Читать интересную книгу Двести лет вместе. Часть первая - Александр Солженицын

В октябре революционная раскачка в Киеве всё увеличивалась. Александр Шлихтер (известный в будущем большевик, мастер насильственных хлебозаготовок и «комиссар земледелия» Украины перед её голодным мором) возбудил забастовку юго-западных железных дорог: направлений на Полтаву, Курск, Воронеж и Москву. Запугивая рабочих насилиями, вызвали забастовку и на киевском машиностроительном 12 октября. В университете производили «усиленный сбор «на оружие», причём присутствовавшие бросали и золотые монеты, и крупные кредитные билеты, и серебро, а одна дама вынула даже из ушей серьги». Составлены были «летучие отряды» для насильственного прекращения занятий во всех гимназиях, на всех фабриках, для остановки трамвая, торговли в магазинах, и «с целью вооружённого сопротивления войскам и полиции». Решено было «перенести на улицу» всё движение. 14 октября, по соглашению издателей газет, все они, кроме правого «Киевлянина», прекратили выпуск всех изданий, кроме «телеграмм, имеющих отношение к освободительному движению». – «Летучие отряды» отнимали ручки от моторов у трамвайных вагоновожатых, выбивали камнями стёкла трамваев (были случаи поранения пассажиров). Всё и всюду закрывалось и прекращало деятельность при первом же появлении агитаторов; почтово-телеграфную контору остановили угрозой бомб; в университет на митинг под председательством Шлихтера текли группы студентов, гимназистов, «а также еврейская молодёжь разных профессий».

Тут власть приняла первые меры. Объявлен запрет сборищ на улицах и площадях, университет и политехнический оцеплены войсками, дабы пропускать туда только студентов, «арестовано… несколько человек за оскорбление полиции и войск», несколько эсеров и социал-демократов, присяжный поверенный Ратнер, принимавший «видное участие в народных митингах» (Шлихтер скрылся). Снова пошли трамваи, открылись магазины, и дни 16-17 октября прошли в Киеве спокойно.

И вот в такую-то (по многим местам России) обстановку – 17 октября был брошен, в надежде на благодарность населения, высочайший Манифест о свободах и введении думского (парламентского) образа правления. Телеграфные слухи достигли Киева в ночь на 18-е, утром 18-го листки с Манифестом раскупались и раздавались на улицах (а номера «Киевлянина» «раскупались… учащейся еврейской молодёжью и тут же демонстративно разрывались на части»). Власти немедля освободили из-под стражи и арестованных в предыдущие дни и прежде «привлечённых к дознаниям за государственные преступления», кроме употреблявших взрывчатые вещества. На улицах отсутствовала полиция и войска, собирались «многочисленные скопища народа», сперва мирные. – «Возле университета образовалась многотысячная толпа» из студентов, гимназистов «и из значительного числа еврейской молодёжи обоего пола». По их требованию ректор университета «приказал открыть парадные двери главного здания». Тотчас в зал «ворвалась часть уличной толпы, мгновенно уничтожила императорские портреты, разорвала красное сукно» на флаги и ленты, а некоторые «начали громко приглашать публику стать на колени перед[появившимся] Шлихтером, как жертвой произвола». И «стоявшие вблизи него, действительно, опустились на колени», но другая часть публики «во всём происшедшем усмотрела оскорбление своих национальных чувств». – Затем толпа направилась на Крещатик к городской думе, во главе её ехал на коне Шлихтер с красным бантом и при остановках держал речи, «что борьба с правительством не закончена». Тем временем в Николаевском парке «евреи, набросив на памятник[Николая I] аркан, старались стащить статую императора с пьедестала»; «на другой улице евреи, украшенные красными бантами, стали оскорблять четырёх проходивших мимо солдат: они на них плевали»; на Софийской площади толпа бросала камни в воинский патруль, ушибла шестерых солдат, и два манифестанта были ранены от ответных выстрелов. – Между тем к исполняющему обязанности городского головы явилась группа мирных лиц и «просила открыть зал думских заседаний», чтобы благодарные манифестанты могли «выразить свои чувства по поводу высочайшего Манифеста. Желание публики было исполнено», и состоялся действительно мирный «митинг под председательством гласного Шефтеля». Но подвалила новая многотысячная толпа с красными значками и повязками, она «состояла из студентов и лиц разного звания, возраста, пола и состояния, при чём особенно выделялись евреи», часть ворвалась в думский зал, остальные заняли площадь перед думой. «Мгновенно все национальные флаги, которыми, по случаю Манифеста, была украшена дума, были сорваны, и их места заняли красные и чёрные знамёна». – Тут ещё одна толпа принесла на рунах присяжного поверенного Ратнера, только что освобождённого, он звал идти освобождать и других из тюрьмы, на балконе думы с ним публично целовался Шлихтер, а тот «призывал население к всеобщей политической забастовке… и дерзостно отозвался об особе Государя императора. В это время участниками толпы были изорваны в клочки находившиеся в зале думы императорские портреты, а также поломаны зерцало и царские вензеля, устроенные на думском балконе для иллюминации»; «несомненно, что в уничтожении портретов и вензелей принимали участие как русские, так и евреи», корону «ломал какой-то русский рабочий», потом по требованию некоторых из толпы её поставили на прежнее место, «однако минут пять спустя она снова была сброшена, в этот раз уже евреем, который затем сломал и половину буквы «Н», «ещё какой-то молодой человек, по наружному виду еврей», ломал венок вокруг вензеля. А в думе всю мебель разломали, из разбитых шкафов выбрасывали деловые бумаги и рвали их. Распоряжался в думе Шлихтер, по коридорам ходили «сборщики денег на неизвестные цели». – Толпа перед думой всё возбуждалась, с крыш остановленных трамваев ораторы произносили зажигающие речи; с думского балкона успешнее всего ораторствовали Ратнер и Шлихтер. «Еврей-подмастерье кричал с балкона: «долой самодержавие»; другой, прилично одетый еврей кричал: «валяй на мясо»; ещё «другой еврей, вырезав в портрете Государя голову, высунул свою в образовавшееся таким образом отверстие, и с[балкона] думы кричал толпе: «теперь я государь»; «здание думы совершенно перешло во власть членов крайних социал-революционных партий и сочувствующей им еврейской молодёжи, потерявшей всякое самообладание».

