Читать интересную книгу Время гарпий - Ирина Дедюхова

— Нынче все готовы расписаться в любви к нему! — усмехнулся премьер.

— Нет, вовсе нет! Пушкин сегодня их интересует намного меньше, чем деньги, — горячо возразила дива. — Но как только она скажет… они все поймут, что любят его. Ты это увидишь!

— Что вы имеете в виду?

— Ты никогда не слышал выражение «синтагма»? — спросила дива. — Нарочно залезла в энциклопедию — там это слово есть. Девочки сказали, что раньше, до того как ее травили, она часто употребляла это слово. Оно имеет, конечно, греческие корни, sýntagma по-гречески буквально означает «вместе построенное», «соединённое». Правильно, она же строитель по основной профессии. Дальше пояснения неинтересные, можешь почитать.

Николай взял листочек, на котором неровным почерком примадонны было написано, что в широком смысле «синтагма» — любая последовательность языковых элементов, связанных отношением определяемое-определяющее. Синтагма — это возникающие в речи интонационно организованные фонетические единства, выражающие единое смысловое целое и могущие состоять из одной или нескольких ритмических групп. Фраза может по-разному члениться на синтагмы, что связано со смысловыми оттенками, логическим выделением или с синтаксической омонимией.

— Я ничего не понял, — честно сказал он, подняв глаза на примадонну. — Я понял лишь, что язык, которым я пользуюсь, с виду не прост. Но я знаю и другие языки!

Есть определенные законы, но…

— Но ты больше веришь в слово «Мутабор», которое превращало аиста в халифа? — засмеялась дива. — Ты видел, во что превратилась наша жизнь из-за ряда лживых слов и понятий? Сейчас язык пытаются разъять на слова, но уже поздно, она подчинила его себе! Язык состоит из понятий, которым она дала определение. Потому она иногда говорит: «Я уже внутри тебя!» Как бы ее кто-то не любил, но все начинают пользоваться ее синтагмами. А в них, как в музыкальной фразе — сконцентрированы чувства, мысли… Это такая же магия, как и музыка! Все пытаются найти то самое «определяющее определение», но оно не работает! А когда читают ее… там все просто. Все читают и говорят себе: «Я же так и думал!» Потом начинают говорить так, будто всегда это говорили. Потому что иначе сказать уже невозможно!

— Вы сами в это верите? — упрямо повторил он.

— Я видела, как это работает, — кивнула в ответ дива. — Если ты думаешь, что я не могу определить настоящее, ты ошибаешься. Вы привыкли недооценивать язык, пользуясь им каждый день, когда писателем может объявить себя каждый. Но потом ты поймешь разницу. Эта разница почти неразличима, пока твоей жизни ничего не грозит, пока ты не унижен, не раздавлен. А когда это произойдет, ты почувствуешь разницу! Призови ее на помощь!

— Как? — беспомощно спросил он.

— Ты поймешь! — уверенно ответила дива. — Как только тебе объявят войну — ты поймешь, как призвать Каллиопу!

12. Аэллопа

А ты на гарпию похожа:По виду — ангел, а коварству служишьОрлиными когтями.

Вильям Шекспир, «Перикл, царь Тирский»

Антон Борисович родился в Подмосковье, которое вошло в черту столицы к конце 90-х годов прошлого века. А в начале 70-х малая родина Антона Борисовича считалось далеким ЗаМКАДьем и не оставляла никаких перспектив на получение столичной прописки. Самое большое, что мог получить от жизни Антон Борисович после окончания МИФИ после долгих лет беззаветного труда на ниве социалистического строительства — это место директора завода в Подмосковье, вернее, научнопроизводственного объединения. Он прошел бы той же жизненной стезей, которой до него в числе многих уже прошел и папа Ларисы Петровны. Антону Борисовичу становилось заранее дурно, когда он смотрел на доску почета лучших выпускников МИФИ, ударно трудившихся по специальности, с точностью повторяя некоторые общие биографические моменты.

Несложно было себе представить, как с такой пропиской он так же, как папа Ларисы Петровны, стал бы дневать и ночевать на предприятии, выполняя и перевыполняя планы социалистического соревнования в отрасли. И с продвижением по карьерной лестнице он стал бы все реже бывать дома, куда бы его особо и не тянуло, поскольку жил бы он коммунальным общежитием в доме, построенном пленными немцами. При этом с постной физиономией он участвовал бы в заседаниях профкома на распределении современных благоустроенных квартир рабочему классу, то бишь, «авангарду все общества», изображая искреннюю радость неуклонным повышением благосостояния трудящихся.

