Читать интересную книгу Небеса - Анна Матвеева

— Жанар уехала сегодня днем и забрала с собой сына, Тимурчика. Она больше года была в «Космее». Батыр не возражал — никому не было плохо. Да и некогда было Батыру.

* * *

…Жанар оставила записку — ровные строчки ни разу не выехали за воображаемые поля. Они с Тимурчиком уходят в «Космею» навсегда, это будет их подлинный дом, а осточертевший особняк Батыр может оставить себе! Впрочем, Жанар не погнушалась выгрести содержимое домашнего сейфа — и Батыр переживал не только за сына, но и за деньги. Никто не знает, каких унижений и стараний стоило Батыру наполнить эту заводь до краев. Теперь внутри валялись четыре скромные пачки, и Батыр чувствовал себя отброшенным в прошлое на десять лет, когда он, нищий обитатель общаги, лежал на кровати с панцирной сеткой и жадно мечтал о будущем…

Батыр был наделен цепким умом и всегда мог четко сформулировать претензии и требования к жизни. Вот почему случайную встречу с человеком по фамилии Зубов студент Темирбаев немедленно отнес к судьбоопределяющим. Он чуял — именно этот надменный красавец с замашками утонченного извращенца сможет оживить даже самые смелые мечты Батыра. Картонный домик станет каменным особняком, на пальцах вспыхнут бриллианты, а рядом с ним будет Жанар. Подкармливая Жанар в голодные общажные годы, Батыр пользовался ее благодарностью — но, не лишенный тонкости чувств, ранился о брезгливость красавицы. Она спала с ним ради денег и будущего, вот Батыр и обязан был сделать это будущее прекрасным. Накрепко вцепившись в Зубова, Батыр следовал за ним в самых безумных аферах, предвидя скорое богатство и успех кумира. Попутно Батыр учился от Зубова цинизму, стилю и беспримерному трудолюбию: он примерил все маски, носимые покровителем, и с каждым днем все яростнее верил в его звезду.

Вскоре Зубов вправду взлетел, а крох с его стола вполне хватало скромному вассалу. Мечты сбывались в порядке строгой очереди: Батыр купил старинный особняк, успев до принятия запрещающих такие финты законов, и провел там сногсшибательный ремонт. Потом — свадьба с Жанар, потом — ее любовь: году на третьем, когда уже родился Тимурчик, жена в самом деле полюбила своего мужа. И вовремя, потому что теперь он подогревался ее любовью: своя угасала, охлаждаемая не только временем, но и вечным беспокойством о деньгах.

Батыр похудел, став похожим на богатого японца, он даже усмехаться умел теперь с восточной жесткостью — специально отработанной перед зеркалом старинной работы. Он нравился себе все больше, и преданность Зубову росла в нем с каждым днем. Батыр выполнял все приказы депутата и все его капризы, в такие минуты он будто бы превращался на время в своего бога — но потом, без сожаления и зависти, возвращался в скромный мир, к горящему камину и любимой Жанар.

Именно Батыр нашел Лапочкина, именно он избавился от него, когда тот посмел шантажировать Антиноя Николаевича. Батыр беспрекословно исполнял волю депутата, не задумываясь о том, зачем Зубову понадобилось сводить счеты с православным епископом. Батыр помнил всплески странной религиозности Зубова, но даже эта стыдная слабость не отвращала от депутата — Батыр верил ему как истинному и единственному богу.

А теперь бог уезжает. Всем сказано, что в Москву, что некое министерство восторженно ожидает Антиноя Николаевича. И только Батыр, сеявший в городе эти слухи, знал, что в столице депутата точно не будет. И что распоряжения Зубова касательно николаевского имущества выглядят очень странно: они походят на завещание, составленное в больном уме и нетвердой памяти. Самое же главное — Зубов не брал с собой Батыра. «Каро мио, мы должны расстаться — или ты хочешь, чтобы я всю жизнь таскал тебя за собой, как беглый каторжник — свои цепи?» Депутат щедро одарил Батыра на прощание и велел «забыть о хозяине до времени, а время наше придет совсем скоро, мой верный пес».

На «пса» Батыр не обижался, но теперь, когда Жанар смылась из дому с деньгами и наследником, он чувствовал себя всеми преданным — умел, завыл бы на луну.

Вот тогда он и позвонил Артему Афанасьеву. Батыр очень рассчитывал на помощь, она ведь по его части, правда? Артем нашелся почти сразу и строго потребовал от бывшего соседа «сидеть дома и быть на связи».

Человек, сказавший эти слова, мало напоминал прежнего Афанасьева — мечтателя с крестиком на шее.

