смотрит на меня устало. А у меня мир рушится. Как… как я мог допустить подобное?!
— Почему… ты не сказала сразу?
— Я хотела, — смеется нервно. — Но не успела. Думала рассказать тебе все на острове. Но ты меня бросил раньше, — горько улыбается, а у меня нет даже сил что-то ответить. Я в полном крахе.
— В тот день, когда ты выгнал меня из своей квартиры, я уволилась с работы. Забрала отпускные. Хотела устроиться на фирму, а потом узнала о беременности. Хотела остаться в городе, но не было возможности. На пятой неделе у меня случилась угроза выкидыша. Попала в больницу. Была отслойка сильная. Малыш держался буквально на ниточке. Кровило сильно, врачи не могли справиться с кровотечением. Уговаривали на аборт, говорили, что не выношу. Но я отказалась. Не знаю, как держалась… — пожимает плечами, губы трясутся, а по лицу текут слезы.
— На вере одной держалась… просто дала себе установку, что рожу, что выношу, дам ему жизнь… Лежать в больнице пришлось всю беременность. Нужно было лежать вверх ногами. Я поняла, что не смогу оставаться в Питере. Деньги таяли на глазах. Сдала квартиру и уехала к маме. Здесь меня положили в роддом на сохранение. Уже с другим диагнозом. Низкая плацента. В любой момент могло снова кровотечение открыться. Вот с тех пор меня ведет Борис Тимофеевич. Два раза мы с малышом были под большой угрозой… В нас не верил никто. Но мы выстояли, Лев, — она так смотрит на меня, что удавиться хочется. От осознания собственной никчемности и тупости.
— Да, моя вина в том, что я тебе не сказала о малыше. Но я не была тебе нужна. Да и некогда мне было думать о тебе…
— Я не знал… я ничего не знал, — сжимаю виски руками. — Я был уверен, что это правда… — мой голос сбивается, глохнет, обрываясь на полуслове. Я говорил о записи, о том, какое положение было в тот момент. Об уголовном деле и об угрозе краха… Я говорил о разговоре с программистом. Но все это было похоже на жалкие оправдания. Я — кусок дерьма, гордого дерьма. Тогда я считал, что она предала меня. И решил отплатить ей тем же. Подыхал, но не показывал, как она дорога мне. Там, в квартире, наговорил ей столько всего гадкого… А она стояла и клялась мне в любви…
— Я пытался найти тебя… Все эти месяцы пытался вытянуть себя на поверхность. Отдал все деньги, чтобы дело закрыли. Потом сохранял компанию. Сутками рвал жилы, но даже не ради бизнеса… Ради того, чтобы не думать о тебе… не вспоминать. Я был все время один. С Январской не было ничего. В тот день, в квартире… это был спектакль… — Она отворачивается. Я знаю, ей больно это слышать, но сейчас мы должны выложить друг перед другом все до единой карты. Никаких секретов, никаких недомолвок.
— Порой накрывало, я забивал на все. Срывался к тебе. Но квартира была пустой. Подругу твою искал, не нашел…
— Дана уехала на ПМЖ в Геленджик с женихом, — отвечает, не поворачиваясь. Киваю сам себе.
— Один раз приехал сюда… к дому твоей матери. Но в окнах не было света… да и не решился выйти. Сорвался, укатил обратно… Звонил тебе, но телефон был вне зоны доступа.
— Телефон мой сломан. В тот день, когда ты отказался от меня, в квартире… я утопила его в Неве.
— Тата… я…
Она поворачивается, осекает меня взглядом.
— Ты растоптал меня, Богатов. Разбил. Теперь я знаю, почему все произошло. Ты просто очень гордый… и не хотел унижаться разговором со мной. Тебе было проще поверить во все слова. Но в любви нужно бороться… — улыбается сквозь слезы. — Ты тогда сказал мне, что я нищенка, что жила в иллюзиях… это было правдой…
— Нет, Тата…
— Все кончено, Лев. Уже не имеет значения. С малышом, если захочешь, ты будешь общаться… но я не могу тебя простить… — с этими словами она покидает машину, быстрым шагом направляется в роддом. А я смотрю ей вслед.
Тогда, когда думал, что узнал правду… мне казалось, что я разбит. Нет. Я сломан теперь. Когда узнал, что именно я разрушил наши с ней жизни.
Глава 41
Тата
Я старалась не думать, не чувствовать, не выпускать наружу тот ураган, который норовил подняться в груди. Но я была разбита. Мое сердце разорвано в мелкие клочья. Вернувшись в палату, я долго сидела в кровати, посреди спящей палаты. Сидела и прокручивала в голове рассказ Богатова.
Выходит, Январская записала на диктофон наш разговор с Даной. А потом отредактировала запись так, чтобы выглядело, будто это я всему виной, словно и не сожалею ни капли. Ситуация вышла абсурдной до предела.
Я понимала, что на месте Богатова была бы в ярости. Тем более программист подал информацию Льву тоже не под совсем правильным соусом. Но бросить меня, отречься, не захотев поговорить… Даже учитывая его сложную ситуацию — грозящее реальным сроком заключения преследование, куча проверок. Льву в то время было не до разборок. И я понимаю, что его побудило так поступить со мной. Во всей ситуации Богатова задело не то, что я создала ему проблемы… нет. Он решил, что я играла с ним от начала и до конца, что я предала его. Вот и отомстил, потешив свою гордыню. Обыграл наше расставание так, будто и ему нет до меня никакого дела.
Боже, такая глупость привела к столь тяжелым последствиям! Он ушел, а я вынуждена была в одиночку выживать. Бороться за жизнь малыша, за свою. Смогу ли я его простить? Нет. Во мне столько обиды… даже мысль о Богатове приносит мне нестерпимую боль. Ему лучше не появляться у меня на глазах, лучше не лезть в мою жизнь. Я больше никогда не доверюсь ему. Он все убил собственными руками… все светлое и доброе, что могло быть…
Прикрыв глаза, попыталась заснуть. Но вдруг раздался ринтгтон телефона. Перепугавшись, что сейчас разбужу всех соседок, поспешила подняться и взяла телефон с тумбы. На экране был высвечен неизвестный номер. Сбросила вызов, пытаясь унять грохочущее в груди сердце. Я знала, что это он.
Но отступать Богатов не собирался. Снова и снова телефон начинал звонить, и, в конце концов, устав, я сдалась.
Из динамиков донесся его пьяный голос.
— Да! Я кусок дерьма, слышишь?! — взревел он. — Худшего у*бка поискать — не найдешь! Я не достоит вас, но я буду бороться… Слышишь, Тата?!
Я сбросила