Читать интересную книгу Дьявольская сила - Фриц Лейбер

Кэнэвэна я не заметил, но, скользя взглядом по этому злополучному участку земли, вдруг ощутил, как меня охватило чувство, чувство необъяснимое, безнадежности и опустошенности, обрушивающееся на меня ледяной волной.

Моим первым движением было немедленно отойти от окна, но что-то удержало меня. Рассматривая это печальное переплетение вереска с дикой травой, я становился жертвой… нет, однако, не может быть, но я не нахожу другого слова, как любопытства. Возможно, та часть моего мозга, которая стремилась к холодному и объективному анализу, хотела просто понять, что смогло во мне вот так возбудить внезапное и острое чувство депрессии. Или, может быть, эта удручающая картина по какой-то неясной причине, странная тяга в моем подсознании и инстинкте, которых я в нормальном состоянии избегал постоянно, сейчас оказывали на меня непонятное воздействие.

И я продолжал стоять у окна. Высокая сухая трава, коричневатая и пятнистая, тихо качалась при дуновении ветра. Черные и умирающие, неподвижно стояли деревья. Ни птицы, ни даже бабочки не пролетали над этим угрюмым и мрачным пространством. Смотреть в общем-то было не на что, кроме как на длинные стебли дикой травы да тощие деревья, стоящие то там, то сям, да на низко растущие кусты вереска.

Однако, бесспорно, было в этом уединенном куске пейзажа что-то особенное, необычное, что так интриговало меня. Как будто мне загадывали загадку, отгадать которую мне представлялось возможным, нетрудным, если бы я смотрел туда достаточно долго.

После нескольких минут созерцания я испытал странное ощущение: перспектива постепенно, тонко менялась. Ни трава, ни деревья не изменились, но сам участок земли, казалось, — увеличивался в размерах. И я сказал себе, что он просто-напросто больше, чем я думал; потом мысль пришла, что простирается он на несколько гектаров; а в конечном счете, у меня появилось твердое убеждение, что территория этого двора тянется на неопределенное расстояние и что если бы я вышел туда, то мне бы пришлось пройти километры и километры, чтобы добраться до конца его.

И вдруг у меня появилось так называемое неудержимое желание ринуться к задней двери, помчаться туда и погрузиться в это море дикой травы, и шагать без передышки прямо вперед, полному решимости узнать для самого себя, где же и каковы границы этой земли. Впрочем, я и собирался это сделать, как вдруг увидел Кэнэвэна.

Он возник неожиданно в этом хаосе высоченной травы, растущей прямо перед домом. С минуту по крайней мере он казался совершенно потерянным, потерявшим ориентиры. Блуждающим взглядом он смотрел на заднюю часть своего жилища, как будто видел его впервые. Волосы его были растрепаны, и он был чрезвычайно возбужден. Ветки кустарника виднелись на его брюках и куртке, стебли травы висели на крючках его старых немодных ботинок. Я видел, как он бросал вокруг сумасшедший взгляд, растерянный, беспорядочный, и, казалось, готов был снова развернуться и отправиться в это нагромождение, хаос, откуда он только что вынырнул.

Я стал с силой стучать по окну. Полуобернувшись, он остановился, посмотрел через плечо и увидел меня. Его сведенные судорогой черты лица несколько смягчились и приняли человеческий облик. Усталый, согнувшийся, еле волоча ноги, он пошел к дому. Я поспешил открыть дверь и впустил его. Он направился прямо в лавку, в ее переднюю часть, и рухнул в кресло.

В тот момент, когда я вошел в комнату, он поднял глаза.

— Фрэнк, — сказал он почти шепотом, — не могли бы вы сделать чай?

Я исполнил его просьбу. Он выпил свой обжигающий чай не говоря ни слова. Вид у него был такой изнуренный, что я понял: у него не было сил, чтобы мне рассказать, что с ним произошло.

— Было бы неплохо, — сказал я, — в течение нескольких дней вам никуда не выходить.

Он едва кивнул в ответ не поднимая глаз и пожелал мне счастливого пути.

Когда на следующий день после обеда я пришел снова в лавку, он показался мне достаточно отдохнувшим, но тем не менее скорее мрачным, задумчивым и подавленным. Мне хотелось надеяться, что за неделю-другую он забудет этот сатанинский клочок земли.

Но в один прекрасный день я вновь увидел его у окна этой запасной комнаты в задней части дома и отметил, что отрывается он от окна ценой неимоверных усилий и совершенно явно против желания. После чего постоянно одна и та же картина: патологическая магия этого зловещего хаоса диких трав за домом становилась, совершенно очевидно, наваждением, одержимостью.

