со своим бывшим мужем. Я спала с ним, пока ждала, – Саша нарисовала воздушные кавычки, – тебя.
– Зачем ты мне это говоришь сейчас? – сощурился Женя.
– Чтобы ты прекратил делать из меня святую мученицу. Да, ты бросил меня, но я в полной мере это заслужила. Я уже не была наивной девственницей, в которую ты влюбился.
– Мне все равно, – упрямился Сергеев.
– А мне – нет.
– Саш, – Женя снова приблизился к ней вплотную, тараторя: – Не пори горячку. У нас же все так хорошо шло. Я не буду давить, обещаю. Давай завтра сходим, развеемся. Я по телеку рекламу видел, классный бар в кантри стиле, там по субботам прикольные шоу с танцами, ты же любишь…
– Салун «ДТ»? – улыбнулась Саша, принимая это за знак свыше.
– Да, вроде да, – кивнул Женя.
– Это Димин бар.
– Какого Димы?
Нестерова задрала голову и с гордостью уточнила:
– Моего Димы. Димы Токарева.
– Значит, он все-таки твой? – не без яда в голосе прокаркал Сергеев.
– Мой, – кивнула девушка и, решив расстаться с любовью всей своей жизни по-хорошему, сказала: – Я все эти годы так злилась на тебя, Жень. Даже на бывшего мужа так не злилась, как на тебя. Но ты все правильно сделал. Вначале я очень сильно тебя любила… потом я тебя до смерти ненавидела. Потом мне ужасно хотелось, чтобы ты узнал о моих успехах и понял, как ты ошибся. А сейчас… сейчас я думаю, если бы я не обожглась тогда так сильно, ничего бы из меня не получилось. Я думаю, хорошо, что ты на мне не женился. Потому что тогда я бы разминулась с единственным и очень любимым моим человеком.
Саша взяла паузу, ожидая, что Женя узнает цитату из «Москва слезам не верит», но Сергеев, казалось, впал в ступор.
– А у тебя все будет хорошо, – решила закончить монолог Алентовой Саша.
Девушка на мгновение приникла к губам Жени своими.
– Прощай. И, пожалуйста, не звони мне больше, – с этими словами Сашка села в машину и дала газу, без сожаления оставляя Женю и все свои детские мечты на загазованной парковке.
Привычным движением Нестерова потянулась к пачке сигарет, прикурила. Но глубокая затяжка в этот раз не принесла удовольствия, а лишь мерзко обволокла ком, вставший в ее горле.
– Ну уж нафиг, – ругнулась Саша, выбрасывая в окно сигарету, а потом и всю пачку. – Я завязала с этим дерьмом.
Она моментально почувствовала облегчение, и тут же слезы вырвались из глаз, размывая дорогу перед глазами.
– Будь дома, будь дома, будь дома, – шептала девушка, стараясь держаться в рамках скоростного режима, хотя ей до зуда хотелось втопить педаль в пол, чтобы рвануть на всех порах.
– Дура, какая же я дура, – скулила Сашка, давясь истеричным смехом, размазывая по щекам слезы, которые не переставали хлестать из глаз бурным неуправляемым потоком.
Сердце подпрыгнуло к горлу, когда полчаса спустя она остановила машину у ворот Диминого коттеджа.
Сашка заставила себя успокоиться, стерла платком потекшую тушь, надеясь, что не вызовет у Димы отвращения в зареванном виде. Последний раз шмыгнув носом, она протянула руку в открытое окно и нажала кнопку звонка.
– Будь дома, будь дома, будь дома, – снова зашептала Саша, слушая трели домофона.
Дима сидел в гостиной-кинотеатре в компании бокала вина и книжки. В камине уютно потрескивал огонь, возле которого на полу, обложившись подушками, и устроился Токарев.
Все эти долгие две недели он отчаянно скучал по Сашке. Дима полагал, что традиционное субботнее сборище друзей в честь покера его отвлечет, но не вышло. Он весь вечер таращился на дверь, надеясь, что Саша все-таки приедет поиграть. В итоге Дима почти заработал себе косоглазие и спустил кучу денег, делая ставки невпопад. Злясь на себя, Нестерову и друзей, которые бессовестно нажились на его печали, Токарев отменил очередную сходку. Он предпочел провести выходные с книгой, которую ему разрекламировала Сашка. С вином, которое обожала Сашка. В маленькой гостиной с камином, которая была Сашкиной любимой комнатой в его доме. В общем, Дима сублимировал по полной.
Стараясь не вспоминать, каким грустным был голос у Нестеровой, когда она звонила ему пару дней назад, Токарев открыл «Дэнс, дэнс, дэнс» Харуки Мураками. Через пару часов Дима вспоминал Сашу очень разными словами и не всегда цензурными, потому что даже его, сорокалетнего мужика, начало слегка потряхивать от жутковато забористого сюжета японского психа. Он аж подпрыгнул, когда запел звонок домофона.
– Книжечка, мать твою, – ругнулся Дима, переворачивая томик страницами вниз, чтобы не искать закладку, и продолжая бубнить себе под нос. – Кого там принесло на ночь глядя, интересно? Человека-овцу?
– Кто там? – спросил Дима в домофон, пытаясь разглядеть на экране через зимнюю темноту машину, которая стояла у ворот.
– Саша, – ответил ему родной голос. – Можно к тебе?
– Конечно, – взволнованно отозвался он, нашаривая кнопку ворот на панели.
– Дим, и гараж открой т-тоже, – слегка запинаясь, неуверенно попросила Саша, – пожалуйста?
– Хорошо, открываю.
Он наконец нашел все кнопки, едва сдерживаясь, чтобы не выбежать на улицу встречать Сашку. Дима с трудом нажал на тормоз, уговаривая себя не радоваться раньше времени. Хотя обычно Нестерова парковала Жука в гараже, а не во дворе только, когда собиралась остаться на ночь, и это не могло не радовать сейчас хозяина дома.
Спустя несколько долгих минут, которые показались Токареву вечностью, раздался робкий стук дверного молотка.
– Димка, – девушка повисла у него на шее, едва он открыл дверь.
– Господи, Сашка, ты вся дрожишь, – переполошился Токарев, чувствуя, как она вибрирует в его руках, – Что случилось? Это он? Он обидел тебя?
Дима буквально отодрал от себя Сашу, чтобы заглянуть ей в глаза.
– Ты плакала! – диагностировал он.
– Это просто… от волнения. Я ехала… к тебе. Ты сказал приезжать, но…
Она замерла, не закончив фразу. Саша убрала его руки со своих плеч, сделала шаг назад, дернула за пояс и сбросила пальто. Оно упало на пол к ее ногам, оставив Сашу стоять перед Димой в чулках и коротенькой комбинации. Токарев сглотнул.
– Ого, – только и успел сказать Дима, потому что уже через мгновенье Саша целовала его.
Он слегка растерялся от такого напора, но уже через минуту до него целиком и полностью дошло, зачем приехала Сашка на ночь глядя. Дима запустил одну руку ей в волосы, а второй сжал попу, слегка задирая нежный шелк сорочки, который не шел ни в какое сравнение с ощущением ее голой