Читать интересную книгу Опасное искусство (СИ) - Кэмерон Кальтос

Когда бутылка опустела целиком, Габриэль решил: хорошо, что он отказал Клариссе в повторной встрече. Он помнил, каким тревожным стал её взгляд, когда он сказал, что она ошибается насчёт его героизма. Он помнил испуганную Элисаэль, вынужденную слушать все те ужасы, которые он ей рассказывал. Он не заслужил доброту этих девушек и не имел право пользоваться ею. Таким, как он, место в земле.

А отец, друживший с Кэмлорнским Охотником и ложью заманенный в Тёмное Братство, тоже так себя ненавидел? По словам Люсьена, он был одним из лучших братьев и был предан своему делу. Как ему удалось смириться с этим? Он тоже мог спокойно убить маленькую девочку и продолжать работать как ни в чём не бывало? Он не боялся жениться и растить сына? Может, он хотел, чтобы Габриэль вырос убийцей и не размышлял о добре и зле? Может, он в самом деле был чудовищем, который не задумывался о чужой жизни? Так, наверное, и Габриэлю не стоило задумываться. Выходя на поединок на Арене, он не боялся убивать и не боялся умирать сам. Так чего теперь так угнетается?

Нужно отыскать его убежище. И не только для того, чтобы узнать, что ему было известно о предателе, но и для того, чтобы узнать его самого. У Габриэля не осталось ничего, что стало бы памятью о нём, до недавнего времени ему даже поговорить об отце было не с кем. Дафна всегда избегала таких разговоров, и Рэл понимал: ей было больно. Ему тоже было больно.

Оставив пустую бутылку на столе, он нетвёрдо встал на ноги и вышел в коридор, решительно направляясь в сторону входа в подвал. Коробка, которую Дафна забрала из Лейавина, должна храниться где-то у неё. Она ни разу не показывала её Габриэлю, не упоминала о ней, но он точно знал, что эти вещи были важны. И он намеревался отыскать их.

Когда он был пацаном, Дафна не разрешала ему спускаться в подвал: отшучивалась, будто там много хлама и он переломает себе ноги. Люк, ведущий вниз, всегда запирался на замок, и раньше Габриэля действительно всё это могло остановить. Но не теперь.

Он присел, осмотрел ржавеющую скважину, кованные петли, на которых держалась деревянная крышка люка, и понял, что ему даже не придётся искать ключ или возиться со взломом. Он сходил на кухню за кочергой, подцепил плоскую шляпку гвоздя и надавил. Железная кочерга сработала как рычаг, и Габриэль вырвал остальные гвозди, без проблем сняв дверцу с петель. Его друзья из Гильдии Воров обязательно упрекнули бы его в грубости методов. Но Габриэль и не претендовал на место в их рядах.

Взяв с собой переносной светильник, он спустился в подвал и осмотрел небольшое тёмное помещение, заставленное ящиками и старой сломанной мебелью. Дафна даже не врала, когда говорила, что здесь много барахла. Рэл поставил фонарь, чтобы освободить руки, осмотрел покрытый паутиной потолок, на котором висели давно забытые пучки трав, оставленные сушиться, смахнул пыль с массивного сундука, в котором лежали старые платья Дафны и его детская одежда, осмотрел полупустую стойку с коллекцией вин, и понял, что никаких секретов тут не было. Не было потайных комнат, не было скелетов в шкафах — это просто подвал, где хранятся ненужные вещи.

Рэл подошёл к старому серванту, заваленному инструментами, книгами, битой посудой, которую было жалко выкинуть, выдвинул с трудом поддавшийся ящик и с удивлением обнаружил внутри стопку писем. Трясущимися руками он вытащил хрупкую бумагу из конверта и с дурным предчувствием развернул сложенный листок. В левом верхнем углу мужская рука красиво вывела: «Дорогая Дафна». И в правом нижнем — «Матье Белламон».

Габриэль разочарованно убрал письмо обратно, бегло просмотрел остальные. Все они были от Матье, и вникать в смысл текста не хотелось. Ничего важного и любопытного в них не было — просто переписка любовников.