Глава 40. Духовная жизнь

Вера три часа ждала очереди, но все без толку — владыка не принимал никого из журналистов, хотя в приемной сидели корреспонденты именитых центральных газет. Своеволие епископа раздражало, в конце концов, почему не выйти и, как честному человеку, не откреститься от собак, повешенных на шею? Ладно, сам не хочешь — ну так позволь опытным, знающим людям тебя защитить! Вера возмущенно вздохнула, меняя положение затекших ног. Москвичи общались только между собой, правда, к местным телевизионщикам они все же проявляли некоторый интерес — Вера отсчитала шесть совместных перекуров местной звезды Снегиревой с московским хлыщом из престижного информагентства.

«Налетели как мухи, — ворчала про себя Вера. — А знали бы, сколько мне известно об этом деле, вели бы себя иначе».

Эта мысль развлекла, но ненадолго — Вера терпеть не могла вынужденного бездействия. Кроме того, она сильно волновалась за Аглаю — вчера они с Артемом оставили ее одну. Надо было настоять на своем и остаться.

Вера дважды звонила отцу из приемной, но он повторял прежние слова: «Не волнуйся, доченька, мы работаем!»

«Мы!» — беззлобно язвила Вера, преисполненная между тем огромной благодарности. Чувствовалось, что отец тоже очень рад: дочь редко обращалась к отставному генералу с просьбами. Хотя могла бы, кажется, понять, что в таких случаях просьба становится не обременительной зависимостью, а служит комплиментом, признанием силы… Поэтому просить у стариков помощи куда благороднее, чем оказывать ее: забота иногда утомляет.

Генерал словно бы вновь очутился на службе — Вера с радостью вылавливала из его голоса знакомых стальных рыбок. Она сразу после исповеди рассказала родителям о разводе, и отец удивил ее — стал уговаривать не торопиться:

— Я очень переменился к Артему, может, это я, старый осел, испортил вам жизнь!

— Папа, что за самомнение? — возмущалась Вера. — И как ты мог перемениться к Артему, если не видел его уже несколько месяцев?

Генерал вздыхал:

— Я не глазами его видел, а душой, и многое понял, Верочка, очень многое…

…Вера искоса разглядывала москвича, сидевшего в дальнем углу приемной: он вел себя так, будто бы не ждал вместе со всеми Сергия. Человек с подраненным возрастом лицом, в волосах его сверкали серебристые пряди. Веру, впрочем, интересовала не столько седина столичного корра, сколько его бесстрастное поведение: он сидел так тихо, что мог бы сойти за статую. Тем не менее именно эта статуя первой спорхнула с места и подлетела к открывшимся дверям — диктофон был нацелен в лицо как пистолет. Увы, явился всего лишь пресс-секретарь епархии, внимательно оглядел собравшихся, а потом сверкнул улыбкой, такой детской и нежданной, что несколько операторов немедленно принялись за работу.

— В пятницу в Николаевске состоится заседание второй Комиссии Священного Синода. Мы только что получили срочное сообщение из Москвы.

— А владыка Сергий не сможет хотя бы приблизительно растолковать случившееся? — мягко спросил москвич-статуя.

Пресс-секретарь улыбнулся ему лично — как родному:

— К сожалению, владыка нездоров и с журналистами встречаться отказался.

Все дружно и разочарованно зашумели, потянувшись к выходу.

— Вы, кажется, из местной газеты? — спросил тот москвич, задержавшись рядом с Верой. — Не посоветуете, где тут хорошо кормят? Меня зовут Егор, а вас?

— А меня не Егор, — куснула его Вера для острастки, но почти сразу же пожалела об этом.

Егор Ивашевский оказался спецкором крупной московской газеты, к существованию которой Вера относилась с огромным одобрением.

— Сейчас большая мода на религиозные темы, — объяснял Егор, пока они ждали заказанные салаты в маленьком кафе Дома печати («Обстановка ужасающая, но кормят вкусно», — предваряла Вера их поход). Вера кивала, стараясь не показывать, что у нее появляется другой интерес к Егору, помимо профессионального. Перед закусками этот интерес только проклевывался, после жаркого поднял голову, ну а к десерту окончательно расправил крылья.

Егор, тот был убийственно серьезен — за такую серьезность следует выдавать награды.

— Я буду здесь до выходных, пока Комиссия отзаседает, — сказал он Вере на прощание. — Живу в гостинице «Николаевск», если что — заходите запросто. Вы, кстати, замужем?

— Кажется, нет, — ответила Вера.

Аглая сидела в кабинете бледная, и Веру садануло по совести.