сверстниками вести себя как обычный ребенок.
Подгорный подумал, как все-таки здорово, что он выкроил полдня и специально оделся в привычную форменную одежду, чтобы наедине пообщаться с «сыном». Сегодняшней поездкой Игнат протягивает ему руку, дает шанс, о каком он и мечтать не мог, – шанс заложить фундамент общего будущего. Бывает, что между приемным родителем и ребенком возникает глубокое доверие, какого подчас может и не сложиться с настоящими родственниками. Когда Подгорному было двадцать, у него вполне мог родиться такой Игнат, ничего особо удивительного…
А вот и заявленная остановка. Водитель открыл двери автобуса и объявил: «Успенская церковь!»
Тропинка от остановки резко задиралась вверх.
– Эй, парень, Чоп-губа теперь в горах размещается, что ли? – спросил Подгорный.
– Конечно, папа, а ты что, не знал? А в Москве подземка шесть раз над головой проходит… – ядовито заметил Игнат.
– Ну ты меня и подколол.
Смеясь и подшучивая друг над другом, они забежали на ближайший холм, с которого открывался вид на панораму Чопской губы с высоким полуостровом, над которым царила старинная взлетающая деревянная церковь.
– Мы туда пойдем? – спросил Подгорный. – Прекрасное место – раздолье, благолепие… Как ты догадался, что мне понравится? Потому что православная церковь или потому что народное творчество?
– Ни то ни другое! Тебе что, нравятся всякие там поповские дела? Извини, папа, я лично попов терпеть не могу.
На лице подростка мелькнула опасная полуусмешка-полуулыбка, напомнившая Подгорному какую-то хрупкую стеклянную вещицу.
– Да нет, культура православия, основы христианского воспитания, да и старославянская языческая мистика, пожалуй, тоже, остались где-то в других мирах и никак не повлияли на мою жизнь, – сказал Подгорный, немного стушевавшись… – Думаю, мне все-таки ближе мощная урбанистика Байконура.
– Й-йе-ес-с-с, в самую точку! – восторженно завопил Игнат. Он отвел от «папы» пронырливый, ускользающий, словно рыбка, взгляд и продолжил рассуждения: – А выбрал я это место, потому что сие деревянное сооружение действительно напоминает космодром с взлетающей ракетой! А его серебристый купол уносит нас с тобой в бескрайнюю высь небес. А ведь раньше, папа, небо было всем в твоей жизни.
– Ты прав, мой дорогой. Я и сейчас мысленно берусь за штурвал, тяну его на себя и улетаю, улетаю – туда, где ближе мерцающие звезды, где я был так счастлив… Ты спросишь, не собираюсь ли вновь туда… Нет уже, наверное. Вместо неба я выбрал маму и тебя. В сентябре, кстати, свадьба… Но воздушный океан манит меня как прежде. На следующей неделе перехожу в аэропорт, начну стажировку как авиадиспетчер, опять буду в форме. Здорово, конечно, но все равно не работа летчика…
Небо было огромным, а церковь и вправду напоминала ракету на космодроме – с разгонной ступенью и двумя крытыми лестницами, по которым можно попасть внутрь «космического корабля». Вдали, над самым горизонтом Онежского озера плавали пухлые облака, придавая своими отражениями морозный оттенок водной глади. Остальная часть воздушного океана была безоблачной. Подгорному показалось, будто он целую вечность не видел неба. Из спальни его взгляду всегда открывается прекрасный обзор небосвода, но бывший второй пилот теперь даже не приближался к окну.
– Почти пришли. Там внутри особая аура, потому что дух язычества сохранился… а самое главное – никого нет. Осталось подняться по лестнице в центр храма. Походи пока вокруг, посмотри на сооружение, на Онегу, на береговую линию. – В голосе Игната звучали повелительные нотки. – А я заскочу в домик сторожей. Объясню дяде Володе с помощью магической поллитровки, чтобы он не мешал нам. Для него это железный аргумент – выпьет и сразу уснет.
Август на севере напоминает о конце лета и скорой осени. На солнце днем еще жарко, зато в тени ужасно холодно. Слабый ветерок покалывал кожу морозными иголками.
Они поднялись по одной из крытых галерей, зашли внутрь храма. Там было довольно сыро и зябко. Подгорный с интересом осмотрел иконостас, потолок-небо и языческие столбы.
– Папа, если смотреть в «Лурке»[87], про эти чертовы столбы ничего не найдешь, – сказал Игнат. – Не знаешь «Лурка»? Не надо, забудь. – И снова та же опасная, неуловимая улыбка. – Мне бабушка рассказывала – она все-таки старожил здесь, – что столбы сохранились со времен постройки самой первой церкви. В деревню стекались беглые каторжане и крестьяне, многие язычниками были – обнимали столбы, загадывали желание. Говорят, если желание не связано с деньгами или с чем-то материальным, непременно исполнится.
Подгорный обнял один из столбов – интересно, о чем он думал в этот момент? – нашел чистые половички для себя и Тёмы, постелил их на деревянный пол и уселся, скрестив ноги, так, чтобы ему был виден кусочек неба и озера через небольшое оконце. Едва он устроился, в мозг с силой ворвался усиленный потолком-небом рев мотора – буквально над самым куполом церкви пронесся самолет.
Не зная, как приступить к разговору, он пропел песню: «В мире множество дорог – ⁄ Грезы путь ее увлек, ⁄ Чтобы в трудностях пути любовь найти».
Вне себя от презрения и стыда, пытаясь хоть как-то отвлечься, Игнат вскочил, сорвал с головы Подгорного фуражку и с нарочитым оживлением принялся играть с ней, повернувшись спиной к рассказчику.
А когда-то фуражка эта улетала в небо, сверкая в закатных лучах солнца! Как эмблема постоянного расставания, как фонарь, разгоняющий вечную тьму, помогающий освободить усталого путника от тяжести земного существования.
– Первый мой рейс был в Тайвань, – начал свой рассказ Подгорный.
Эти его слова, кажется, привлекли внимание Игната.
Летчик говорил о своих переживаниях во время первого рейса, о промахах, растерянности и тревогах. Рассказывал различные истории, случавшиеся с ним по всему миру. О том, как в аэропорту Каира из кабины пилотов у них увели несколько блоков радиоаппаратуры. А в Никосии один из бортпроводников, понимавший по-гречески, договорился с какими-то мошенниками, так они прямо на аэродроме продали летчикам всякую чепуху (какую именно, Подгорный не стал уточнять из педагогических соображений). О том, как в австралийском аэропорту Вильямтауне они согласились перевести левую коробку в Сидней, а потом с огромным трудом очистили багажное отделение от чего-то липкого и вонючего.
Подгорный заметил, что Игнат достал из своей сумки резиновые перчатки до локтя и теперь со скрипом натягивал их, перекрещивая пальцы, стараясь как можно лучше натянуть прилипающую к коже резину.
Бывший второй пилот увлекся собственными воспоминаниями и решил не обращать внимания на очередную эксцентричную выходку, видимо, немного заскучавшего умника.
Подгорному было не до этого трудного и непонятного пасынка – он говорил и говорил, а глаза его все сильнее впивались в крошечный кусочек неба в оконце, кажущийся отсюда полоской выбеленной джинсовой ткани.