Читать интересную книгу Изумруд - камень смерти - Виктор Мясников

Собаковод продолжал всхлипывать и размазывать слезы по грязному лицу. Брезгливо поморщившись, Двужильный, как раньше это сделал Вовец, поднялся по склону выше березы и прыгнул на ствол, схватившись за ветки. Дерево со скрипом наклонилось. Двужильный вполз повыше, сгибая березу в дугу, добрался почти до повешенной собаки и повис, встав на землю. Собаковод сразу схватил в объятья свою овчарку, принялся бестолково тормошить её и дуть в пасть.

- Дерево держи! - раздраженно крикнул Двужильный. - Псина твоя не убежит!

Потом он обрезал ножом провод и спросил:

- Может, под елку положишь, да пойдем? - А когда хозяин отрицательно замотал головой, посоветовал: - Тогда камнями вон обложи у ручья.

Сам он и не подумал помогать. Сел на еловый лапник, удобно привалясь спиной к свисающим сучьям, закурил и задумался. Перед тем как уходить, сказал, ни к кому не обращаясь:

- Может, где-то и есть легкие денежки, но это не тот случай.

* * *

У Вовца было достаточно опыта, чтобы понимать: бесконечно идти невозможно. Наступит усталость, и все равно придется восстанавливать силы, отдыхать. Ходьба по лесу имеет свои особенности. Во-первых, ты никогда не движешься по прямой, все время надо обходить деревья, кусты, нагромождения камней, сырые бочажины, перелезать через поваленные деревья. А уж когда лес достаточно густой, так скорость падает в несколько раз. Вылезать же на дорогу Вовец не рисковал. В конце концов он просто сел под выворотень, привалившись спиной к разлапистым кривым корням, с которых ему на спину осыпались земляные крошки, и расслабился. Тут подлетело несколько комаров и с противным зудом повисло в воздухе. И не садились, и не улетали, нервы трепали.

Он попробовал подсчитать, сколько километров сегодня уже накрутил. Получалось не так уж и много - километров двадцать пять. Но к этому следует добавить нервное напряжение, постоянные выбросы в кровь порций адреналина. Убитый Кожевников, погоня с собакой, потом жуткий пожар, милиция, затем Ченшин с нехорошими глазами и побег от него на пожарной машине. Вовец усмехнулся, вспомнив этот эпизод. Впрочем ему было не до смеха. Лай собаки за спиной и просвистевшую рядом пулю вспомнил с содроганием. Он чувствовал себя не просто усталым, а совершенно разбитым. Правильно говорят, что после адреналина наступает упадок сил.

Он закрыл глаза и чутко задремал. Правая рука покоилась на рукоятке ножа. Впрочем, комару, присевшему ему прямо на нос и напившемуся до отвала, он ничего не сделал.

Проснулся Вовец уже часов в одиннадцать вечера. Было светло, как днем, обычное дело для конца июня в этих широтах. Смеркаться начнет после двенадцати, а после часа опустится короткая ночь, когда угаснувший запад сразу сменится светающим востоком, и голоса тихих вечерних птиц перейдут в громкие песни утренних. Вовец растер по лбу зазевавшихся комаров, поднялся, разминая суставы, поправил поклажу за спиной и двинулся в путь. Не слишком бодро, но уверенно. На рассвете он рассчитывал быть в Крутихе.

Выбравшись на дорогу, Вовец пошел краешком, не очень опасаясь нежданных встреч. Внутренний голос подсказывал, что после всех дневных убийств и побоищ никто из замешанных в этих делах не рискнет остаться вблизи места преступления. И точно, даже на самом опасном повороте возле болота, где обычно шубинские ребята устраивали засаду, никого не оказалось. К четырем часам Вовец, как и планировал, уже добрался до шоссе. Лучше было бы его пересечь под покровом темноты, но этот тонкий покров рассеялся слишком скоро. Сейчас уже было достаточно светло, одновременно сыро и прохладно. Вовец постоянно ежился, пытаясь таким образом согреть хоть немного спину, а грудь и плечи можно обнять руками.

Ничего подозрительного он не заметил и решил не делать крюк, а махануть через шоссе напрямую. Если в лесу его никто не поджидал, так с какой стати должны подстерегать здесь? Да лихая братва давно убралась домой в Тагил, пьет водку и похваляется подвигами.

Он перебежал асфальтовое полотно и нырнул в редкий лесок, отделяющий деревню от автомобильной магистрали. Предвкушение окончания долгого пути и скорого завтрака подгоняло его. Откуда только энергия взялась. Ощущая прилив сил, напевая на ходу, Вовец сместился в сторону засыпанного гравием проезда к Крутихе, вдоль которого теснились молодые сосенки и березки. Тут были набиты отличные тропы, протоптанные приезжими "садистами", ходившими напрямую в свои коллективные сады.

