди не слишком задумывался о том, кто заменит Пальнатоки в случае его смерти. А ведь именно об этом нашептывал ему старый Говоритель закона, и было это еще пятнадцать лет назад…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});