заседать под сенью бельгийской конституции. Насколько помню, удалось нам устроить всего 4–5 заседаний, на которых съезд успел только конституироваться и принять порядок дня, или, как тогда говорили, „тагесорднунг“»[229].
Интересно, что протоколы II съезда Заграничной лиги русской революционной социал-демократии (октябрь 1903 года), которая была назначена II съездом РСДРП своим единственным законным представителем за рубежом, показывают, что Ленин продолжал говорить Tagesordnung, в то время как Мартов вдруг стал пользоваться французским термином ordre du jour[230]. Этот съезд отразил в своей структуре последствия только что случившегося раскола РСДРП. Секретари заседаний избирались и от «большинства», и от «меньшинства». Чтобы не терять времени в словесных баталиях, бюро, а не все делегаты читало протоколы предварительно, сверяя версии, и только потом передавало их на утверждение съездом (но и простые делегаты могли присутствовать при проверке протоколов). Однако, похоже, для всех оставалось несомненным то, что опыт немецкой социал-демократии как образец для действия преобладал.
Вопросу о том, что произошло на II съезде РСДРП, был посвящен не только доклад Ленина (как делегата на этом съезде от Заграничной лиги социал-демократов), но и содоклад Мартова (тот был делегатом от «Искры», потому что, когда они с Лениным решали, кто поедет на II съезд РСДРП от газеты, а кто – от лиги, жребий решил так). Плеханов пытался сказать всем, что по процедуре нельзя слушать доклад Мартова как представителя Заграничной лиги социал-демократов на съезде РСДРП: он им не являлся. Но Потресов указал на то, что теперь, когда позиции Мартова и Ленина противоположны, надо точно назначить и содоклад Мартова. При этом он ссылался «на германскую социал-демократию: при обнаружении разногласий там всегда назначаются реферат и кореферат» [Протоколы 1934: 55, 57, 73–74]. Ленин в своей речи основное обвинение сделал тоже с помощью немецкого термина: «…я был против формулировки (§ 1 Устава РСДРП. – О. Х.) Мартова, так как она являлась Versumpfung’ом», то есть превращением партии в «болото», в неактивную массу попутчиков. Мартов ответил: болото надо осушить, а не взорвать! И добавил кучу деталей из личных переговоров Мартова и Ленина, которые выставляли Ленина в очень невыгодном свете – как интригана и нечестного человека. Например, Ленин якобы убеждал Мартова урезать число руководителей «Искры» с шести до трех, а потом войти в эту тройку, чтобы они могли всегда вдвоем «переголосовать» Плеханова, если будет надо. Аудитория вскипела. Например, Засулич заметила, что на германском Parteitag’e (то есть партийном съезде) Бебель и Зингер никогда бы не стали интриговать за спиной у Ауэра [Там же: 87, 93, 101, 106][231].
Конечно, в первых дебатах русских социал-демократов о процедуре дискуссии бывали апелляции к практикам не только немецкоязычных съездов социал-демократических партий (или к заимствованию ими процедур обсуждения из своих же буржуазных парламентов), но и к международным съездам. Так, на десятом заседании II съезда РСДРП встал вопрос о договоре с социал-демократами Польши и Литвы, проект которого Плеханов предложил передать на работу в специально созданную для того комиссию. Либер и Гольдблат пытались оспорить это предложение, причем последний предлагал обсудить договор всем вместе, прежде чем передавать его в комиссию:
Гольдблат: Съезд должен обсудить этот вопрос в общей форме, чтобы генеральные дебаты доставили комиссии необходимые материалы. Настаиваю на открытии генеральной дискуссии. Так делается на всем свете.
Председатель: Неизвестно, что вкладывает т. Гольдблат в слова «весь свет». На всех международных конгрессах работы комиссии предшествуют дебатам [Второй съезд 1959: 142][232].
Нетрудно предположить, чтó Плеханов мог здесь упоминать как «все международные конгрессы», так как он участвовал во многих конгрессах Второго интернационала, начиная с первого в июле 1889 года в Париже (и даже произнес там речь). Отсылку к международным конференциям и порядку их прений находим и в материалах второго съезда Заграничной лиги. Как мы помним, Ленина там разбили почти по всем пунктам. Однако можно сказать, что в одном совсем малом пункте он выиграл. В один из острых полемических моментов Тахтарев заявил: «Совершенно неправильно ссылается т. Ленин на порядок голосования поправок; поправки всюду и всегда вотируются перед голосованием предложения (Плеханов: „Нет“.). Всюду и всегда. („Верно! Конечно!“). Всюду и всегда». Плеханов, несмотря на крики из зала, упорствовал: «На международных конгрессах бывает иначе». Предложение Тахтарева было поставлено на голосование и проиграло [Протоколы 1934: 65]. Плеханов опять апеллировал к опыту международных конференций, чтобы доказать, что он и Ленин правы[233].
Однако апеллировать к этому опыту как очевидному общему основанию и источнику для хорошо разработанной процедуры было бы странно. Вот описание IV конгресса Второго интернационала, прошедшего в Лондоне в 1896 году, в котором тоже участвовал Плеханов. Английский автор, написавший краткое изложение прений, был, несомненно, знаком с местной парламентской процедурой. Потому он был, мягко говоря, удивлен тем, что увидел. Так как еще нет синхронного перевода, то речи переводят последовательно на два других языка (три основных языка конгресса – английский, немецкий, французский). Это отнимает много времени, и к концу первого заседания, когда надо утвердить регламент, напряжение нарастает. Немецкие и английские делегаты потребовали остановить прения и принять проект регламента в целом; это не позволило бы больше менять повестку дня, и анархисты остались бы без выступления. Парнелл от лондонского профсоюза плотников, чтобы не исключать анархистов, предложил закончить обсуждение регламента на следующий день, его предложение было поддержано («ему вторили», this was seconded). Но лидер антипарламентаристов анархист Малатеста решил, что его должны услышать еще до этого голосования. После полудюжины слов он был прерван звуком колокольчика председательствующего [Full Report 1896: 15–16].
Отчет свидетельствует: «Некоторое время шла борьба между колокольчиком и голосом. Потом все, как казалось, заговорили вместе. Даже самые серьезные души среди сидевших выливали свои эмоции. А владелец зала добавил смятения, угрожая выгнать всех оттуда. Малатеста – низкий, чернявый, нацеленный, твердый – ждал. Зря председательствующий призывал к порядку; так же бесполезны были попытки Зингера проинформировать Конгресс, что немецкая делегация согласилась принять весь регламент. Это были Вавилон и Бедлам в одном месте». В конце заседания французского делегата Делесаля так толкнули, что он полетел вниз по ступенькам (заседание шло в зале-амфитеатре). Поэтому регламент не был принят, заседание закрыли, а на следующий день председательствующим был назначен «доброжелательный деспот» Зингер, который сразу сказал, что ограничивает выступления по каждому пункту до двух ораторов за и двух против. Одновременно в рядах вполголоса сообщалось, что организаторы пригласили полицию, которая будет наготове; и если снова возникнет шум и склока, то она войдет в зал заседаний. Даже в таких условиях, однако, дискуссию было трудно регулировать,