— Ит, этот корабль… я видел его, тогда, — осторожно говорит Рифат.
— Что видел?.. — говорить трудно. Стены кабины плывут, и сознание плывет, и ощущения, и, кажется, сама реальность.
— Это были они. Это тот самый корабль.
— Какой — тот самый?
— Он уходил от берега, когда я нашел вас, — произносит Рифат, и в этот момент сознание не выдерживает, и отключается, точнее, переключается — на следующую картинку.
…Зеленоватый отсвет — в темноте, почти полной темноте, и что-то светится зеленым, и становится понятно, что это светится где-то в районе груди малюсенькая септическая лампочка, а это значит, что, видимо, его оперировали, но непонятно, кто, зачем, и когда. Хотя — когда… недавно, правильно? Если стоит септик, обеззараживая шов, значит, недавно. Несколько часов назад, видимо. Почему так больно? Что делали? Нет, снова неправильно. Было больно. Почему? Зачем делать свою работу так, чтобы пациент во время проведения работы испытывал боль?
Стоп. Какой пациент? Какая работа? Что они делали? Они? Кто — они? Я же здоров, для чего кто-то мог со мной делать что… что? Делать — что?..
* * *
— Ит, проснись. Проснись, пожалуйста. Надо собраться, понимаю, что трудно, но надо. Ит, это я.
Скрипач?
Глаза открывать не хочется. Хочется спать, очень хочется спать, и, желательно, ничего при этом не видеть во сне, потому что всё то, что там, по ту сторону реальности, отвратительно, непонятно, и жутко.
— Проснись, слышишь? Давай, давай, собирай мозги в кучу.
Отличный совет, рыжий, спасибо. Пытаюсь.
— Ит, мы были под кодировкой всё это время. Стоял блок. Фраза, которую нам сказали, его частично сняла.
— Я уже догадался, — Ит с трудом сел, придерживая плед. — Рыжий, это всё долго было?
— Почти сутки, — Скрипач, бледный, сосредоточенный, стоял рядом с креслом. — Ну и хрень, Итище. Вот же хрень какая…
— Что ты вспомнил? — сонливость постепенно стала проходить, и это было хорошо. — Меня били, и оперировали на живую. А ты?
— Тоже били. Прекрасный вопрос — почему тебе столько лет? — Скрипач поморщился. — Потому что потому, блин. Ещё вспомнил вход в какой-то этап геронто, без анестезии. Вот только у нас почему-то геронто обычно проходит безболезненно, а это…
— А здесь оно было болезненно, и весьма, — кивнул Ит.
— Какая-то лютая дичь, — резюмировал Скрипач. — Не понимаю.
— Что ты не понимаешь?
— Ничего! Ни кто это был, ни зачем нам сейчас устроили эту демонстрацию, — Скрипач сел во второе кресло, и уставился на Ита. — Лийга рассказала о том, что она видела. Корабль нас остановил, отключив кипу, сел рядом, посидел полчаса, и ушёл. Мы с тобой свалились сразу, хорошо, что ты был в кресле, а я вообще дрых в каюте, на койке. Потом… по её словам, мы оба начали бредить, или что-то вроде того.
— Мы не бредили, это стала включаться память, — поправил Ит.
— Ну да, — согласился Скрипач. — Фрагментарно. По частям.
— Где мы сейчас в результате? — Ит выглянул в окно. Всё та же северная пустыня, барханы, холодный ветер, летящий над песками. Значит, далеко кипу не ушёл.
— Рифат сказал, что мы прошли два участка возмущения, приближаемся к центру… ну, к тому месту, где… так, погоди. Совсем забыл. Если я правильно понял, они думают, что можно попробовать подойти к тому, что осталось от яхты Лийги, и снять оттуда аккумулятор, — Скрипач вздохнул. — На мой взгляд, идея так себе, но, кажется, решение они уже приняли.
— Совсем хорошо, — безнадежно произнес Ит. — Мало того, что с нами сейчас получилось, так ещё и это.
— Пока мы были в отключке, они успели пообщаться, по всей видимости, — заметил Скрипач. — Сдается мне, что автор этой идеи — Лийга.
— Рыжий, давай не всё сразу, — попросил Ит. — Так. Первое. С какой-то радости организаторы этого всего безобразия вспомнили о нашем существовании, прилетели сюда, и врубили нам часть памяти. Верно?
— Ну ты же сам видишь. Да, верно, — кивнул Скрипач.