Саша Двужильный прозевал появление Вовца. Он занял место на высоком склоне, возвышавшемся над дорогой, и со вчерашнего дня следил за подходами к деревне. Шоссе отсюда просматривалось километра на четыре в обе стороны. Когда стало темнеть, он сменил оптический прицел на ночной инфракрасный и продолжал наблюдение. Шансы на успех Двужильный оценивал как средние. Вовец мог пойти и в другую сторону, например, к Асбесту или в Костоусово. Мог напроситься в любую из машин, которых немало понаехало в связи с пожаром. А мог и просто затаиться, хотя бы в тех же садах, и сидеть там неделю.

Но Вовец вышел к Крутихе. Двужильный как раз переставлял обратно оптический прицел, а ночной прятал в футляр. Когда схватил винтовку, было уже поздно, противник скрылся в лесу. Браконьер швырнул футляр в рюкзак, торопливо забросил его за спину, подхватил винтовку и прыгнул на откос. Осыпая груды глины с крутого склона, съехал вниз, выбрался из кювета и побежал через шоссе. Для него не впервой были такие ночные бдения в засадах. Двужильный предварительно плотно поужинал, а на засидку его привезли на "ниве". Он был бодр, полон сил и решимости заполучить сто тысяч, обещанных Ченшиным за голову Вовца.

Двужильный стремительно и бесшумно бежал по рассветному лесу, ловко уворачиваясь от несущихся навстречу деревьев, перепрыгивая через валежины и муравейники. И он снова увидел спину врага, мелькающую среди сосен метрах в трехстах впереди. Двужильный замедлил ход и через несколько шагов остановился. Привалился к дереву, прижал к сосновой коре винтовку и закрыл глаза, восстанавливая дыхание. Через пятнадцать секунд глаза открыл и приложился к окуляру. Пошевелил стволом, ловя в перекрестие спину врага. Поймал, повел винтовку, делая небольшое упреждение, готовясь на выдохе сделать плавный спуск. И тут Вовец растворился в густых сосенках, растущих вдоль гравийки. Выругавшись, Двужильный снова бросился вдогонку.

Он опять настиг Вовца и опять опоздал. Вовец уже добрался до деревни. Стояла тишина, население ещё спало. Соответственно и Адмирал похрапывал на старом диванчике, ничего не слыша. Калитка была заперта изнутри. Вовец, не долго думая, швырнул через забор глухо брякнувший в клубнику узел с изумрудами и перелез сам. Будить старого Адмирала не хотелось, но и бродить по двору до семи утра тоже особого желания не было. Вовец снова повесил узел через плечо, только камни оказались на груди, спина уже болела от их угловатого свертка. Он постучал в окно и громко позвал:

- Дядя Саша! Отопри! - Постучал повторно, гораздо сильней. - Дядя Саша! Впусти, и снова спать ляжем!

За стеклом возникло заспанное лицо, всклокоченные седины стояли дыбом. Адмирал непонимающе уставился, протер глаза, узнал и махнул рукой, мол, иди, сейчас отопру. Вовец стал обходить дом, чтобы снова оказаться возле дверей веранды. Он вышел из-за угла и замер. Среди грядок стоял человек в камуфляже с винтовкой наперевес. Он резко повернулся, заслышав шаги, и направил ружейное дуло на Вовца. Это был один из людей Ченшина. Вовец его вспомнил. Тот держал его на прицеле точно так же, как сейчас, возле изумрудной шахты.

Тут брякнул засов, распахнулась дверь веранды и на пороге появился всклокоченный Адмирал в семейных трусах, в линялой майке и с ружьем. Он вскинул приклад к плечу и крикнул:

- Брось! Не балуй!

Двужильный нажал спуск, выстрелив прямо от пояса. Пуля ударила Вовца точно в грудь, отбросив обратно за угол дома. Браконьер развернулся, намереваясь расстрелять и старика, но Адмирал успел раньше. Грохнуло ружье, выбросив длинное пламя и облако дыма. Браконьер выпустил винтовку, отступая назад и покачиваясь, прижал руки к лицу. Между пальцами проступила кровь, закапала на зеленые пучки прорастающей моркови. Двужильный согнулся и побрел к забору, едва приподнимая ноги. Через несколько шагов он упал в борозду между грядок и судорожно задергался в долгой агонии. Никто не хочет умирать на рассвете. На рассвете особенно хочется жить.

Адмирал возвратился на веранду, тяжело сполз спиной по стене, сел на корточки. Приклад ружья брякнул в пол между колен. Старик крепко стиснул ружье обеими руками, уперся в него лбом и зажмурился. Но из-под век все равно выбились быстрые слезы, а плечи сотрясала крупная дрожь.

- Слышь, Германыч, ты чего?

В дверях появился Вовец, привалился к косяку. Восходящее, пока ещё низкое, солнце било ему в спину, слепило Адмирала, который сквозь слезы не мог видеть кровавое пятно на грязной футболке Вовца. А тот, прерывисто дыша, держался за грудь и морщился от боли.