Ему, впрочем, удалось опереться на братьев Зубовых, только что возвращенных ко двору. Неожиданным помощником в этом деле оказался «граф-брадобрей» Кутайсов, человек, безраздельно преданный Павлу, но снедаемый тщеславием простолюдина, оказавшегося среди аристократов. Жеребцова через свою невестку, приходившуюся родной сестрой красотке Лопухиной — «даме сердца» императора, узнала, что Кутайсов хочет устроить брак своей дочери Марии Ивановны с представителем какой-нибудь старинной и знатной фамилии. К ней тут же посватался Платон Зубов. Кутайсов согласился ради этого содействовать возвращению Зубовых из ссылки, для чего ему было передано 200 тысяч червонцев. Можно понять, что Кутайсов не заподозрил в этом предложении никакого подвоха, он был слишком польщен таким сватовством. Но, кажется, ни о чем не догадался и мнительный Павел. Сохранился анекдот, что, якобы, узнав о желании бывшего фаворита Екатерины II жениться на Марии Кутайсовой, император иронически заметил: «Это единственная разумная идея в его жизни», — и препятствовать этому браку не стал.
Палену и Кутайсову удалось с двух сторон надавить на Павла, и он включил имена братьев Зубовых в список амнистированных к четырехлетию своего восшествия на престол. Император был тщеславен, испытывал слабость к лести и унижению перед собой, на него также подействовали прошения Зубовых о прощении, расцвеченные признанием его заслуг и клятвами в верности и усердии на службе. Более того, бывшим временщикам Екатерины II пожаловали высокие военные должности: Платон стал директором 1-го, а Валериан — 2-го кадетского корпуса, Николай — шефом Сумского гусарского полка. Павел даже чувствовал некоторую симпатию к Николаю Зубову, когда тот первым известил его об апоплексическом ударе матери-императрицы, и часто звал его ко двору. Платона он предпочитал держать в отдалении, но и его время от времени приглашал на официальные приемы.
Будущий собеседник Палена граф Ланжерон несколько скептически смотрел на возможности новых главных сподвижников Палена: «Насчет Бенигсена и Валериана Зубова Пален прав; Николай же был Бык, который мог быть отважным в пьяном виде, но не иначе, а Платон Зубов был самым трусливым и низким из людей». Но Пален отдавал себе отчет в том, что представляет собой семейство Зубовых. Братья ценны были своими связями и могли обеспечить привлечение к заговору новых сторонников, а в качестве крупных военных чинов пользовались авторитетом в гвардии и армии. Генерал-губернатор Петербурга никогда не забывал, что все дворцовые перевороты XVIII столетия были задуманы придворными политиками, но совершены военными.
Ненадежность Зубовых увеличивала ценность другой важной фигуры будущего свержения — Леонтия Леонтьевича Беннигсена (1745–1826). Граф, кавалерийский генерал Беннигсен, находившийся в полном расцвете сил и военных талантов (ему было 55 лет), пребывал в полном унынии в литовской ссылке. Он был угнетен вынужденным бездействием и необходимостью постоянно думать, где взять средства на воспитание и образование своих пятерых детей.
Пален включил Беннигсена в тот же список на амнистию, что и Зубовых, и потом не пожалел об этом. Генерал оказался верным своему слову и твердым человеком, во многом благодаря ему заговорщикам удалось до конца осуществить задуманное. Участие в перевороте дало Беннигсену возможность успешно продолжить военную карьеру. В 1807 году он командовал русской армией в войне с Францией. Участвовал в должности исполняющего обязанности начальника главного штаба в Отечественной войне 1812 года и был уволен в отставку за интриги против фельдмаршала И. А. Кутузова.
Осенью 1800 года заговорщики активно вербовали в свои ряды младших офицеров. И если наследник Александр Павлович все еще грезил «брутовским планом» — убийством императора героем-одиночкой (ведь смог же в 1792 году граф Анкарстрем одним выстрелом избавить Швецию от короля-тирана Густава III!), Пален с соратниками делали ставку на гвардейский переворот. Это был способ, уже не раз успешно испробованный в России. Одинокого убийцу легко представить преступником, а императора — несчастной жертвой (поэтому никто не желал выступить в роли Брута), но нельзя обвинить в преступлении всю гвардию, особенно если переворот окажется удачным.
К концу 1800 года все фигуры главных заговорщиков уже расставлены на шахматной доске, но Пален с соратниками все еще медлят, колеблется и наследник престола. Рождество и Новый 1801 год Павел I отмечал в хорошем настроении. Но атмосфера подозрительности в императорском дворце все сгущается. Царь уже боится ходить в церковь через внутренние помещения, сокращает количество придворных и чиновников, вхожих в его покои, резко ограничивает число людей, которым дается право аудиенции. Снаружи удваиваются караулы, усиливается бдительность полиции, все прохожие на Дворцовой площади в любую погоду обязаны снимать головные уборы, чтобы хорошо были видны их лица. Убийцы и бунтовщики не должны иметь возможности приблизиться к особе государя. Ходят разговоры, что царь хочет уехать в Москву, подальше от Кронштадта, на который может напасть курсирующий на Балтике английский флот.
В конце февраля Пален и компания начинают действовать. 28 числа Ольга Александровна Жеребцова с дочерью Елизаветой Александровной, племянницей Екатериной Ивановной и немногочисленными доверенными слугами уезжает в Европу. Н. Я. Эйдельман предполагал, что она увозила с собой значительную сумму денег, некоторые документы и должна была обеспечить возможность бегства за границу ключевым лицам заговора в случае провала переворота.
В 20-х числах февраля Павел серьезно ссорится со своим наследником Александром. Это происходит из-за так называемого «дела Рибопьера».
Александр Рибопьер — красивый молодой человек 19 лет, был сыном погибшего при штурме Измаила адъютанта князя Потемкина. Его семья была близка ко двору и благодаря родству с екатерининским фаворитом Мамоновым. Екатерина II жалела маленького хорошенького сироту, рано оставшегося без отца, и часто ласкала его, чем вызывала ревность своего взрослого сына Павла, лишенного в детстве материнской заботы и внимания. Став юношей, Рибопьер обращает на себя внимание фаворитки Павла Анны Лопухиной, и император удаляет его с дипломатической миссией в Вену, пожаловав чин камергера.
Вернувшись из-за границы в начале 1801 года, юный кавалер влюбляется в некую «девицу N», у которой уже есть поклонник — князь Борис Святополк-Четвертинский. Соперники ссорятся между собой и дерутся на дуэли на шпагах, в результате которой Рибопьер получает ранение. Но хуже всего, что Павел I считает, будто «девица N» — это Анна Лопухина, и приказывает заключить раненого юношу в крепость, а его мать и сестер отправить в ссылку, конфисковав все их имущество.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});