— Второе. Лийга намерена закрыть гештальт, потому что Рифат обещал ей, что они вернутся на место, где село то, что осталось от яхты, — Ит задумался. — Что в итоге?
— В смысле — что в итоге? — не понял Скрипач. — Ты пытаешься скрестить овальное и зеленое? Не понял.
— Нет, я пытаюсь сообразить, как связаны эти два фактора, — ответил Ит.
— А они связаны? — Скрипач нахмурился.
— Да, по всей видимости, — Ит задумался. — В том, что за нами наблюдают, я больше чем уверен. Лийга, наконец, рассказывает нам правду, так? Так. Какая у неё может в результате получиться мотивация?
— Ну, допустим, злость и отчаяние, но я не понимаю, к чему ты пытаешься пристегнуть мотивацию? — спросил Скрипач. — Мотивация делать — что?
— Видимо, действовать, — предположил Ит. — И эти воспоминания, которые нам отдали, и то, о чём вспомнила Лийга — должны разозлить, и её, и нас с тобой. Разозлить, и… напугать. Tuum est vicissim meminisse quid memorandum sit. «Теперь ваша очередь вспомнить то, что следует запомнить». Что именно нам предложили запомнить, рыжий? Бессилие? Непонимание? Страх?
— Ммм… — Скрипач задумался. — Может статься, что всё сразу. И ведь никакой конкретики, ты обратил внимание? С нами что-то делали, теперь мы в общих чертах имеем представление что именно, но — снова ни одной подробности, которая была бы значима. Тебя бил какой-то серый мужик, да?
— Бил, — кивнул Ит. — Бил, и спрашивал про возраст. Точно такой же вопрос, о котором сказал ты. Почему столько лет. И, да, я не запомнил его лицо. Равно как и ты, думаю.
— Правильно думаешь, — Скрипач невесело усмехнулся. — У него вместо лица серое пятно. Неплохо сделано, верно? Что же до вопроса…
— Нам должно было быть не столько, сколько было, а столько, сколько нужно было им, — Ит задумался. — Давай рассуждать. Ну, хотя бы попробуем. Мы были на «Сансете», верно? Сознания в локации, тела — ну, понятно, в блоках поддержки. Что происходило дальше?
— Дальше нас, видимо, из локации всё-таки вывели, — сказал Скрипач.
— Кто? — Ит нахмурился. — Первый вопрос: кто это был? Ответа у нас нет. Но я могу предположить, что это были те, кому Альтея позволила нас вывести. Что происходит дальше? Если, опять же, допустить, что мы стали интеграциями Стрелка. Нам меняют вектор. И сейчас — тоже. Кто-то сделал из нас то, что ему требовалось, и выкинул тут. А сейчас старается напугать — для чего?
— Ну, тут двух трактовок быть не может, — заметил Скрипач. — Для того чтобы мы завершили побыстрее этот этап, по всей видимости.
— И перешли к следующему, — подсказал Ит. — Тебя ничего в этой схеме не смущает?
— Если честно, меня в этой схеме смущает всё, — признался Скрипач. — Потому что она не соответствует той, которая нам известна. Потому что после инициации и испытаний должно следовать обучение, верно? Но если гипотетически предположить, что наш учитель — это Лийга, то что она, спрашивается, делает на этом этапе вместе с нами?
— В точку, — кивнул Ит. — Именно так и есть. Абсурд, сбитая последовательность. Даже с учетом расхождений схем. Да, схемы разные, но последовательность должна соблюдаться. Хотя бы в общих чертах. Лийга, правда, нас не учит, но делать ей рядом с нами на этом этапе точно нечего. У меня не сходится.
— И у меня, — вздохнул Скрипач. — В любом случае, следует признать, что из этого этапа нас начали выталкивать уже практически ногами. Иным образом я этот намек истолковать не могу.
— Аналогично, — согласился Ит. — Чёрт, как же хочется курить, не передать просто. Если мы попадем куда-то, где будут сигареты или их аналог, я первым делом…
— Меня не забудь, — попросил Скрипач. — И давай пока не будем о грустном. Значит, так. Нам сейчас прозрачно намекнули, что следует поторопиться, верно?
— Очень на то похоже, — согласился Ит. — Но… ммм… в сухом остатке получается следующее. Первое — мы под наблюдением, и повлиять на это мы никак не можем. Второе — от нас ждут каких-то действий, и мы пока не поняли, каких именно. Третье — мы приуменьшили степень воздействия, которое к нам применялось. Четвертое — нам ясно дали понять, что в случае малейшей осечки нас тут же размажут. Потому что ситуацией мы не управляем.