пытается осмыслить тот факт, что картин Бурмистрова у вас не было и нет, – любезно перевел Илюшин. – А он, между прочим, из-за них готовился убить вас обоих.
– А Фаина? – спохватился Мирон. – Где она?
– На работе, само собой. Где ей еще быть? Колесников, как ее доверенное лицо, имел при себе ключи и от квартиры, и от мастерской. Или вы просто сделали дубликат, пользуясь доверчивостью старухи, а, Андрей Львович?
Колесников молчал. Взгляд его остекленел, как у мертвой рыбы.
– Расскажете, Андрей Львович, зачем вам понадобились увечные звери Бурмистрова? – продолжал Макар. – Нет? Тогда я сам расскажу, пока не приехала скорая. Вы послушайте, вам будет очень интересно!
Колесников сидел, будто окаменев. Акимов подумал, что вряд ли сыщику удастся поведать что-то такое, что выведет Андрея из каталепсии.
– Жил-был один ювелир, – легкомысленно сказал Илюшин. – Не то чтобы бессовестный… Скорее, человек, который при определенном стечении обстоятельств не сумеет удержаться от соблазна. Ведь бывают же такие люди, верно, Андрей Львович?
Колесников не отвечал.
– Звали ювелира Петр Тарасевич. Однажды постоянная клиентка принесла ему для реставрации антикварное колье, купленное ее братом на маленьком блошином рынке в Германии. Подобные вещи поступали Тарасевичу и прежде. Думаю, он с удовольствием восстанавливал их, и ему это действительно было по душе. Однако колье отличалось от предыдущих украшений. Клиентка и ее брат решили, что это вещь того же рода, что они приобретали прежде: стразы, имитирующие драгоценные камни, оправленные в золото или сплав. Однако Тарасевич специализировался на изумрудах. Он проверил свою догадку и обнаружил, что прав: это было колье другой эпохи. Не бидермайер, как полагает милейшая Лидия Белых, а двадцатые годы двадцатого века… Дань уважения роскоши былых времен. Отсылка к барокко в ювелирном искусстве… И, разумеется, в него были вставлены изумруды.
Колесников едва заметно дернулся.
Анаит подалась вперед, слушая Макара. Акимов поймал ее недоверчивый взгляд: «Это все правда?» Он пожал плечами: «Не знаю».
– Случай сам шел в руки Тарасевичу. – Макар отхлебнул из бутылки, которую принес для Акимова и Анаит. – Он вынимает изумруды. Заменяет их искусственно состаренными зелеными стразами и возвращает счастливой владелице. Та не замечает подмены, да и с чего бы! Тарасевич остается с горстью изумрудов великолепного качества. Можно было бы продать их скупщикам в Москве, но Тарасевич боится. Он вообще довольно труслив. Однако в Амстердаме живет его брат, который тоже занимается ювелирным делом, и вот у брата-то как раз есть выходы на нужных людей. Следовательно, дело за малым – переправить изумруды в Амстердам.
Акимов начал прозревать.
– На этом этапе Тарасевич обратился к вам, Андрей Львович, – продолжал Илюшин. – Сам он не мог провезти камни за границу. Но он поделился с вами, а вы взяли в долю Ясинского, потому что только через него могли реализовать идею, которая у вас возникла. У вас, правда же?
Колесников не отозвался.
– Картины Бурмистрова благодаря стараниям Анаит были оформлены в рамы конца девятнадцатого века. Древесина у них мягкая. Вы случайно обнаружили, что под шильдиком есть отверстия на обеих рамах, или знали, что так бывает? М-м, Андрей Львович?
– Знал он, знал, – прогудел Бабкин.
– Склоняюсь к этому объяснению, – согласился Илюшин. – Вот он, идеальный контейнер для перевозки камней! «Тигры» и «Владыка мира» были доставлены на выставку. Наутро их должны были отослать обратно. Под предлогом помощи сотруднице музея вы спустились вместе с ней в хранилище и, задержавшись там, спрятали изумруды в рамах. Секундное дело! – Он опустил пальцы, собранные щепотью, в невидимое отверстие. – Раз – и два! Через несколько дней картины отправятся за границу. Спокойно минуют таможню. Никто и никогда не обнаружит в крохотном дупле, скрытом за металлической табличкой, россыпь изумрудов.