На этой почве, в качестве вполне прогнозируемого результата, он бы тихо и культурно развелся с женой, а его любимая дочка Дашенька, вместо всестороннего развития в столичных кружках и студиях, ходила бы к нему на завод и училась у секретарши печатать десятью пальцами. Не исключено, что и она смогла бы, в конце концов, даже освоить арифмометр.

Здоровье Антона Борисовича неизменно бы ухудшалось из-за разных производственных особенностей, а перед самым окончанием школы его Дашеньки он бы тихо протянул ноги от рака в уездной больничке, так и не сумев ничем полезным пригодиться в жизни любимой дочурке.

И поскольку вокруг подобных примеров было великое множество, Антон Борисович решил во что бы то ни стало не повторять судьбы всех его предшественников, оптимистически и задумчиво вглядывавшихся в подрастающую поросль инженеровфизиков с доски почета. Именно тогда, будучи совсем молодым и неоперившимся, он с ленинской твердостью сказал себе «Мы пойдем другим путем!» и, не сумев с третьего раза сдать лабораторные работы по общей физике, отправился «наводить мосты» в первый отдел института. Конечно, он и не рассчитывал в первый раз прорваться дальше карлика, заместителя начальника первого отдела, проводившего инструктажи перед производственными практиками, где требовался допуск к тому, что считалось в те далекие года государственной тайной. После «разговора по душам» с этим человеком, сумевшим сделать карьеру, несмотря на маленький рост и внешность артиста цирка «Маленькие звезды», он понял, что все, что ни делается в жизни, делается исключительно к лучшему. Карлик, с присущей ему обостренной чуткостью к чужим комплексам, сумел понять все внутренние страхи Антона Борисовича, его внутреннюю неудовлетворенность и горячее стремление устроиться в этой жизни, несмотря на незавидные условия «низкого старта». Какая, в сущности, разница — быть карликом в первом отделе МИФИ или родиться в ближнем Подмосковье с перспективой украсить собой доску почета выпускников-производственников? Оставалось лишь, ворочаясь бессонными ночами, думать и думать, как несправедливо обошлась судьба, приготовив свой «сюрприз» задолго до рождения, нисколько не просчитав более радужные перспективы в развитом социализме. Как от Антона Борисовича нисколько не зависело его место рождения, так и у карлика никто не поинтересовался, хочет ли он ловить на себе все эти любопытные взгляды и слушать о себе анекдоты за спиной, с одним из которых, набравшись смелости, к нему и пришел Антон Борисович.

Утром, изнемогая от любопытства, подружки невесты, выдавшие ее накануне замуж за карлика, спрашивают молодую жену — «как почивали молодые»? — Я этого не вынесу, — со слезами признается она. — Всю ночь бегал по мне и орал: «Неужели это все — мое?..»

Анекдот рассказывал в аудитории однокурсник Антона Борисовича, одевавшийся в стильный кожаный пиджак, который привез ему отец, побывавший в загранкомандировке во Франции. Жил этот остряк-самоучка на Садовом кольце, а ростом был на голову выше даже Антона Борисовича, не говоря о тех, кому не повезло еще больше. Кроме настоящих американских джинсов, черной водолазки и пиджака отец привез ему бежевую замшевую куртку с индейской бахромой из тех, что Антон Борисович видел только в зарубежном фильме «Прерия». В этой куртке он спокойно поехал «на картошку», пел в ней песни вечерами у костра, разбивая сердца немногочисленных «мифических» девчонок. А когда несколько искр от костра прожгли куртку в нескольких местах, он ни капельки не расстроился.

Если учесть, что все остальные ребята поехали на картошку в солдатских шинелях, выданных им в АХЧ института, но надо понимать, как фантастически выглядела эта ковбойская курточка в бескрайних прериях Подмосковья. На красивом, без единого прыщика лице ее обладателя было написано только безмятежное удовлетворение жизнью, будто дома его ждало неисчислимое множество курток и других зарубежных вещей, о которых нельзя было и мечтать без московской прописки с производственным допуском от первого отдела.

Карлик проверил аттестационные ведомости и нахмурился. Антон Борисович понял, что и общую физику этот юморист сдал в срок с допустимой погрешностью измерений. Проверив успехи самого Антона Борисовича, карлик задумчиво хмыкнул и сказал, что с такой успеваемостью ему для начала придется стать комсоргом курса. А потом пусть не пугается, а тихо ждет, когда с ним «поговорят». При этом карлик поднял крошечный пальчик кверху, а Антон Борисович сделал все возможное, чтобы на его лице не отразилось, как им вспоминается известная песенка, которую пел обладатель зарубежных сокровищ: «А у лилипутика ручки тоньше лютика!»