Читать интересную книгу Большое кочевье - Анатолий Буйлов

Группа забойных оленей все прибывала и прибывала. К сумеркам собралось их сотни полторы.

— Ну, пожалуй, на сегодня хватит, — удовлетворенно сказал Долганов, собирая маут в кольца. — Ты, Николай, помоги Афоньке угнать забойных. Угоните их подальше, километров за пять, на шахме собаку привяжите, пускай воет всю ночь. Сегодня они, может быть, не пойдут в стадо, а завтра обязательно бегать начнут, с завтрашней ночи дежурить придется.

Стараясь исполнить наказ бригадира наилучшим образом, Родников и Афанасий угнали забойных оленей километров за семь от пастбища основного стада. На шахме они привязали собаку, разожгли большой костер и часа полтора просидели около огня, поглядывая на смутно виднеющихся в лунном свете оленей. Животные паслись спокойно.

В палатку Родников и Афанасий пришли в десять часов. Ужин давно был готов, но никто не ужинал — ждали возвращения молодых пастухов.

— Чиво, ребята, устали, нет? — участливо спросил Долганов, обращаясь к Родникову.

— Да есть немножко, — признался Николай.

— Ну, ничего, потерпите еще маленько — завтра-послезавтра в два раза трудней будет, — успокоил бригадир, широко улыбаясь. — Днем будем бегать, ночью караулить. В общем, скучно не будет.

И действительно, последующие два дня скучать не пришлось. Чем меньше оставалось в стаде кастратов, тем трудней их было вылавливать. Набегались до кипящего пота, до мелкой дрожи в коленях, а ночью по очереди караулили забойных оленей, прохаживаясь взад-вперед по звенящей от мороза шахме.

Отбив четыреста запланированных быков-кастратов и еще добавив к этому числу двадцать бракованных старых важенок и больных оленей, пастухи наконец облегченно вздохнули и принялись совет держать, кому гнать забойных оленей в Ямск. В поселке побывать хотелось каждому.

— Мне обязательно надо быть в поселке, — сказал Долганов, — а кто пойдет из вас — сами решайте. Жребий киньте, кому выпадет, тот и пойдет.

Скатали четыре бумажки, кинули их в шапку. Долганов потряс шапку, прикрыл ее телогрейкой:

— Тяните! Кто самый счастливый?

Пастухи азартно подсунули под телогрейку руки, замирая, развернули бумажки. Жребий выпал Родникову. Николай обрадовался, стараясь не показать радости, дабы не дразнить откровенно разочарованных товарищей, притворно вздохнул:

— Делать нечего, придется мне идти…

— Ха-ха! «Придется мне идти»! — передразнил Костя, возбужденно ерзая на шкуре. — А у самого морда как масленый блин…

— Да-а, это точно, — улыбаясь и вздыхая, поддержал Костю Фока Степанович, — морда у него блестит, светло даже стало, как будто он черного соболя поймал. Слышь, Николай, может, еще один жребий кинем, а?

Весь вечер пастухи смотрели на Родникова, как на человека, нашедшего богатый клад. Вскоре ему даже неловко стало, что он оказался удачливей всех, он было серьезно подумал о том, чтобы уступить свой выигрыш кому-то другому, но перспектива побывать в поселке самому была так заманчива, что он подавил в себе всякие сомнения, прибегнув к спасительному выводу: «Ну, уступлю я, например, Афоньке, а Фоке Степановичу и Косте обидно станет — все равно всем не угодишь. Уж лучше пусть будет так, как выпало по жребию».

Кочевку начали на рассвете. Через три дня вышли на Малкачанскую тундру — снег здесь лежал тонким спрессованным слоем, там и сям из-под него торчали метелки рыжей травы, точно бурые боярские шапки, выглядывали кочки.

Долганов сел на нарту и попробовал ехать, но плохо обученные ездовики рыскали, запутывались в алыках либо вовсе заворачивали аргиш назад. Но все же терпенье Долганова вскоре дало свои плоды: ездовики поняли, что от них требуется, и побежали рысью в ту сторону, куда их направляли. Стадо послушно хлынуло следом за аргишем, и Родников едва поспевал за ним.

Вскоре пересекли узкий нартовый след, он тянулся от поселка в сторону кораля и был утрамбован. Долганов направил ездовиков вдоль нартового следа. Ездовики притомились, вывалив красные языки, перешли на шаг. Холодный северный ветер обжигающе дышал в лицо, намораживая на ресницы кристаллы инея.

В полдень пастухи увидели на горизонте две длинные черточки.

— Михаил! Упряжки впереди! — крикнул Родников.

Но Долганов уже и сам их увидел, соскочив с нарты, он отвел ездовых подальше от нартового следа: не дай бог налетят голодные злые псы на ездового оленя — клочья шерсти полетят.