Состояния его дел и его хрупкого здоровья мне внушали серьезные опасения, и я, в конечном итоге, решился высказать ему некоторое предостережение. Я напомнил ему, что он теряет клиентуру, и прошло уже несколько месяцев, а он не опубликовал каталог. Я заметил, что время, которое он тратит на то, чтобы, созерцать этот колдовской арпан[3] земли, который он называет задним двором, лучше бы он потратил на то, чтобы составить список книг да отправить заказы. Я попытался дать ему понять, что такое наваждение, как его, может пагубно сказаться на его здоровье. И наконец, я подчеркнул абсурдность и смехотворность всего, что с ним происходит. Если бы кто-нибудь узнал, что он проводит часы у окна, созерцая неизвестно что: джунгли в миниатюре, состоящие из травы и вереска, то этот кто-нибудь счел бы его сумасшедшим.

А потом, отбросив всякую щепетильность, я спросил у него, что за испытания в самом деле заставили его провести там все послеобеденное время, там, откуда он появился с выражением полного безумия и тупого страха на лице.

Вздохнув, он снял свои квадратные очки.

— Фрэнк, — сказал он, — я знаю, что у вас добрые намерения. Но, видите ли, есть что-то такое в этом заднем дворе — какая-то тайна — и я хочу это выяснить. Я точно и не знаю, о чем идет речь: мне представляется, что речь идет… что касается расстояния, размеров, перспективы. Да это и неважно, я пришел к тому, что смотрю на это, да… как на вызов. Я хочу добраться до сути вещей. Если вы думаете, что у меня ум помутившийся, мне очень жаль. Я не успокоюсь, пока не проникну в тайну этого куска земли, — Он вновь водрузил свои очки и наморщил лоб. — Сегодня после обеда, в то время, как вы стояли у окна, я пережил что-то странное и ужасное. Я оставался верен себе и наблюдал, как всегда, из окна, как вдруг почувствовал непреодолимое влечение отправиться туда. Я погружался в траву с каким-то опьянением, с чувством, приключенческим и колдовским, полным обещаний. Но в то время, как я продвигался вперед, это опьянение, это ликование ни с того ни с сего рассеялось, и я погрузился в пропасть безнадежности и депрессии. Мне захотелось повернуть обратно, немедленно уйти оттуда… но я не смог. Вы не поверите, я предполагаю, что я заблудился. Я потерял всякое чувство ориентации и не знал, в какую сторону повернуть. Они значительно выше, чем кажутся, эти травы! Стоит там только оказаться, и ничего за ними не видно… Я знаю, что это кажется невероятным, но я шагал наугад, вслепую, в течение целого часа. Погрузившись в лес трав, я вдруг ощутил, что эта земля имеет фантастические пропорции. И более того, у меня сложилось впечатление, что размеры ее менялись по мере того, как я продвигался вперед, да таким образом, что передо мной постоянно маячило огромное пространство. Я, должно быть, кружился на одном месте. Во всяком случае, клянусь вам, я проделал несколько километров… — Он тряхнул головой. — А я и не жду, что вы мне поверите, и не прошу вас об этом. Но это именно то, что случилось. И если, в конечном итоге, мне удалось оттуда выйти, то это чистая случайность. И что самое странное во всем этом: меня обуял страх, что эти высокие травы больше не окружают меня, и мне захотелось снова поспешить туда! Да, несмотря на ужасное чувство опустошенности, которое я там испытывал.

Но мне необходимо туда вернуться. Мне необходимо пролить свет на эту тайну, мне необходимо понять… Ну ладно! Там есть что-то, что бросает вызов законам природы, тем, которые нам известны. Я хочу знать, что это такое. У меня — план, думаю, приемлемый, и я собираюсь его осуществить.

Меня его слова страшно взволновали, и вспоминая не без тревоги свой собственный опыт созерцания у окна в этот же день после обеда, я считал, что сбросить со счетов его рассказ трудно, принимая его за абсурд чистой воды.

Я уходил от Кэнэвэна очень подавленный, полный боязни, от которой не мог избавиться.

Спустя несколько дней, когда я снова пришел сюда, я смог убедиться, увы, что страхи мои были обоснованны: Кэнэвэн исчез. Передняя дверь, как всегда, была не заперта на ключ, и попасть в дом можно было свободно, но Кэнэвэна дома не было. Я заглянул во все комнаты.

Наконец с тяжелым сердцем я открыл заднюю дверь и посмотрел во двор, туда.

Длинные коричневатые стебли, которые колыхались при дуновении легкого бриза, соприкасаясь, издавали нечто вроде постоянного шепота и настойчивого посвистывания. Тонкие и черные стволы умерших деревьев вырисовывались на фоне неба. И хотя стояли последние дни лета, я вообще не слышал ни щебетанья птиц, ни малейшего стрекотания насекомых. Любопытно, но казалось, будто этот участок земли сам прислушивается.