Акимов поймал себя на том, что слушает, открыв рот.
– Брат Тарасевича в Амстердаме продал бы камни. Вам и Ясинскому досталась бы приличная доля. Что могло пойти не так, правда?
– Картины украли, – тихо сказала Анаит. – Получается, кто-то знал, что в них спрятано? Охотились не за самими картинами и не за рамами, а за их содержимым!
– А вот здесь начинается самое интересное…
– Здесь начинается? – не выдержал Акимов. – А до этого что было?
– История о попытке обогащения незаконным путем, – с готовностью отозвался Илюшин, обернувшись к нему. – Да, это занятно. Однако любая история по-настоящему интересной становится только тогда, когда в нее вмешивается случай.
Он помолчал. Колесников шевельнулся, хотел что-то сказать, но только дернул углом рта.
– Борис Касатый устроил драку с другим художником… – сообщил Илюшин.
– Алистратовым, – подсказала Анаит.
– Да. Здесь важно, что Касатый был начисто выбит из равновесия. Ему нашептали, что его возлюбленная отдает предпочтение сопернику, он вышел из себя… Стычка, скандал, попытки успокоиться… Поднялся шум, а он уже не молод…
– Да к чему вы клоните? – не выдержал Акимов.
– Человек, утративший самообладание, часто принимает ошибочные решения, – пояснил Макар. – Ему могут плохо даваться даже рутинные действия.
– Касатый не принимал никаких решений! Он завалился в такси и поехал плакаться к Ломовцеву в компании подвыпивших приятелей! – У Мирона даже боль слегка отступила от злости. Сыщик все-таки их дурачил!
– Он завалился в такси с картинами Ломовцева, – сказал Макар.
Акимов хотел осведомиться, что это меняет, но осекся.
– Совсем простое действие: спуститься в хранилище, взять пять картин, погрузить их в такси. Если ты до этого не затеял драку и не перенервничал, все пройдет как по маслу.
– Господи… – Анаит прижала ладонь к губам. – Он взял не те картины?!
– Ну, три из пяти все-таки были пейзажами Ломовцева. Но с двумя другими Касатый действительно промахнулся. В стычке ему разбили очки, он плохо видел. В багажнике такси к Ломовцеву поехали три пейзажа, «Тигры» и «Владыка мира».
– То есть они сейчас у Тимофея? – недоверчиво спросила Анаит. – Почему же он не вернул их, как только выяснилась ошибка?
Илюшин негромко рассмеялся:
– Потому что картины распаковали через несколько часов после того, как доставили в его мастерскую.
– Ну и что?
– А то, что к тому времени все были бухие как черти, – внезапно прогудел Бабкин.
– Я не был бы столь категоричен… Но выпили много, да. Ломовцев взялся распаковывать картины и обнаружил двух уродливых кукушат, подброшенных в его гнездо. Я вижу, Андрей Львович, вас беспокоит вопрос, нашли ли ваши коллеги те изумруды, которые вы собственноручно припрятали, – сказал Илюшин, не поворачивая головы, хотя Колесников сидел неподвижно. – Конечно нет! За это вы можете быть совершенно спокойны. Но вообразите себе пятерых пьяных художников во главе с Ломовцевым! Ломовцевым, который заставил Ясинского пройти через надувной пенис, а Шуляева довел до тюрьмы! Это шабаш, возглавляемый довольно легкомысленным бесом. Ломовцев был пьян достаточно, чтобы поглумиться над картинами Бурмистрова, и именно так он и поступил.
– Он их порезал? – взволнованно спросила Анаит.
– Хуже. Он их разрисовал. Предполагаю, под дружный хохот окружающих. Отвел душу, а после заснул, как и все остальные. Все-таки они