Сторм в ярости смотрела, как Саймон по веревочной лестнице спускается в шлюпку.
— Остановите его! — кричала она. — Он нас предал! К оружию!
Однако никто даже не обернулся на ее крики. Сторм отчаянно извивалась, но железная хватка Помпи не ослабевала. Наконец она успокоилась и лишь беспомощно смотрела, как Саймон сходит на берег и уверенно направляется к желтому камню, лежащему у корней кривого кипариса.
— Да остановите же его! — снова закричала она.
— Спокойно, крошка! — произнес вдруг Роджер. — Мы все работаем на него.
Отчаяние Сторм не знало предела. Значит, и Роджер тоже?
Подойдя к ней, Роджер взял ее за руку:
— Так надо, девочка. Когда Спотсвуд получит письмо, мы все обретем свободу.
— Спотсвуд? — Сторм уставилась на него, пораженная его наивностью. — Идиот! За всем этим стоит Иден! Саймон отдаст письмо Идену в качестве выкупа за сестру, а мы погибнем!
На минуту Роджер застыл в нерешительности, глядя на берег. Даже если он и поверил Сторм, что он мог сделать — один против всей команды?
Он снова перевел взгляд на Сторм и уверенно произнес:
— Этот парень не предаст, я нутром чувствую. А если он обманет, придушу его собственными руками!
Сторм посмотрела на него, сама не зная, чему верить, и наконец произнесла:
— Может, ты и прав, но если нет, все погибло…
Сторм не вполне осознавала, что происходит вокруг. Руки Помпи ослабли — теперь он не удерживал ее, а скорее поддерживал, чтобы она не упала в обморок.
Напрягая последние силы, она попыталась хоть как-то оценить ситуацию. Пираты на берегу были слишком далеко, да и вряд ли они пришли бы ей на помощь — скорее, узнав, в чем дело, они, наоборот, поспешили бы разделаться со Сторм. Она была без оружия, ее собственная команда повернула против нее. Ждать помощи было неоткуда…
Не столько чувство беспомощности и предательство команды убивало Сторм, сколько предательство Саймона, его ложь. Она ожидала от него чего угодно, только не этого. Теперь она не только не могла бороться — у нее не осталось ничего, за что стоило бы бороться…
Она подняла голову. Саймон стоял рядом с ней, однако у Сторм не осталось даже злости — только черная пустота.
В руке Саймон держал клеенчатый пакет, который она зарыла здесь два года назад.
— Прости меня, — прошептал он. — Я не мог допустить, чтобы моя сестра погибла.
— А я-то, дура, поверила тебе… — Сторм почувствовала, как что-то влажное скатывается по ее щеке.
Лицо Саймона передернулось.
— Ты сказала, что скорее умрешь, чем отдашь письмо кому бы то ни было, потому что для тебя это — дело чести. Но жизнь моей сестры для меня еще дороже…
У Сторм словно что-то перевернулось внутри. Она подняла глаза на Саймона и грустно улыбнулась.
— Честь… — Она словно удивлялась тому, как звучит это слово. — Глупый мой фермер… Разве спасти чью-то жизнь — это бесчестно? Если бы ты сразу сказал правду, я бы ни секунды не раздумывала.
Саймон сделал шаг к ней:
— Послушай, ты должна мне верить. Я готов умереть за тебя, только верь…
Ярость поднялась в ней черной волной. Ей хотелось ударить его, плюнуть в него, вцепиться зубами… Но глубина его предательства оказалась так велика, что все это было бесполезно.
— Нет! — прошипела Сторм. — Теперь я буду ненавидеть тебя до конца дней своих! Она повернулась и побежала в каюту.
«Гроза» плыла целую ночь, и все это время Сторм не выходила на палубу. Слезы душили ее, мысли путались, воспоминания, словно видения, выступали из темноты: смеющееся лицо ее отца, когда она, залитая солнечным светом, впервые встала за штурвал; черный флаг, гордо трепещущий на ветру; шум битв, лязг оружия и, наконец, высокий красавец, бесстрашно ринувшийся на ее людей в то время, когда другие трусливо попрятались пол брезент, словно цыплята под крыло наседки, а затем стоявший в ее каюте с гордо поднятой головой… Ни малейшего страха в его глазах, когда она приставила нож к его горлу.
Видения вспыхивали, словно живые, и бесследно гасли. Черная Борода, Джек Рэкхем, Рауль Деборте; ночные костры, пьяный смех пиратов, узкие проливы, в которых они прятались, и кровь, кровь и кровь… То была вся ее жизнь, но больше такой она никогда не будет.
Сторм не знала, что с ней станет, но теперь ей было все равно: казнь в Виргинии или смерть в лапах Идена — какая разница? До сих пор письмо Черной Бороды было для нее пропуском в мир свободы, символом власти, а теперь этот символ превратился в клочок бумаги… Это письмо слишком дорого ей обошлось — дороже, чем на самом деле стоило.
Когда «Гроза» входила в Бухту Аллигатора, Сторм стояла у окна. Туман был такой густой, что она не могла почти ничего разобрать и лишь смотрела на густую серую завесу застывшим взглядом. В голове не было ни одной мысли, в груди — никаких чувств.
Дверь каюты внезапно отворилась — на пороге стоял Саймон. На боку и в руке у него было по шпаге, за поясом — нож. Он был весь сжат, словно пружина.
Сторм понимала, зачем он пришел, — понимала, что нельзя медлить, но по-прежнему не трогалась с места.
Саймон… Красота его лица, суровость нахмуренного лба, смех в глазах, нежность прикосновений… Спокойный и вспыльчивый, мрачный и веселый — Сторм знала его всяким. И еще она знала: что бы ни случилось с ней в жизни, память о нем останется с ней навсегда…
— Пора, — произнес Саймон и подошел к ней.
Лицо его сохраняло спокойствие. — Я люблю тебя, Сторм, что бы ни случилось. Ты — часть меня, и я так же не могу расстаться с тобой, как не могу вырезать самому себе из груди сердце. Теперь ты понимаешь, что я имел в виду, когда сказал, что у меня нет выбора?
Сторм смотрела на него, не чувствуя ничего, кроме оглушительных ударов крови в висках, и молчала.
Саймон подошел к ней и протянул шпагу, которую держал в руке.
— Возьми, — сказал он. — Она твоя, можешь делать с ней что хочешь.
Их взгляды встретились. Ни вопросов, ни сомнений — лишь принятие неизбежного. Саймон повернулся и вышел. Сторм заткнула шпагу за пояс и последовала за ним.
Туман покрывал палубу, лишь кое-где свет зажженных фонарей слабо проникал сквозь него. Влажный воздух смягчал звуки, и «Гроза», бесшумно скользившая по волнам, со стороны, вероятно, казалась кораблем-призраком.
Вдруг откуда-то издали послышался крик:
— Эй, на «Грозе»!
— Э-ге-гей! — откликнулся Саймон.
Постепенно из тумана стал вырисовываться силуэт другого корабля. Сторм похолодела. Перед ней, словно гигантский призрак, возвышался борт «Маленькой разбойницы», перекрывшей вход в бухту.