Рэл грубо задвинул ящик, не став складывать письма в прежнюю аккуратную стопку, открыл другой. Здесь лежали какие-то официальные бумаги из замка, уже наверняка ненужные, но почему-то так и не уничтоженные. Изучать их не было смысла, но Габриэль всё равно достал ветхую кипу и едва не рассыпал листы. Под бумагами лежала та самая коробка.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Он сразу узнал её: небольшая, аккуратно сколоченная и выкрашенная в тёмный цвет с жёлтым узором по краю. Спустя полтора месяца после смерти его родителей Дафна попросила Фьотрейда приглядеть за мальчишкой некоторое время и отправилась в Лейавин «уладить кое-какие официальные дела». В Бруму она вернулась с этой коробкой в руках. Как Габриэль ни просил, её содержимое Дафна не показала. И вот теперь он поднял потёртую деревянную крышку.

Внутри было совсем немного вещей. Первой привлекла внимание большая деревянная щепа, завернутая в грубое льняное полотно, на котором высохли кристаллики соли. Дерево потемнело от воды и скалилось острыми оторванными волокнами, но с лицевой стороны оно оставалось гладко отполировано. Частью чего раньше был этот кусок и почему Дафна хранила его, знала только она одна.

Ниже лежал старый кованый нож, принадлежащий отцу. Деревянная рукоять была грязной, на клинке чернело множество царапин, но лезвие оставалось острым и ровным. На простой прямой гарде был намотан серебряный мужской браслет. Габриэль взял холодную цепочку в ладонь и мгновенно протрезвел.

Отец всегда носил это украшение на правом запястье и как-то рассказал, что это память о друге. Только сейчас Габриэль смог различить на аккуратной вставке из синего стекла неровно нацарапанные маленькие буквы: р э й г а й л а. Он не знал, кто это. Он никогда раньше не слышал этого имени. Рэл сунул браслет в карман и продолжил разбирать коробку.

На дне лежали малахитовая брошь-птица с отколотым хвостом и стопка старых писем, перевязанная чёрной лентой. Габриэль осторожно развернул первое письмо и почувствовал, что начинает задыхаться в этом душном тёмном подвале. На пожелтевшей бумаге было написано неровными узкими буквами: «Милая сестра». Рэл подвинул лампу ближе, удобнее сел на холодный пол и дал выждал несколько секунд, чтобы прийти в себя. Руки отчего-то дрожали так, что чернильные буквы разбегались в разные стороны, а из-за участившегося сердцебиения темнело в глазах.

Отец писал Дафне, и в этих словах было столько искренности, заботы, переживаний, сколько не каждому и вслух удастся выразить. И сейчас Габриэль узнал своего отца лучше, чем когда-либо.

 

*

«Милая сестра,

Я пропаду на время. Мне надо пуститься в дорогу, увидеть горы, испачкать руки в смоле, складывая костёр, пропахнуть дымом. Я в порядке, правда. Прошу, не переживай за меня.

Мне довелось потерять друга, с которым я сражался плечом к плечу, и это… не то чтобы я никогда не терял друзей. Просто обстоятельства данной смерти оставили во мне очень глубокий след, и мне нужно время, чтобы смыть с себя эту кровь. Чтобы осознать и прийти в себя. Не волнуйся. Но сейчас я нуждаюсь в одиночестве.

Поэтому, если меня хватятся (что вряд ли), и начнут выпытывать у тебя моё местоположение, доставляя множество неудобств, объясни им, что я вернусь — просто мне нужно время.

Чувствую себя последней сволочью, оставляя тебя, но твоя жизнь наконец-то течёт спокойно и размеренно в безопасных стенах Университета, потому я решаюсь на эту вольность. Я знаю, что ты поймёшь. Ты всегда понимала.

Не отвечай. Я всё равно уже давно в другом месте.

Дамир».

 

«Милая сестра,

Я оставлю для тебя это письмо у хозяина “Кормушки” — извини, что вынужден прощаться так. Но я слишком засиделся в столице, и сейчас мне пора уезжать. Надо работать.

Элиэр очень хороший парень. Я безумно рад за вас. Впервые уезжаю из столицы и чувствую себя спокойно, зная, что ты остаёшься в надёжных руках. Знаю, знаю. Сейчас опять разозлишься на мою чрезмерную заботу, но я не могу иначе. Ты дорога мне, и я рад, что сейчас ты счастлива.

Обещаю навещать вас чаще.Дамир».

 

«Милая сестра,

Ты только не волнуйся, хорошо? И не надо срываться с места и ехать ко мне. Всё в порядке.

Я обещал приехать в начале месяца, но не приеду, так что не ходи в “Кормушку” понапрасну. На днях попал в небольшую передрягу в дороге, получил по заслугам. И пока что прикован к кровати.