ей, мать Бейрута тоже была со мной нечестна вчера. Обещала выгнать Аню ссаной метлой, если та придет. А сама стоит с ней и смеется.
— Рада, что мы все решили, дорогая! — донеслись до моего слуха речи мадам Глории. — Еще раз приношу свои извинения!
— Вы же знаете, госпожа, что я никогда бы не предала вашего сына! — распиналась Аня, хватая мадам Глорию за руки. — Абдулла мне дороже брата!…
Она сказала что-то еще, чего я не услышала, так как отвлеклась на Абдуллу. С недовольным видом он выкатился на порог дома.
— Привет! Как ты себя чувствуешь! — тут уж и Аня помахала ему с улыбкой.
— Здорова. — отозвался он безо всякой позитивной эмоции, оглядываясь по сторонам.
Меня высматривал.
— Ты видела Марию? — крикнул он матери.
— Нет. Не видела. А она разве уходила куда-то?
— Только что ушла. Если встретишь, пусть зайдет. Помощь ее нужна. Срочная.
— Может я могу ее заменить? — предложила Аня и, не дожидаясь ответа, сразу помчалась к Абдулле.
Где-то с минуту они говорили на пороге. Затем Абдулла все же впустил ее в дом. Мадам Глория зашла следом и закрыла дверь.
Я же осталась на улице. Во всех смыслах. Никому не нужная. Едва сдерживаясь, чтобы не наложить на себя руки.
***
Неспешно прогуливаясь куда глаза глядят и размышляя, куда теперь податься, я набрела на место, именуемое Воробьиные скалы. Не смогла не остановиться и не полюбоваться ими с заброшки когда-то шикарного ресторана.
Понимая, что без денег и знакомых пропаду пропадом в чужой стране, мне было уже нечего терять. Потому и поперлась на ту заброшку, не страшась за свою жизнь. Если со мной что-то случится, то пусть это случится в красивом месте.
Я почти пришла к выводу, что мое существование на этой планете никчемно, как вдруг потревожил звонок.
Решив, что это Абдулла трезвонит, я достала телефон лишь с той целью, чтобы сбросить вызов. Но на дисплее высветился номер неизвестный.
Внутренний голос твердил, чтобы я ответила на вызов, причём без промедления. И я решительно ответила, вслушиваясь в грубую мужскую речь с акцентом.
Затем, побледнев от услышанного, сбросила вызов и тут же, со всех ног устремилась назад, к дому Абдуллы.
На счету была каждая минута.
Глава 25
— Помогите! Помогите, прошу! — заскочив в дом с воплем, моему взору предстала картина, как мадам Глория, наклонившись к сыну, бережно обрабатывает ему рану на бедре.
Рядом с инвалидной коляской валялись куски окровавленной ткани.
— Чем тебе помочь? Говори. — произнес Абдулла, жестом приглашая меня подойти.
Испытывая еще и неловкость от того, что ему сейчас не до меня, а я прибежала и кричу о помощи, я все же приблизилась и в слезах упала перед ним на колени.
— Настя… Ее похитили… Они убьют ее…
— Кто?
— Не знаю. Кто-то из твоих. Он позвонил мне вот только что… — в доказательство своих слов я протянула Абдулле телефон.
Поглядев на экран, Абдулла почти сразу вернул мне телефон.
— Что он сказал? Дословно знать надо.
— Что Настя у него.
— И больше ничего? Угрожал или нет?
— Нет, но… Это же и так понятно, что ей теперь не жить…
— Погоди влагу метать. — строго сказал он не киснуть раньше времени. — Надо сперва разобраться. Пойду сделаю дозвон.
— Погоди! — воспрепятствовала ему мадам Глория. — Я еще не закончила!
— Тогда я тут позвоню. Подай-ка.
Дотянувшись до телефона, валявшегося на полу, я подала его Абдулле и стала ждать. Старалась не хныкать, но получалось с трудом.
Абдулла говорил на арабском, который я ни черта не понимала. Ни единого слова. Но по его лицу, хмурому как пасмурный день, не составило труда догадаться, что дело плохо.
Закончив диалог по телефону, Абдулла отвернулся к окну и пару раз вздохнул. Мои глаза округлились от ужаса, в груди будто камень образовался, мешавший дышать.
Все. Это конец.
Я поникла, поглядев на свои руки. Секунда или две прошло, и я заплакала. Громко, навзрыд. Ливнем из горячих слез.
— Эй! Ты чего? — удивился Абдулла. — С твоей Настей все в порядке.
— Как… Как это… в порядке?
Мадам Глория принесла мне воды. Я выпила полный стакан, подышала немного, и, утерев слезы, уставилась на Абдуллу.
— В полном порядке твоя Настя. Спит она. Устала очень.
— Это был розыгрыш? — недоумевала я, все еще вздрагивая. — Ее не похищали?
— Не совсем. Она с Махмудом. Не то чтобы он ее похищал, но… — активно стараясь не выдать себя, Абдулла все-таки не сдержал смешка. — К твоему сведению, знакомы они давно. И у них, как он выразился, любовь с первого взгляда.
Сопоставив все когда-то рассказанное Настей о ее настойчивом монобровом, страшно упрямом кавказце, с котором она переспала по пьяни и от которого не может отделаться, и слова Абдуллы, меня продрал неконтролируемый истерический хохот.
Эпилог
— Ты делаешь большие успехи, любимый! — восхищалась я, хваля Абдулу за его первые шаги и не скрывая радости, что тяжелая пора для нас всех наконец миновала.
— За что ты меня любишь? — спросил Абдулла ворчливо.
— У тебя есть одна неповторимая особенность, Бейрут.
— Какая же?
— Ты любишь меня. Любишь со всеми моими недостатками.
— Думаешь, люблю?
— Ну… Хотелось бы верить. — не ожидав подобного ответа, я опустила взгляд.
Держась за поручни, Абдулла дошел до меня и прижал к стене.
— Глупая. Конечно же, я люблю тебя. И хочу. Очень давно.
— Я знаю, что хочешь. Думаешь, уже можно пробовать?
— Думаю, можно.
Добравшись до большого и прочного стола, который наверняка выдержит нас обоих, я не стала строить из себя недотрогу и ждать, когда Абдулла проявит инициативу. Накинулась на него первая и принялась целовать по-дикарски мощно, одновременно скидывая с себя юбку вместе с остальными ненужными причиндалами.
Обнажив нижнюю часть себя, я сразу вторглась руками к нему в штаны, нетерпеливо избавляя заветное причинное место от плена одежды.
Играючи перебирая пальцами по лопаткам, спине и копчику, Абдулла медленно стягивал с меня рубашку до тех пор, пока та не упала в ноги.
Целуя все жарче и безоговорочней, Абдулла усадил меня на стол лицом к себе, убедился, что я влажная и, не размениваясь более ни на какие прелюдии, сразу же дал мне то, что хочу. На всю длину своих больших возможностей, но мягко, плавно, без спешки, словно боялся причинить боль после нескольких месяцев вынужденного воздержания.
Глядя друг другу в глаза, мы, оба заведенные, влюбленные и до одури счастливые без пяти минут супруги, дышали в унисон и не сдерживали неистовых выкриков наслаждения.