— Никаких. И у взрослых тоже. Такое впечатление, что у них в мозгу два отделения. Одно для «религии», а другое для «практических нужд», и они не видят противоречия в том, что живут в согласии то с тем, то с этим. Церковь — церковью, а дело — делом.
— Но разве Христос не об этом говорил? Что-то насчет того, чтобы левая рука не ведала о том, что делает правая?
— У большинства людей это получается вполне естественно, но ты попробуй по этому принципу сыграть на пианино. Но ты пойми: с твоей стороны это нечестный прием. Ты читал Библию.
— А эти люди — нет, — задумчиво проговорил Магнус. — Они слышали только то, чем с ними готовы поделиться церковники.
— Есть такое дело. Кроме того, я вовсе не уверен в том, что местная копия Библии — та самая, которой пользуется истинная Церковь.
Магнус посмотрел на отца, сдвинув брови.
— Эти люди не считают себя католиками?
— Хороший вопрос. Я его себе задавал. Ответ отрицательный. Они считают себя просто христианами. Конечно, это ничего не значит — до Реформации любой в Европе так бы про себя сказал. Но когда я спрашивал людей, непогрешим ли Папа, все как один отвечали: «Да, и епископ глаголет устами Папы».
— Интересно, знает ли об этом Его Святейшество, — пробормотал Магнус.
— Сильно сомневаюсь. Честно говоря, есть у меня такое намерение… Словом, хочу, как только мы выберемся из этих лесов, наведаться к аббату ордена Святого Видикона и натравить его на них.
— Рассказать обо всем аббату, чтобы он прислал сюда дюжину монахов и чтобы они принялись убеждать дерзкого прелата в ошибках его учения? — Магнус возмущенно уставился на отца. — Нет, ты не станешь этого делать, отец!
Род, в свою очередь, возмутился:
— Почему же?
— Потому что ты сам только что сказал, что люди здесь в основном довольны своей жизнью и тем, как ими правят, а монахи наверняка свергнут этого епископа. Хуже того! — Магнус от предчувствия беды широко открыл глаза. — Как только они попытаются это сделать, епископ объявит, что равен аббату, и поднимет народ на войну против монахов!
— Тогда они уйдут, а потом вернутся с войском. — Род мрачно кивнул. — Да, от этого никуда не деться. Но не могу же я позволить ему и дальше тиранить этих людей!
— Разве ты не искренне веришь в самоопределение, которое проповедуешь на словах?
— Наверное, все же не до конца, как ты, — но все же верю. С другой стороны, есть такая неприятная малость, как то, что епископ угнетает тех, кто с ним не согласен.
— Таких, как тот несчастный отец, которого мы видели вчера?
— Да. Я о нем подумал. А еще — о том парнишке из школы, о девушке Эстер из трактира, в которую он явно влюблен.
Магнус помрачнел.
— А если есть они, то найдутся и еще обиженные. Но разве мнение большинства — не главное?
Род приготовился возразить, но представил последствия возражений и умолк с раскрытым ртом и погрузился в отчаянные раздумья.
Магнус наблюдал за ним, сохраняя почтительную серьезность.
— Главное, — в конце концов проговорил Род. — Но это вовсе не значит, что большинство должно относиться к меньшинству деспотически.
— Это называется «тиранией большинства». — Магнус кивнул. — Ты и раньше об этом говорил, и Векс на уроках тоже. Алексис де Токвиль[55] — у него об этом было?
— К сожалению, такое встречается до сих пор. Подозреваю, что Векс ознакомил тебя и с обратной стороной такого положения дел.
Роду Векс эти возражения вдалбливал неоднократно.
— Да. Он говорил, что подобная тирания уравновешивается правами личности, которыми человек наделяется при рождении. Но ведь те, кто не согласен с властью епископа, всегда могут уйти, правда?
— У меня такого впечатления не сложилось, когда я слушал его проповедь на похоронах — если эту демагогию можно назвать проповедью.
— Я ее так не называл, — пробормотал Магнус.
— Знаю. Так ее назвал я. Но может быть, нам стоит обсудить тему этой проповеди, прежде чем сделать окончательные выводы относительно справедливости здешней жутковатой маленькой теократии.
— Это определенно теократия — в том смысле, в каком принято употреблять это слово, то есть «власть священников», — отозвался Магнус. — Но уж точно его нельзя в данном случае трактовать буквально — как «власть Бога».
— Нет. Верное слово — «иерархия», то есть «правление священнослужителей», но этим словом принято обозначать всего лишь расстановку сил в обществе. — Род удивленно покачал головой. — А некоторые еще думают, что семантика не имеет никакого значения! Пойдем, сынок, давай-ка разыщем осиротевшего и всеми покинутого отца!
