тут кое о чем поговорили…
Миллер картинно вытер губы торчащей из-под ворота салфеткой и мягко сказал:
— Не надо. Подумайте, как будут убиваться ваши матери и невесты.
— Что вы имеете в виду?
— Я имею в виду побег, — спокойно ответил Миллер. — Может быть, оставим до следующего раза?
— Почему не сейчас? — Гроувс был воинственно настроен. — Конвоиры ушли…
— Вам так кажется? — Миллер тяжело вздохнул. — Ах, молодежь, молодежь. Посмотрите внимательней. Вам кажется, что Андреа решил прогуляться от нечего делать?
Они быстро исподтишка огляделись, затем вопросительно посмотрели на Андреа.
— Пять темных окон, — тихо произнес Андреа. — За ними — пять темных силуэтов. С пятью темными автоматами.
Рейнольдс кивнул и отвернулся.
— Ну, что же. — Привычка Нойфельда потирать руки напомнила Меллори одного судью. Тот всегда так же потирал руки перед объявлением смертного приговора. — Вы рассказали нам весьма необычную историю, дорогой капитан Меллори.
— Вот именно, — согласился Меллори. — Как необычно и то положение, в котором мы теперь оказались.
— Еще один аргумент. — Медленно загибая пальцы, Нойфельд перечислил доводы Меллори. — Итак, вы утверждаете, что в течение нескольких месяцев занимались контрабандой пенициллина и наркотиков на юге Италии. Как офицер связи союзной армии, вы имели доступ на склады американских военных баз.
— В конце концов у нас возникли некоторые затруднения, — признал Меллори.
— Я подхожу к этому. Всему свое время. Эти товары, по вашим словам, переправлялись вермахту.
— Предпочел бы, чтобы вы произносили фразу «по вашим словам» другим тоном, — с раздражением заметил Меллори. — Наведите справки у командующего военной разведкой в Падуе. Он подчинен непосредственно фельдмаршалу Кессельрингу.
— С удовольствием. — Нойфельд поднял телефонную трубку и произнес что-то по-немецки. Меллори был искренне удивлен:
— У вас прямая связь с внешним миром? Непосредственно отсюда?!
— У меня прямая связь с сараем, расположенным в пятидесяти ярдах отсюда. Там установлен мощный передатчик. Продолжим. Вы утверждаете далее, что вас раскрыли, судили военным трибуналом и приговорили к расстрелу. Верно?
— Если ваша хваленая шпионская сеть в Италии действительно существует, вы узнаете об этом не позднее завтрашнего дня, — сухо заметил Меллори.
— Узнаем, непременно узнаем. Итак, вам удалось бежать из-под стражи, убив охранников. Там же, в здании разведуправления, вы случайно подслушали, как инструктировали группу десантников перед отправкой в Боснию. — Он загнул еще один палец. — Возможно, вы говорите правду. В чем, вы сказали, заключалась их миссия?
— Я ничего не говорил. Мне было не до подробностей. Что-то, касающееся освобождения британских связных и перекрытия каналов утечки информации. Я не совсем уверен. У нас были более серьезные проблемы.
— Я в этом не сомневаюсь, — презрительно произнес Нойфельд. — Вам надо было спасать свои шкуры. А что случилось с вашими погонами, капитан? Где нашивки, орденские планки?
— Вы, очевидно, не знаете, что такое британский военный трибунал, гауптман Нойфельд.
— Вы могли сами от них избавиться, — мягко заметил Нойфельд.
— А после этого опорожнить наполовину баки захваченного нами самолета, если следовать вашей логике?
— Баки были полупустыми? Разве ваш самолет при падении не взорвался?
— Падение самолета никак не входило в наши планы, — сказал Меллори. — Мы предполагали приземлиться, но неожиданно кончилось горючее. В самый неподходящий момент, как я теперь понимаю.
Нойфельд задумчиво произнес:
— Каждый раз, когда партизаны разводят костры, мы следуем их примеру. В данном случае мы знали, что вы или кто-нибудь другой обязательно прилетите. Горючее кончилось, говорите? — Он опять что-то сказал в трубку и повернулся к Меллори. — Звучит правдоподобно. Остается только объяснить смерть подчиненного капитана Дрошного.
— Здесь я должен извиниться. Это была нелепая ошибка. Но вы должны нас понять. Меньше всего нам хотелось попасть к вам. Мы слышали, что бывает с английскими парашютистами, попавшими к немцам.
Нойфельд загнул еще один палец.
— На войне как на войне. Продолжайте.
— Мы собирались приземлиться в расположении партизан, перейти линию фронта и сдаться. Когда Дрошный приказал своим людям взять нас на мушку, мы решили, что партизаны нас раскрыли, что их предупредили об угоне самолета. В таком случае у нас просто не было выбора.
— Подождите на улице. Мы с капитаном Дрошным сейчас выйдем.
Меллори вышел. Андреа, Миллер и трое сержантов терпеливо ждали, сидя на рюкзаках. Откуда-то продолжала доноситься музыка. На мгновение Меллори повернул голову и прислушался, затем направился к остальным. Миллер деликатно вытер губы салфеткой и вопросительно взглянул на Меллори.
— Мило поболтали?
— Навесил ему лапшу на уши. То, о чем мы говорили в самолете. — Он взглянул на сержантов. — Кто-нибудь говорит по-немецки?
Все дружно отрицательно покачали головами.
— Прекрасно. Советую забыть также и английский. Если вас спросят, вы ничего не знаете.
— Даже если меня не спросят, — язвительно добавил Рейнольдс, — я все равно ничего не знаю.
— Тем лучше, — одобрительно заметил Меллори. — Значит, вы никому ничего не расскажете, верно?
Он замолчал и повернулся. Дрошный и Нойфельд показались в дверях барака. Нойфельд подошел ближе и сказал:
— Не желаете немного выпить и подкрепиться, пока мы ждем подтверждения вашей информации? — Как только что Меллори до этого, он повернулся и прислушался к доносящемуся издалека пению. — Но прежде я хочу познакомить вас с нашим менестрелем.
— Мы готовы обойтись выпивкой и закуской, — заметил Андреа.
— Вы сейчас поймете, что были не правы. Пойдемте.
Столовая, если ее можно было так назвать, находилась ярдах в сорока. Нойфельд распахнул дверь наспех сколоченной времянки, и они оказались в длинной, неуютной комнате. Два деревянных стола на козлах и четыре скамьи стояли на земляном полу. В дальнем конце комнаты горел очаг. Ближе к печке, за дальним концом стола, расположились трое мужчин. Судя по шинелям с поднятыми воротниками и висящим на ремнях винтовкам, — недавно сменившиеся часовые. Они пили кофе и слушали тихое пение человека, сидящего на полу у огня.
На плечи певца была накинута видавшая виды куртка, залатанные брюки заправлены в драные сапоги. Его лицо невозможно было разглядеть под копной густых черных волос и темными очками в металлической оправе.
Рядом с ним сидела девушка. Она дремала, положив голову ему на плечо. Обтрепанная английская шинель, доходящая ей до пят, прикрывала ноги. Пышные русые волосы, небрежно разметавшиеся по плечам, сделали бы честь жительнице Скандинавии, но широкие выдающиеся скулы, густые черные брови и длинные ресницы выдавали славянское происхождение.
Нойфельд прошел в дальний конец комнаты и остановился у печки. Он наклонился к певцу и тронул его за плечо:
— Я хочу тебя кое