Подъезжая к пастухам, каюры принялись заранее покрикивать на собак. Слышно было, как шуршат, глухо вгрызаются в мерзлую тундровую почву кованые наконечники березовых остолов. Вот передняя нарта с тремя седоками остановилась невдалеке от аргиша. От нее отделился человек в рыжем малахае и в белом полушубке и торопливо, не оглядываясь, пошел прямо на пастухов.

— Васька идет, — уверенно сказал Долганов, сощурив свои ястребиные глаза. — Ну точно, Васька… Ишь как торопится, невтерпеж поругаться. Ну ладно, посмотрим… На-ка подержи уздечку — пойду к нему навстречу, а то он своим криком всех оленей распугает.

Передав аргиш Николаю, Долганов пошел навстречу Шумкову.

«Как на дуэли сходятся, — тревожно подумал Николай. — Еще неизвестно, как все это дело обернется…»

Подойдя к Долганову вплотную, не подавая ему руки, Шумков каким-то неестественным звенящим голосом выкрикнул:

— Здорово, брат! Ты почему здесь?! Это что за олени? — В напряженном голосе его угадывалось недоумение и скрытая угроза, глаза его под стать голосу недоуменно и сердито скользили по рассыпавшимся по тундре оленям, по двум нартам, по Родникову, который держал повод уздечки и ухмылялся… — Это что за экспедиция?! Почему вы не на кораль кочуете? Почему вы здесь? Кто вам разрешил? — он словно подхлестывал себя этими вопросами.

— Ты погоди, Васька, не кричи пока, — примиряюще остановил брата Долганов. — Я тебе сейчас все объясню. — И он кратко стал объяснять Шумкову ситуацию.

Тем временем к первой нарте подъехала вторая, с нее соскочили два человека и тотчас пошли к пастухам. Вскоре в одном из них Родников узнал Плечева. На нем была все та же цигейковая доха, делавшая его похожим издали на медведя. Родников смотрел на приближающегося председателя с надеждой и недоверием: «А вдруг и он сейчас возмущаться начнет?»

— Та-ак, братец, та-ак, — нетерпеливо выслушав Долганова, протянул Шумков. — Значит, решил, что ты умнее всех нас? Ну, хорошо-о, ну, посмотрим. Ответишь ты за это, ох ответишь. Мы разберемся… — Шумков тщательно подыскивал еще более угрожающие слова, но они не приходили, и он нервно топтался на месте, качал головой и, верно, в конце концов дал бы волю своему гневу, но, увидев председателя, отошел в сторону, злорадно проговорив: — Ну, теперь он вам за самовольство всыплет… Не будете умничать…

Глаза председателя настороженно ощупывали пастушеский аргиш, поклажу на нартах, затем оглядели оленей, уже начавших копытить ягель, наконец строго и выжидательно уставились на пастухов, но губы его привычно улыбались, рука тянулась для приветствия. Поздоровавшись с Долгановым, он подошел к Родникову. Пожимая Плечеву руку, Родников успокоился: «Этот кричать не станет».

Плечев выжидательно посмотрел на Долганова:

— Михаил! Объясни, пожалуйста, как вы оказались здесь? Что это за олени? Надеюсь, это не остатки вашего двухтысячного стада?

— Нет, не остатки! — хмуро успокоил Долганов председателя и вновь, как Шумкову, но уже раздраженным голосом принялся объяснять ситуацию.

Плечев слушал внимательно, изредка кивал, и нельзя было понять, то ли соглашается он, то ли сдерживает свой гнев до поры до времени. Но вот Долганов смолк, сердито затем спросил:

— Чего молчишь, председатель? Давай ругай меня. Вон Шумков уже поругал, за тобой очередь…

— А ты чего нервный такой, Михаил? — Плечев сосредоточенно о чем-то думал. — Значит, говоришь, Василий Петрович уже поругал тебя? Так сколько, говоришь, здесь быков-кастратов?

— Сколько, сколько… Какой план был, столько и пригнали — четыреста голов! Ну, кроме того, двадцать голов еще сами отбраковали — важенок старых да разных больных, вот и считай, коли грамотный, все они тут…

— Ох и нервные вы стали, ребята, прямо жалко смотреть на вас. Да вас, таких нервных, и «замуж»-то никто не возьмет, — лицо председателя прояснилось. — Видно, устали… Ну ладно, все вы сделали, кажется, правильно. Правда, я в этом еще не уверен полностью, но поживем — увидим. Одно ясно: поступили вы по совести, это уже хорошо. Но дисциплину ты, Михаил, все-таки нарушил, и тут тебя следует пожурить. Надо было хотя бы предупредить нас. А вдруг не получится твой эксперимент? Придется тебе тогда отвечать по всей строгости, а если бы сделал с нашего согласия, всю вину мы бы поровну разделили. Впрочем, все это ерунда — щелкнул ты нас по носу правильно! На следующий год построим на Маякане второй кораль, и больше не придется вам и Василию Ивановичу гонять стада в такую даль. Ну, а сейчас гоните своих оленей, немного осталось. Недельку в поселке отдохнете, а потом мы вас вместе с корализационной учетной комиссией на Маякан отправим.