Магнус остановился.
— Прости, отец, но я к этому не готов.
— Почему? — насторожился Род. — Не хочешь проверить на практике свои идеи?
— Может, и так, — не слишком радостно признался Магнус. — Мне вообще в этой деревне не нравится.
— Надоело до тошноты? — Род пытливо посмотрел на сына. — Ну так сделай что-нибудь. Встань на защиту того, во что веришь.
— И попытаться навязать людям свое мнение? — Магнус покачал головой. — У меня нет права на это.
Род улыбнулся, хотел было пошутить, но сдержал себя, задумался и сдвинул брови.
— А было бы, если бы ты родился здесь?
Магнус удивленно глянул на отца, немного подумал и кивнул:
— Может быть. Если бы я был одним из них, у меня было бы право возражать, да?
— Да, если бы другие признали за тобой это право.
Магнус обреченно махнул рукой.
— Признали бы, не признали бы — главное, есть право или его нет. Просто, вероятно, пришлось бы затеять драку.
— Угу. Или подвергнуться пыткам, — угрюмо уточнил Род. — Если тех, кто с тобой не согласен, больше.
— Это не должно мешать…
— А как же ты сразишься с системой, если ты — покойник?
— Верно подмечено, — признал Магнус, снова остановился и погрузился в раздумья.
Род вздохнул и покачал головой.
— Как бы то ни было, ты не можешь быть готов действовать, если сам не знаешь, во что веришь. Но я не собираюсь бросать этих людей на произвол судьбы.
Магнус испуганно посмотрел на отца.
— Ты дал мне слово!
— Помню. В этом все и дело. — Род устремил на сына чуть ли не умоляющий взгляд. — Понимаешь, если бы я точно знал, что большинству действительно нравится эта форма правления, я бы просто-напросто помог недовольным бежать, и — будь что будет. Но я этого пока не знаю.
— И потому должен задержаться здесь, пока не узнаешь?
— Да. Или до тех пор, пока не пойму, что большинство жителей на самом деле не желает власти церковников, и тогда я буду свободен в выборе средств для того, чтобы помочь людям.
Магнуса охватили изумление и гнев. Он вытаращил глаза, покраснел.
— О, хорошо, хорошо! — Род недовольно отвернулся. — Я дал тебе слово. Я вот что тебе скажу… — Он пристально посмотрел на Магнуса. — Давай так: я обещаю ничего не предпринимать и буду обсуждать с тобой все собранные свидетельства. Годится? А потом, когда ты составишь собственное мнение, мы решим, что нам делать вместе.
— Ты хочешь сказать — «если я составлю собственное мнение»? — придирчиво поинтересовался Магнус, все еще не совладавший с возмущением.
— Нет, этого я не говорил, — возразил Род и протестующе поднял руку.
— Не говорил, но подумал об этом. Мне кажется, что ты хочешь, чтобы я не мешал тебе делать то, что ты хочешь.
Род хмуро глянул на сына.
— Это так похоже на меня, да?
Магнус стрельнул глазами. Гнев возобладал над обидой. И вдруг, не сказав ни слова, он резко развернул коня и поскакал к лесу.
Род проводил его взглядом и с упавшим сердцем отвернулся.
— Я переборщил, Векс, да?
— Думаю, ты четко высказал свое мнение, Род, — ответил конь-робот.
— Угу. Победил в споре и потерял уважение сына.
— Не думаю, что все обстоит именно так, — медленно протянул Векс. — Если откровенно, то я думаю, что ты заставил его потерять уважение к самому себе.
— О нет… — Род зажмурился. — Уж этого я точно не хотел. — Он запрокинул голову и тяжело вздохнул. — Но что я мог поделать? Я ведь тоже должен отстаивать свои убеждения!
— Принципы порой могут принести горе, Род, правда? — пробормотал Векс.
— Еще как могут. Особенно когда это мои собственные принципы, обращенные против меня. Ну ладно, Векс, поехали.
7
Магнус ехал по лесу и пытался избавиться от чувства вины. Самым неприятным было то, что он не знал, перед кем чувствует себя виноватым — то ли перед жителями Веальдебинде, которых бросил на произвол судьбы, то ли перед отцом, которого фактически предал, а может быть — и перед крестьянами, и перед отцом.
И еще, конечно, была девушка по имени Эстер. Не ослепительная красавица, но довольно хорошенькая, и что-то в ней еще было такое, что Магнус никак не мог о ней забыть. Что же, ее он тоже, получается, бросил?