А ведь ей всего пятнадцать! Какой стыд, какой позор на всю нашу семью!
Сраженный обвинениями, Колен искал глазами, где бы присесть. Он опустил голову, потер подбородок. Последние сомнения Клер рассеялись.
— Папа, зачем? Я думала, через год или два ты женишься на порядочной женщине, которая позаботится о Матье. Мама умерла в конце лета, полгода назад, и ты уже успел обрюхатить служанку! Когда? Я ничего не замечала, иначе прогнала бы ее. Да и сейчас не поздно! Чтоб духу ее не было в нашем доме!
Бумажных дел мастер знаком попросил ее говорить потише. Потом встал, вынул из буфета бутылку сливовой водки и два стакана.
— Бедная моя Клер, какой черствой ты стала! Поверишь, что мельница и вправду проклята: все женщины становятся ханжами и блюстительницами морали! Ты намучилась от строгости Ортанс и что? Теперь ведешь себя так же. Послушай, Этьенетта никуда от нас не уйдет. Я буду платить ей небольшое содержание. Жениться на ней я не собираюсь — точно нет! — но если рассчитаю ее, над ней будет глумиться вся деревня. В наших краях быть матерью-одиночкой несладко!
И он подал Клер стакан. Она опустошила его залпом, и дрожь в теле почти сразу прошла.
— Я корю себя за это, — продолжал Колен. — Этьенетта все время вертелась рядом, куда бы я ни шел. И вот как-то я увидел, как она свалилась в старый чан. Хотела вылить оттуда грязную воду. Ну, и разбила себе коленку. Мы были в цеху одни. Я осмотрел рану, благо она задрала юбку повыше. Вот меня и разобрало… Она и не думала противиться. Я говорю с тобой как со взрослой, дочка, ты уже знаешь про эти дела. И представь, я был у нее не первый! Другой сорвал ее цветок силой, после сельского бала. Митон, этот пьяница! Я его сразу уволил.
Вся в работе и хлопотах о младенце, Клер даже не заметила исчезновения работника по имени Митон, известного своей волосатостью и безудержным волокитством.
— Сколько всего происходит за моей спиной! — Девушка вздохнула. — Я все вечера сидела одна, даже на следующий день после Рождества, а ты в это время…
Колен насторожился, указал пальцем на потолок:
— Слышишь? Кто-то точно бегает по крыше!
— Это Финетта. Она блеяла на улице, и я вышла посмотреть. Во дворе были волки. Они зарезали и утащили с собой Русетту. Пап, я больше не могу! Такое горе…
— Что, волки загрызли козу? — удивился бумажных дел мастер.
Клер захотелось дать ему пощечину, но ведь это отец… Она отвечала тихо:
— Гийом Данкур потратил кругленькую сумму, которой у него не было, и они с Бертий вернулись на мельницу исключительно экономии ради. Я испугалась волков, и Жан, племянник Базиля, погиб. Его сейнер затонул у берегов Ньюфаундленда. Я его любила, пап! Но судьба его не пожалела.
Храбрости сказать больше у Клер не хватило. Она прошла через кухню, взлетела по лестнице и заперлась у себя на задвижку. Колен встал из-за стола не сразу. У него было такое чувство, будто он пробудился после долгого печального сна.
«Моя девочка горюет, а я все это время думал только о себе! — упрекнул он сам себя. — С завтрашнего дня буду лучше заботиться о ней и о малыше».
* * *
Бумажных дел мастер сдержал слово. Рассвет застал его в овчарне. Солома была вся в крови и в клочьях белой и рыжей шерсти. Колен позвал Фолле — спросить совета.
— Смотри, что натворили волки этой ночью! Осталась одна Финетта. Я еле-еле сманил ее с крыши ведром ячменя. Слыханное ли дело, чтобы волки сами открывали дверь?
— Нет, хозяин, это вряд ли, — отвечал молодой работник. — Мамзель Клер закрыла овчарню на засов, я сам видел! И дверь целехонькая! Волки даже не скреблись, значит, она была плохо закрыта. К тому же козы обычно защищаются. Мой отец говорит, что волки потому и предпочитают овец, что те легко пугаются.
Мужчины обошли маленькую постройку кругом.
— Надо же, сколько следов! — воскликнул Фолле. — Мое упущение, надо было раньше предупредить мамзель Клер. Хозяин Понриана вернулся нарочно, чтобы истребить волков: они убили у него десяток овец. И еще жеребенка поранили. Ничего, хозяин! Мсье Жиро быстро очистит наш лес от этих извергов!
Показалась Клер, тянущая на веревке Финетту. Она услышала последние слова рабочего. Колен поспешил ей навстречу. Девушка заметила, что он причесался, надел бархатный костюм и навощил башмаки. Но недолго она утешалась тем, что отец снова озаботился своим внешним видом, — возникла новая забота.
— Что ты только что говорил, Фолле?
— Успокоил хозяина, мамзель! Волки больше никому не навредят, спасибо мсье Жиро!
Колен потянулся обнять дочку за плечи, но Клер высвободилась. Продолжая хмуриться, она заперла козу в овчарне, разбила лед в поилке и удалилась.
— Какая мамзель Клер стала серьезная! — заметил Фолле.
Шаркая тяжелыми сабо, явилась Этьенетта. Она заговорщически улыбнулась Колену Руа. В блеклом утреннем свете вид у служанки был жалкий. Засаленная темно-русая прядь выбилась из-под помятого, сомнительной чистоты чепца, губы потрескались, на носу — прыщ… Узкие темно-синие глаза были ее единственной женской «изюминкой». Бумажных дел мастер решительно запретил себе вспоминать ее маленькие, крепкие груди и худенькие ляжки.
Он был настроен исповедаться и больше не поддаваться искушению.
— Не время считать ворон, девочка! — прикрикнул на нее Колен. — У тебя полно работы!
Он ушел, оставив Этьенетту в тревоге. Наивная и при этом хитроватая, девушка уже видела себя новой хозяйкой мельницы. Она родит Колену ребенка, а там, глядишь, и с Матье Руа что-нибудь случится. Особенно если не станет козьего молока и его нечем будет кормить… Что в округе бродят волки, знала вся деревня. Вот служанка и сняла железный засов с двери овчарни, как только Клер, поужинав, ушла в свою комнату.
«С чего бы хозяину злиться?» — недоумевала Этьенетта, будучи уверена, что никаких подозрений на ее счет у мэтра Руа нет.
Этьенетта покосилась на дом. В овчарне между тем блеяла Финетта, которая не привыкла быть одна.
— Заткнись, нечисть! — прошептала Этьенетта, направляясь к дому.
Никто в местечке, даже ее родня, не заметили, как переменился характер девушки после одного танцевального вечера. На службу в дом бумажных дел мастера она поступила неразговорчивым подростком и радовалась любой малости — ласковому слову Клер, ее же маленьким подаркам. Но 14 июля на деревенском балу под громкую музыку работник по имени Митон (на мельнице он чистил чаны) увлек ее за лавровую живую изгородь. От него пахло вином, он обнимал ее и не хотел отпускать.
Польщенная