Нестеров наблюдал. Вчера он прилетел на самолете и организовал операцию. С утра вместе с приглашенными понятыми он сидел в кабинете директора почтамта, молча просматривал газеты, журналы.
Поглядывая на часы, понятые скучали. Нестеров волновался: Окунева могла и не прийти сегодня за посылкой. В маленьком ящике могло не оказаться золота. Окуневу могли предупредить об аресте мужа. Нестеров действовал быстро. Он знал, что после ареста Окунева его жена не получала телеграмм из Восточной Сибири. Но разве не могли воспользоваться чужими адресами? Может быть, сейчас Окунева готовится к выполнению какого-то плана, сама обдумывает или советуется, как избавиться от посылки, какую подготовить версию.
За Окуневой следили, и Нестерову принесли бланк поданной ею телеграммы. Нина? Условная подпись, условная телеграмма! Задерживать отправку Нестеров не имел права. Он распорядился передать текст по назначению, подлинник же изъял для приобщения к делу.
Приемщица телеграмм была вызвана для опознания подательницы телеграммы.
Почтамт уже проверял свой архив, чтобы установить, какие почтовые отправления получала Антонина Филатовна Окунева, а через областное управление связи по всем отделениям области давалось такое же задание.
Образцы золота из этой посылки отобрать и послать в Москву для установления в Институте золота происхождения шлиха; для той же цели и для сличения с золотом, найденным в подброшенном конверте, послать образец в Сендунское отделение милиции.
Нестеров связался по телефону с отделением милиции Н-ка, просил об установлении личности Леона Томбадзе и о наблюдении за ним. Следователь думал о местных скупщиках золота. Телеграмма на имя Томбадзе стала первой нитью.
Новые факты требовали немедленных действий. Следствие — борьба двух сторон. Кто захватит инициативу? Боевое решение. Нужно уметь сразу превращать мысль в действие.
При обыске в доме Окуневой были изъяты: найденные в платяном шкафу семь тысяч рублей и найденные под умывальником шесть тысяч рублей; именная книжка сберкассы с остатком счета на сумму четырнадцать тысяч сто рублей; пять книжек на предъявителя в разных сберкассах — две по семь тысяч, одна на десять, одна на двенадцать и одна на пятнадцать тысяч рублей. Облигаций внутреннего трехпроцентного займа на пятнадцать тысяч рублей. Кроме того, было изъято некоторое количество золотых вещей: часы, броши, кольца, серьги, браслеты.
4
Первый раз Нестеров допрашивал Антонину Окуневу вечером в день ее ареста, в присутствии прокурора и начальника следственной части С-ского управления милиции. Он начал с денег.
— Скажите, гражданка Окунева, откуда у вас все эти деньги? Советский гражданин может иметь любые деньги, но иногда ему приходится объяснять источник их происхождения. Вам понятно это?
— Да.
— Тогда объясните.
— Эти деньги принадлежат моему мужу, — ответила Антонина.
— Почему же они хранятся у вас, когда ваш муж живет в Сендунах?
— Он счел нужным так поступить.
— А почему он решил так сделать?
— Не знаю.
— Вы спрашивали его об этом?
— Не помню. Наверное, спрашивала.
— А вы пользовались этими деньгами?
— Немного.
— Говорите правду, — строго заметил следователь. — На движении вашего счета видно, что вы широко пользовались деньгами.
— Я не помню. Я очень взволнована.
— Хорошо. Еще раз предупреждаю вас: не лгите следствию. Подумайте перед тем, как ответить на следующий вопрос: а кто вносил деньги на каждый из этих шести счетов в сберкассах?
— Я вносила, — ответила Антонина, сообразив, что этот факт могут легко проверить в сберкассах.
— Откуда вы брали деньги?
— Давал муж.
— Каждый раз давал?
— Каждый раз.
— Вы хотите сказать, что вы брали деньги из рук мужа и несли их в сберкассы?
— Да.
— Вы утверждаете это?
— Да.
— А где был ваш муж?
— Здесь.
— Он не мог быть каждый раз и здесь и в Сендунах. Когда он последний раз приезжал в С-и?
— В августе.
— Точнее: с какого по какое число?
— Я не помню.
— Но по всем этим книжкам вы не делали взносов в августе. Последний взнос вы сделали в июле. Где был тогда ваш муж?
— Он… — Антонина замялась и спешно выдумала: — Он присылал деньги.
— Опять неправда, — упрекнул Нестеров. — Скажите, когда и как он присылал вам деньги?
— Я не помню, — спряталась Антонина.
— Ай-ай-ай! — не удержался прокурор. — Как плохо, как все плохо!
Окунева оглянулась с испугом на прокурора.
— Да, очень плохо, гражданка Окунева, — согласился с прокурором Нестеров. — Вы лжете и стараетесь запутать следствие. А скажите, вы часто получали посылки?
— Иногда.
— От мужа?
— От мужа.
— А больше ни от кого не получали?
— Я не помню.
— А сегодня от кого была посылка?
— От мужа.
— От мужа, от Александра Ивановича Окунева?
— Да.
— Но там значится другой отправитель. Что это значит?
— Не знаю, — опять тщетно спряталась Окунева.
— А что было в предыдущих посылках?
— Материя, валенки, — припоминала Окунева, стараясь связать растерянные мысли и хоть немного сообразить, как отвечать. Она ощущала невыносимую тяжесть, сердце сжималось, в висках болело от напряжения. Что сказать, что выдумать, чтобы отвести беду от себя?
— А золото бывало в посылках? — спросил Нестеров.
— Я не помню.
— Как? — удивился Нестеров. В его удивлении была деланность, заметная только ему. — Вы не помните?
— Не помню.
— Хорошо, гражданка Окунева, идите, вспоминайте, — закончил допрос Нестеров.
— У меня нет вещей, — сказала Окунева.
— Напишите в камере заявление, перечислите нужное вам, и я разрешу получить из ваших описанных вещей все, что можно.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
1
С утра до ночи и бессонной ночью подследственный думает о своем деле, восстанавливает в памяти все обстоятельства, обдумывает каждое слово, сказанное следователем. Так или иначе, и, конечно, в меру своих сил, подследственный сосредоточен на одном — и в этом его сила.
Но подследственный не знает, не может знать, что? и сколько уже известно следствию, — в этом его первая слабость.
Он не может, он не в силах мысленно встать на место следователя и решать за него, — в этом его вторая слабость.
Он склонен к самообольщению и боится посмотреть фактам в лицо, — это третья слабость.
И он слишком заинтересован в своем деле, слишком заинтересован в своей личности, — такова четвертая его слабость, самая опасная из всех: «Чужую беду руками разведу, к своей — ума не приложу».