и туалетный столик, купленный в Ангулеме при посредничестве местного коробейника.
Девушки явно были рады встрече. Размолвки, омрачившие осень, отступили перед глубокой привязанностью, которую они друг к другу испытывали. Бертий не терпелось описать в деталях свои странствия, Клер — поговорить о Жане и малыше Матье. Пока одна расписывала красоты Венеции, Дворец дожей, равнины Тосканы и римские руины в Остии, другая поила младенца молоком из бутылочки, меняла пеленки, трясла погремушкой. Расставались кузины только лишь после ужина, и каждая удалялась к себе.
Невзирая на холод и промозглые январские туманы, на мельнице обстановка была посемейному теплой, и лепет младенца, ароматы жареного мяса и девичий смех вносили в нее свою лепту. Даже Колен стал энергичнее, радуясь возвращению своего помощника Гийома.
Клер трудилась не покладая рук. Она уже подготовила землю для весенних посадок и вычистила овчарню с тем расчетом, что в феврале ее козочки приведут потомство, — маленький Матье нуждался в молоке. Мать Этьенетты согласилась-таки одолжить им на время своего козла.
Этим утром юная хозяйка дома замесила тесто, собираясь печь хлеб. Хорошо протопленная чугунная плита гудела, распространяя по комнате тепло.
«У папы в саду расцветает сирень…» — напевала Клер, вымешивая тесто, похожее на большую белую подушку и приятно пахнущее закваской.
Мысли в голове у нее сменялись в ритме ее движений. Безмятежное счастье кузины не переставало удивлять Клер. Бертий делилась с нею самыми интимными подробностями. Так, Клер с изумлением узнала, что супруг возил ее в Марсель, к знаменитому доктору.
— И тот сказал, что я смогу иметь детей! — шепотом заключила Бертий. — Неудивительно, потому что месячные у меня идут регулярно. Только ноги мертвые, и то Гийом массирует их, растирает…
Эти едва слышные признания вгоняли в краску Клер, которая не привыкла к такой откровенности. Она часто говорила кузине:
— Ты зря отчаивалась, принцесса! Судьба подарила тебе прекрасного мужа, и ты объездила столько стран, сколько я никогда не увижу.
Однако за последние пару дней Бертий посерьезнела.
«Наверное, не все так гладко, — думала Клер. — Она что-то от меня скрывает!»
Управившись с тестом, она положила его в большую фаянсовую миску и накрыла салфеткой. С улицы вошла Этьенетта, вся в снегу.
— Мамзель Клер, кур и борова нашего я покормила! На дворе страсть как холодно…
В кухне все еще пахло закваской и мукой, и служанка, морща нос, стала принюхиваться. С некоторых пор, как заметила Клер, Этьенетта стала лакомкой.
— Как только испечется, отрежу тебе ломоть, — пообещала она. — Только, по-моему, кто-то слишком много ест. Смотри, как живот округлился!
Повесив нос, Этьенетта пошла в подвальную кладовую. Стенные часы пробили десять раз. Река ворчала, напитанная дождями, которые предшествовали снегопаду. С мельницы доносились голоса рабочих: к вечеру готовили к отправке партию бумаги. Всем этим мелочам суждено было на многие годы запечатлеться в памяти Клер. Они будут преследовать ее, как прелюдия к роковой симфонии.
«А не Базиль ли это у окна? — сказала она себе. — Что такого могло произойти, чтобы он вышел из дома в такую метель?»
И действительно, ее давний друг постучал в окошко. Прижатые красной вязаной шапкой, седые волосы обрамляли его худое лицо, придавая ему сходство с нищим, который просит приюта. Клер побежала открывать.
— Иди скорее к очагу! — с укором сказала она гостю.
Базиль Дрюжон сделал шаг, другой, потом пошатнулся и оперся о стену. Он едва переводил дух.
— Бедная моя девочка! Я бы все отдал, даже самоё жизнь, лишь бы это тебя миновало!
Клер отшатнулась. Внутри у нее все похолодело. Сердце болезненно сжалось.
— Говори же! — взмолилась она, бледнея.
Базиль вынул из-за пазухи газету и помахал ею перед лицом девушки.
— Мне ее регулярно приносят, ты же знаешь. Так вот, в сегодняшнем номере напечатано… Жан… Наш Жан…
Клер выхватила у него газету. На первой полосе был изображен разбитый чудовищным штормом корабль. Моряки, чьи головы виднелись над водой тут и там, протягивали руки к небу. Их лица были обезображены ужасом. Девушка прочла заголовок, набранный крупными буквами: «Сейнер "Бесстрашный" затонул со всем экипажем и имуществом у берегов Ньюфаундленда».
Взор у нее затуманился. Перед отплытием Жан прислал ей открытку — цветную фотографию пляжа с несколькими рыбачьими лодками, стоящими на песке, и заходящим солнцем на горизонте. На обороте была надпись: «Ухожу в море на "Бесстрашном"! Любимая, я скоро вернусь и подарю тебе свое сердце!»
Гийом Данкур спустился в кухню с чашками в руках как раз в тот момент, когда Базиль подхватил Клер обеими руками. Человек он был пожилой, и удерживать ее ему было тяжело.
— Идите и помогите! — крикнул он. — Она без сознания!
Данкур подбежал и легко подхватил девушку на руки. С верхнего этажа донесся детский плач. Бертий тоже подала голос.
— Посадите ее в кресло, — буркнул Базиль. — Нужно растереть ей руки и щеки уксусом!
Прибежала Этьенетта. При ее любопытстве — и пропустить такое зрелище? Гийом потряс ее за плечо:
— Беги предупреди Бертий! Скажи, что кузине стало дурно, и отнеси к ней ребенка! Надо же, чтобы он как раз сейчас проснулся!
Базиль подставил табурет к креслу, где сидела Клер. Она только что открыла глаза с видом человека, который очнулся от легкой дремы.
— Что со мной было?
Но, видя печальные глаза друга, она вспомнила и про газету, и про ужасную новость. Разрыдалась, закрыв лицо руками.
— Оставьте меня одну с Базилем! — крикнула девушка, находясь на грани истерики. — Что вы все на меня уставились?!
Этьенетта побежала к себе наверх, Гийом — тот надел куртку на меху и вышел. Бертий звала снова и снова: хотела знать, что происходит в доме.
— Базиль! Этого не может быть! Только не Жан! Нет, нет! Я не хочу…
Клер сотрясалась от рыданий.
— Плачь, моя крошка, плачь от души! Меня можно не стесняться.
Всхлипывая в отчаянии, она припала к груди друга. Ощущение бесконечной пустоты лишало ее сил; у Клер было такое чувство, что с нее живьем содрали кожу, вырвали сердце.
— Только не Жан! Не Жан! — стонала она. — В мае я должна была уехать к нему, в Ла-Рошель! И забрать с собой Матье! Жан сказал, мы будем растить его вместе.
Клер была словно не в себе — говорила громко, задыхаясь от волнения. Детский вопль заставил ее умолкнуть. За этим пронзительным криком последовали бурные рыдания.
— Матье! Что с ним? — вскричала девушка, бросаясь к лестнице.
Этьенетта прижимала малыша к груди и укачивала так неловко, словно в руках у нее была курица, уготованная для забоя.
— Мамзель, только не злитесь! Я стукнула его