С правой стороны Алена ощущала тепло Светиного точно так же дрожащего тела, с левой сидел кто-то другой – крепкий, напряженный, чуть шуршащий.
«На нем куртка, но не кожаная. Шуршит совсем тихо – наверное, дорогая спортивная курточка! Да и тот дядька у подъезда был одет в очень неслабое кашемировое пальто. Попахивает хорошим парфюмом – ненавязчиво так. Жаль, я в марках мужских парфюмов спец невеликий, знаю только «Миракль» и «Фаренгейт», а это что-то другое, прохладное, ненавязчивое… У наших похитителей хороший вкус, они отлично одеты, у них дорогая машина. Для этого непонятного дела задействованы отнюдь не вульгарные отморозки. Почему?!»
Машина резко свернула, и что-то уперлось в бедро Алены. Что-то твердое… Да ведь это ее мобильный телефон, который лежит в кармане куртки!
Телефон, телефон… проку с него никакого, кто ей даст набрать номер? А ведь номер можно и не набирать. Если бы каким-то образом дотянуться до трубки, нажать на кнопку вызова, активировался бы последний номер, который набирала Алена. Вызов прошел бы, и человек, который возьмет трубку, мог бы услышать, что тут происходит.
А тут ничего не происходит. В машине полная тишина. Мягко урчит мотор. Похитители молчат. Похищенные – тоже…
Ладно, это уже второй вопрос. Может быть, задергаться, заметаться, они начнут ругаться, усмирять ее, тот, кому позвонит Алена, услышит. Поймет, заявит в милицию, их запеленгуют по номеру включенного мобильного… Такое возможно в жизни? Или только в дамских детективах? Ладно, выяснится потом. Сначала – нажать на кнопку мобильника.
О господи, кому она звонила последнему? Сегодня – никому. Вчера – Свете, Денисову… Денисову последнему, точно! Когда пыталась извиниться. Вчера телефон у него был отключен. Сегодня – неизвестно. А вдруг включен?
Ну что ж, прыжок в неизвестность?
Руки ее были вытянуты вперед и зажаты между коленями, чтоб не тряслись. Алене было противно, что похитители видят эту нервическую дрожь и понимают, как ей страшно и жутко. Но теперь она плюнула (фигурально) на свое реноме и приподняла руки. Пошевелила пальцами, разминая их. Почесала коленку. Почесала бедро.
Человек, сидящий рядом, ничего не сказал, но слегка отстранился.
«Какая деликатность, с ума сойти! – с ненавистью подумала Алена. – Он решил, что мне тесно! Или жарко! А может быть, подумал, что у меня началась нервная чесотка, и отстранился, чтобы не заразиться? Сволочь брезгливая! Я не просила меня похищать, а ты – назвался груздем, так полезай в кузов! Сиди и терпи!»
Впрочем, внезапно проснувшаяся брезгливость или деликатность «сволочи» были ей очень на руку. В буквальном смысле слова. Даже на обе руки, ибо их удалось беспрепятственно переместить к правому бедру и нашарить-таки сквозь ткань куртки мобильник. Где, где тут эта кнопка? Не выключить бы телефончик невзначай!
Приходилось уповать исключительно на господа бога. Быстренько взмолившись, Алена дважды нажала то, что казалось ей кнопкой вызова, и замерла. Первое нажатие вызывает из памяти последний номер. Второе активирует его. Должно пройти какое-то время, прежде чем пройдет сигнал, прежде чем Денисов ответит на вызов… Если ответит. Ну, дадим ему полминуты, условно говоря, а потом начинаем интенсивно дергаться.
«Один, два, три, четыре… десять…» – отсчитывала она секунды, как вдруг сидевший справа человек вздрогнул и зашарил в карманах. До Алены донеслось чуть слышное гудение вибратора.
– Черт! – послышалось сдавленное восклицание с переднего сиденья. – Мы не забрали у них телефоны! Обыщи их, быстро!
Холера! Вот же холера ясна! Это же надо такой невезухе произойти, чтобы именно в эту самую минуту какая-то злая сила позвонила одному из похитителей – и они спохватились, что у пленниц осталось средство связи! Сейчас они увидят, что…
Чьи-то руки обшарили ее, вынули телефон, однако негодующего вопля не последовало. Похоже, Алена все-таки нажала не на ту кнопку, никто не заметил, что она пыталась позвонить…
Итак, этот вариант попытки спасения отпал. Единственное, какой был во всем этот смысл, это что Алена вычислила: в их похищении участвовали трое мужчин. Трое, а не двое, как ей показалось сначала. Один сидит рядом, другой – за рулем. Сдавленный шепот прилетел справа – оттуда, где на переднем сиденье обычно размещается пассажир. Определенно около Светы никто из них не сидит, иначе было бы гораздо теснее. Странно, что их охранник не сел между пленницами, чтобы лучше контролировать их движения. Оплошал… а впрочем, им все равно не удалось воспользоваться этой оплошностью.
Сколько времени длится этот кошмар? Минут пять-семь, не больше. Пак спокойно сидит в своем «Фольксвагене» во дворе той «сталинки» и ни о чем не беспокоится. Должно пройти как минимум минут тридцать, прежде чем он позвонил бы на Светин сотовый. Вот разве что поступит внезапный вызов, тогда он сообщил бы врачу, чтобы не задерживалась. Но мало шансов на эту внезапную тревогу. И даже если Пак все же позвонит, а Светин телефон не ответит, он не забеспокоится – подумает, что она забыла его включить. Потом, позже, он свяжется со станцией, спросит телефон квартиры, в которую ушла врач… и можно не сомневаться, что, во-первых, телефона похитители, давшие ложный вызов, не оставили, а во-вторых, в четырнадцатой квартире и слыхом не слыхали ни о какой бабульке со внезапно понизившимся давлением. Следы замели надежно, отыскать их просто нереально! Им со Светой нужно рассчитывать только на слепую удачу, вернее, на самих себя – тем паче что они именно слепы сейчас, поскольку ничего не видят.
Они в пути уже минут десять, а то и пятнадцать. За это время можно добраться до вокзала, учитывая, что несколько раз тормозили на светофорах и ехали не слишком быстро. Поворот, еще… От вокзала повернули куда-то в сторону… нет, их везут наверняка не в верхнюю часть, потому что не было подъема в гору. Петляют где-то в Канавине. А ведь очень может быть, что она неправильно определила направление, что их увезли куда-нибудь в Сормово или на Сортировку. Ну, это полные кранты, там она совершенно не ориентируется.
Ладно, какой смысл ломать голову над маршрутом, который угадать невозможно? Не лучше ли попытаться доискаться до причин похищения?
Кстати, первое, что приходит в голову: их заманили в ловушку не без участия кого-то из своих, со «Скорой». Этот «кто-то» определенно знал, что в бригаде не будет мужчины. А между прочим, лучше всех об этом осведомлен именно отсутствующий фельдшер – этот противный Костя.
Неужели он их продал? Но тогда он полный идиот, ведь на него первого падет подозрение…
Да, если будет кому это подозрение высказывать. Костя, подставляя их, по-видимому, совершенно не боялся, что его может кто-то обвинить. Почему? Не потому ли, что был уверен: обвинять окажется некому?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});