Смею сказать, что в такой неистовости ликования проявилась черта и неумная и недобрая: неспособность удерживаться на границе меры. Что толкало евреев, среди этих невежественно ликующих киевских сборищ, так дерзко предавать осмешке то, что ещё свято простому народу? понимая неутверженное положение в государстве своего народа, своих близких, – могли бы они 18-19 октября по десяткам городов не бросаться в демонстрации с таким жаром, чтобы становиться их душой, и порой большинством?

Читаем дальше отчёт Турау. «Уважение к национальному чувству народа, к предметам его почитания было забыто. Казалось, одна часть населения… не стеснялась в способах выражения своего презрения…»; «возбуждение народное, вызванное поруганием высочайших портретов, было необычайное. Некоторые из стоящих перед думой стали кричать «кто снял царя с престола?», другие плакали». «Не было быть пророком для того, чтобы предсказать, такие оскорбления для евреев не пройдут даром», «тут же, у думы, стали раздаваться голоса, выражавшие удивление по поводу бездействия властей; кое-где в толпе… послышались крики «надо бить жидов». – А у думы стояла бездейственно и полиция и рота пехоты. Тут коротко подъехал эскадрон драгун, по нему стреляли из окон думы и с балкона, а на роту полетели сверху камни и бутылки, и стали обстреливать её из револьверов с разных сторон: из думы, из биржевого зала, из толпы демонстрантов. Несколько солдат было ранено, командир роты велел открыть огонь, притом было убито семеро, ранено 130 человек, и площади рассеялась. – Но к вечеру того же 18 октября «весть о поруганных императорских портретах, о сломанной короне, вензелях, об изорванных национальных флагах быстро разнеслась по всему городу вплоть до окраин. На многих улицах можно было наблюдать кучки людей, большинстве рабочих, мастеровых и торговцев, оживлённо беседовавших обо всём происшедшем и во всём обвинявших евреев, которые всегда особенно резко выделялись среди манифестантов», «толпа рабочих на Подоле решила… ловить всех «демократов»… подстрекавших к последним беспорядкам, и сажать их под арест «до распоряжения Государя императора». – Вечером «на Александровской площади появилась первая группа манифестантов с портретом Государя императора, певшая народный гимн. Группа эта быстро увеличилась, и так как с Крещатика расходилось много с красными лентами в петлицах, то на них, как на предполагаемых виновников думской демонстрации, стали набрасываться и избивать отдельных лиц». И это было – начало еврейского погрома.