Гамлет Браун выдержал характер. Он дождался, пока сам Егорычев подозвал его, и услышал нечто такое, что в четвертый раз за этот богатый переживаниями день заставило его сердце забиться сильнее, а в разум его внесло еще большее смятение.
- Ты пока что ничего никому не говори, - сказал ему Егорычев. (Разговор шел вполголоса.) - Но я постараюсь сделать так, чтобы завтра все, кто угодно, могли при моей помощи зажечь воду.
Гамлет тихо ахнул:
- О, вы тоже можете делать людей чудотворцами, сэр!
Он был доволен, что молодой желтобородый так же властен над стихиями, как и поразивший его воображение, но чем-то неприятный белоголовый джентльмен.
- Нет, - сказал Егорычев, - никто не может делать людей чудотворцами.
- Кроме белоголового старого джентльмена? - разочарованно проговорил Гамлет.
- И белоголовый тоже не может... Я постараюсь завтра показать и объяснить, что Розенкранц - у него язык не поворачивался назвать этого проходимца его новым именем, - что Розенкранц никакого чуда сегодня не совершал.
- Как же это не чудо, если... - начал было Гамлет, но Егорычев мягко перебил его:
- Сейчас время позднее, не для споров. Возвращайся домой. А завтра мы встретимся и потолкуем. Договорились?
- Договорились, - нехотя ответил Гамлет, огорчённый, что приходится уходить без ясности в таком насущном вопросе.
- Значит, без моего разрешения никому ни слова.
- Я не заслужил, чтобы мне это дважды говорили!
- Ну, извини, друг, я не хотел тебя обидеть.
- Спокойной ночи, сэр!
- Спокойной ночи, Гамлет!
И Браун вернулся в Новый Вифлеем.
Дальнейшие события развернулись даже быстрее, чем это предполагал Егорычев.
Фламмери, посоветовавшись на ходу с Цератодом, решил дать Егорычеву решающий бой еще до возвращения на Северный мыс: во всех отношениях целесообразней было обойтись без Смита. К тому же далеко не исключено, что Фламмери не хотел осквернять суетными дрязгами воскресный день и предпочел осквернить ими день субботний.
Еще до брода через речку, отделявшую Северный мыс от остальной громады острова, Фламмери и Цератод несколько замедлили шаги, чтобы поравняться с Егорычевым, который задумчиво шагал позади, замыкая шествие.
Фламмери сразу взял быка за рога.
- Дорогой Егорычев, - сказал он, - мы посоветовались с мистером Цератодом и решили не рисковать вторичной прогулкой на плоту. Но, конечно, мы далеки от того, чтобы навязывать наше решение вам... и Смиту, если бы он вдруг пожелал к вам присоединиться... По первому же требованию мы вам беспрекословно выделим вашу долю трофеев...
Восемь дней дипломатической практики приучили Егорычева к сугубо осторожному отношению к каждому слову. Стоило ему заявить, что он согласен уехать, как он давал Фламмери и компании формальное основание для лишения его права голоса при определении последующей судьбы острова.
Поэтому Егорычев ответил, что он еще пока не думал о том, чтобы оставить остров, тем более в одиночку или вдвоем. Это создало бы серьезные трудности и для тех, кто решился бы в столь малом числе отправляться в такой изнурительный и долгий путь, и для тех, кто рискнул бы втроем остаться на острове, имея на руках двух пленных.
Мистер Цератод поспешил успокоить мистера Егорычева, чтобы он не утруждал себя заботой об остающихся, потому что они привыкли во всем полагаться на собственные силы.
- И на господа бога, - уточнил мистер Фламмери. - Что же касается пленных, то пора принять насчет них окончательное решение.
- Вот это золотые слова! - сказал Егорычев. - Эти два эсэсовца связывают нас по рукам и ногам. Мы могли оттягивать решение вопроса, пока рассчитывали, что вскоре за нами прибудет судно или самолет. Но сейчас, когда будущее наше покрыто густым туманом...
- ...самым правильным было бы выпустить их под честное слово, - подсказал Фламмери с таким видом, будто он не сомневался, что именно это и собирался предлагать капитан-лейтенант Егорычев.
- Самым правильным было бы их судить, - спокойно поправил его Егорычев. - Нас здесь три офицера союзных войск, и мы вправе и обязаны составить военный трибунал для того, чтобы судить двух военных преступников, каковыми являются наши пленные.
- За то, что они эсэсовцы? - ехидно осведомился мистер Фламмери. - Это еще не основание.
- За то, что они совершили военные преступления, сотой части которых было бы достаточно, чтобы вздернуть их на виселицу.
- Голая декларация! - фыркнул Фламмери. - Без доказательств не стоит и ломаного цента!
- Есть доказательства, - сказал Егорычев.
- Против Кумахера? Этот индюк признается вам в чем угодно, даже в том, чего никогда не было.
- Против Фремденгута.
- Его признания? Это не доказательство.
- Вам прекрасно известно, мистер Фламмери, что Фремденгут отказался от показаний. Вам не менее хорошо известно, почему он счел возможным отказаться. Но что вы скажете насчет такого отрывочка из его служебной характеристики? Он настолько интересен, что я его запомнил наизусть.
И Егорычев на память прочитал известную уже нам выписку из личного дела майора войск СС барона Вальтера фон Фремденгута о том, что упомянутый майор во время ответственных операций во Франции, Норвегии, Польше и на юге Советского Союза показал себя безгранично преданным фюреру офицером войск СС, проявив примерную твердость, распорядительность и беспощадность как в борьбе против партизан, так и в «массовых очистительных акциях» в Варшаве, Керчи и Киеве. С февраля по июль 1943 года капитан фон Фремденгут после ранения на Советском фронте с должной выдержкой и пониманием государственных задач выполнял роль особо-уполномоченного рейхефюрера СС доктора Гиммлера при коменданте концентрационного лагеря Майданек.
- Вы понимаете, что это значит - массовая очистительная акция, Майданек? - спросил Егорычев.
Они уже поднимались по тропинке. Высоко наверху желтел огонек. Это Сэмюэль Смит распахнул двери пещеры, чтобы легче было дышать.
- Я понимаю, что в устном виде это ничего не значит, - сказал Цератод.
- Она у меня имеется в письменном виде! - хлопнул себя Егорычев по внутреннему карману расстегнутого кителя. - Заверенная выписка из его служебной характеристики.
- Боюсь, что это не документ для суда, - с крайним сожалением заметил майор Цератод. - Никто не признает правомерным наш суд на основании какой-то выписки. Да ведь она, очевидно, написана по-немецки?
- По-немецки. Но мы с вами легко в ней разберемся.
- Нет, - сокрушенно покачал головой майор Цератод, - того, что мы сами разберемся, недостаточно для работы такой серьезной инстанции, как военный трибунал. Тут без официального переводчика никак не обойтись.