Его соложница качнула кудрявой головкой:
– Не удержать мне Киев. Вот кабы сын у нас был, тогда, его именем…
– Будет у нас сын, – пообещал Ярополк. – Разве мы с тобой мало для этого трудимся?
Наталия прильнула к нему:
– Ты очень силен, мой господин!
Это было правдой. Редко так было, чтоб с восхода до восхода они были близки менее двух раз. И не было у Ярополка других любовниц. Попробовал раз-другой (князю положено) – и оставил это дело. Никто так не мил, как его красавица. Повезло ему. Повезло, что, когда кесарь Никифор казнил семью Наталии, пощадил десятилетнюю девочку. Отдал в монастырь во Фракии. Повезло, что разграбившие монастырь русы отметили ее красоту и отдали отцу. А тот подарил Ярополку. Несказанно повезло.
– Откуда ты столько знаешь? – прошептал Ярополк в нежное ушко.
– Книги, – ответила Наталия.
Князь и сам это знал. Его подруга была заядлой книгочейкой. И его приохотила. Теперь у него не меньше манускриптов, чем в том монастыре, где когда-то приняла постриг дочь ромейского патрикия.
– Тогда я Киев на Блуда оставлю, – решил Ярополк. – Он – хитрый. Он удержит Киев.
– Я не верю Блуду, – ромейка нахмурила бровки.
– Почему?
– Когда он на меня смотрит – будто руками щупает. Липкими такими, противными… – Наталия содрогнулась. – Я его боюсь!
– Не бойся, – Ярополк прижал ее к себе. – Я тебя в обиду не дам. Никому. Хочешь – выгоню Блуда?
Наталия потерлась щекой о гладкий (далеко еще до бороды) подбородок Ярополка:
– Не надо. Он ведь полезен тебе, мой господин.
– Полезен, – согласился князь. – Так что же мне делать, моя ладо? Поведу войско – оставлю Киев. Отправлю воевод – отдам им славу…
– Никуда не ходи, – прошептала ромейка, лаская сильную шею князя. – И войско никуда не отправляй. Твой полубрат алчен. Он сам к тебе придет. И тогда ты его уничтожишь.
– Решено! – Ярополк засмеялся, обрадовавшись тому, что выбор сделан и выбор этот ему приятен. – Пусть рабичич придет и попробует взять Киев. Пусть попробует! – Ярополк снова засмеялся. Звонко и радостно. По-мальчишечьи.
За это Наталия его особенно любила. За то, что в свои семнадцать (зрелый возраст для вождя русов) великий князь киевский не утратил очарования юности.
Только одного не хватало ей для счастья. Сына.
Глава шестнадцатая
«Я воспитаю его как собственного сына»
– Олав, сын Трюггви! – неторопливо, будто смакуя, произнес Владимир. – Что ж ты скрыл от меня такую важную вещь, ярл Сигурд?
– Я боялся за племянника, – честно ответил ярл. – Ты ведь был дружен с убийцей его отца?
– Дружен? – Владимир усмехнулся. – Я ходил в вик с сыновьями Гуннхильд, это верно. Но ты – мой человек. Мой воевода. Ужели ты не знаешь, что у нас не предают своих чужим? Ты оскорбил меня, Сигурд, – Владимир сокрушенно покачал головой. – Ты поступил так, будто у меня нет чести.
Сигурд смутился еще больше. Однако возразил:
– Ты – конунг. У конунгов другая честь, чем у бондов и хускарлов.
– У меня честь только одна, – сурово произнес Владимир. – И эта честь требует доказать тебе, что ты важнее для меня, чем любой чужак. А поскольку твой племянник, Сигурд, показал себя очень хорошо, то я хочу приблизить его к себе. Он будет есть за моим столом, сидеть рядом со мной на советах и даже сопутствовать мне в битвах. Я буду воспитывать его как собственного сына. И помогу ему стать тем, кем он был рожден. Разумеется, ты тоже будешь рядом, Сигурд Эйриксон, – добавил князь, чтобы ярл не подумал, что он хочет отнять его пляменника. А сейчас иди и позови его. Я хочу сам сказать моему дружиннику о его новой судьбе.
– Благодарю тебя, мой конунг! – Сигурд поклонился настолько низко, насколько позволяла ему гордость ярла. – Прости, что усомнился в твоей дружбе!
Добрыня вошел в светлицу, едва Сигурд ее покинул. Дядя Владимира видел и слышал все через потайное окошко.
– Ты был прав, когда не захотел выдать мальчишку Харальду, – сказал он. – Теперь Харальд Серая Шкура мертв, но убил его не Хакон-ярл, а давний недруг Серой Шкуры – Золотой Харальд. А Хакон-ярл напал на Золотого Харальда, когда тот ослабел после битвы с Серой Шкурой, захватил его и повесил. А потом присягнул конунгу данов. Я очень удивлюсь, если изрядная часть нурманов не захочет подчиниться Хакону. Им стоит узнать, что сын настоящего конунга Трюггви – твой дружинник. Тогда всякий нурман, недовольный Хаконом, может прийти к тебе. И через год у нас будет такое войско, что Ярополк обгадится, увидев все его знамена.
– Если только Ярополк не придет к нам этой осенью.
– Он не придет! – уверенно заявил Добрыня. – Свенельд покинул его, а с остальными воеводами Блуд управится. А даже если и придет – неужели ты боишься этого мягкотелого христианина?
– Я его не боюсь, – спокойно ответил Владимир. – Однако он – тоже сын моего отца. В нем тоже живет дух воителя.
– Он – христианин, – пренебрежительно произнес Добрыня. – Этим всё сказано. Это земля наших предков и наших богов. Здесь нечего делать ромейскому висельнику.
Владимир пристально посмотрел на дядю. Полянин Добрыня говорил с полным основанием. Его предки действительно жили на землях Киева очень давно… И так же давно платили дань тем, кто ими правил. Отец Владимира очень развеселился бы, услышав такие слова от полянина. «Наша земля». Это – моя земля, сказал бы он. Моя и моей руси. А вы все – мои холопы.
Но Владимир сам был наполовину полянином. Поэтому он смолчал. Тем более что Добрыня был прав. Его младшему брату никогда с ним не сравниться. Именно Владимир унаследовал удачу и силу отца. И его богов.
Глава семнадцатая
Живое доказательство измены
– Дурак! Ну дурак! – Сергей в сердцах хлопнул ладонью по столу. – Страус чертов! Голову в песок – и все в порядке!
– Страус – это кто? – заинтересовался Славка.
– Птица такая, – буркнул Сергей. – В Африке живет. Если испугается – башку в песок засунет и думает, что спряталась.
– Наврали тебе, батя, – усомнился рассудительный Артём. – При этакой повадке сожрали бы местные лисы да волки твоих страусов – и потомства не осталось бы.
– Может, и наврали, – согласился Сергей. – А может, и нет. Страус – здоровенная птица. Повыше лошади.
Артём задумался, потом сказал:
– У арабов тоже такая птица есть. Рук называется, елефантами питается. Хвать елефанта за бока – и уносит к себе в гнездо. Птенцов кормить.
Славка хихикнул. Понял, что братец шутит.
– Страус не летает, – хмуро проговорил Сергей. – И не о страусе речь, а о князе нашем скудоумном. – И залпом влил в себя здоровенный бокал густого ромейского вина семилетней выдержки.