На другой день наше решение взорвать штаб немецко-австрийского районного командования подверглось более спокойному пересмотру. Я и С. Каретник пришли к тому, что, в сущности, уничтожение штаба карательных немецко-австрийских войск не столько принесет пользы организации восстания, сколько может ей повредить. Нам не дадут возможности работать среди гуляйпольцев. А вооруженная революционная сила была налицо пока что только в Гуляйполе и прилегавших к нему деревнях. Поэтому мы поставили вопрос перед остальными товарищами: не лучше ли нам еще раз объехать район, еще раз убедиться в твердости революционного духа крестьян по району? Товарищи Марченко, Лютый, Рябко и другие настаивали на том, чтобы штаб взорвать теперь же, не откладывая на будущее. Они требовали от всех товарищей присоединиться к их предложению.
– Ивана Яковлевича (так они меня тогда звали) не пускать в центр Гуляйполя. Мы сами бросим бомбы. А если погибнем на месте преступления, то Иван Яковлевич должен будет организовать серьезное отомщение нашим палачам.
Я лично не противился этому их предложению, хотя и боялся, что они в пылу страстной ненависти к палачам сделают все, но неудачно. Мне почему-то казалось, что они убьют и часового, и всех, кто на подходе к штабу будет им мешать, но самого штаба не уничтожат.
А Семен Каретник прямо запротестовал против этого их предложения, мотивируя свой протест тем, что уж если решить уничтожить штаб, то метание бомбы поручить только Ивану Яковлевичу – как наиболее хладнокровному и умеющему хорошо обращаться с бомбами.
И товарищи решили сделать все для того, чтобы расчистить мне путь к окнам здания штаба. Вечером мы пошли опять в центр Гуляйполя. Сколько воодушевления проскальзывало тогда в каждом из шедших со мною!.. Увы, по дороге мы встретились с нарядом державной гетманской варты, и нельзя было его обойти. Мы должны были отряд остановить, скомандовать вартовым «Руки вверх» и похватать их.
Среди схваченных оказался и голова (шеф) варты. Нужно было его повесить на первом же попавшемся огороде. Но так как среди этих вартовых был и наш человек, который нами один раз уже был схвачен и не уничтожен, потому что был сторонником революции и теперь исправно и вовремя информировал нас всегда обо всем, мы тут же решили никого не уничтожать, а пустить на этот раз их всех и самого шефа живыми и невредимыми.
Все они были отпущены. Но это же решение помешало нам совершить задуманный акт. Произведенный задержанием наряда шум заставил штаб устроить облаву по всему Гуляйполю. А это заставило нас в ту же ночь покинуть Гуляйполе.
Глава V
В пути по районам и вокруг Гуляйполя
Мы выехали из Гуляйполя в районы под Синельниково-Славгород.
На этот раз наша поездка по району оказалась настолько затруднительной вследствие рейсирования по нем гетмано-немецкоавстрийских карательных отрядов, что мы принуждены были лишь по два, по три человека перебираться из одного села в другое. И даже при такой осторожности мы двух товарищей потеряли. На них наскочил один из немецких карательных отрядов и, так как они не сдавались, расстрелял их, как кур, на расстоянии.
Так, проезжая, а кое-где переходя пешком из села в село, мы связывались с организованными нами ранее инициативными группами, давая им руководящие указания общего характера.
Мы добрались опять к берегам Днепра, в район, где хранилось несколько пулеметов и винтовок. Здесь я посоветовал крестьянской молодежи ряда деревушек и села Васильевки собраться и в последний раз заслушать мой доклад о том, когда мы, гуляйпольцы, думаем выступить открыто против гетмана и немецко-австрийских армий и больше в подполье не залезать.
Через два-три дня крестьянская молодежь этого района собралась. И я в последний раз, одушевленный несокрушимым революционным энтузиазмом, выступил перед нею с докладом на тему: когда Мы, гуляйпольцы, выступим на путь открытого вооруженного единоборства с палачами революции на Украине, с чем мы выступим и какой беспощадный метод борьбы мы будем стараться применять по отношению к этим палачам и поддерживающей их буржуазии.
Молодежь этого района не один уже раз слушала меня до этого дня говорившим о наступлении близкого часа расправы трудящихся подневольной украинской деревни над ее врагами. Но она еще не слыхала меня говорящим с таким подъемом чувства негодования против палачей и в то же время надежды, что торжеству их скоро наступит конец, нужно только решительно и повсеместно действовать всем, и старым, и малым, труженикам. Это я чувствовал сам, и это молодежь отметила мне при расставании со мной. Друг перед другом и передо мной, перед моими близкими из Гуляйполя молодежь эта поклялась теперь в том, что она при первом же выстреле из Гуляйполя восстанет повсеместно, разгонит чиновников правительства гетмана, займется разоружением немецко-австрийских воинских частей и, твердо держа знамя восстания в своих трудовых руках, сольется с угнетенными города воедино во имя углубления и расширения общего и единого фронта революции и торжества через эту революцию идей свободы и права на самоуправление тружеников без опеки государства.
Следует, впрочем, отметить, что я и мои близкие из Гуляйполя, хотя и рады были такому воодушевлению крестьянской молодежи, которая увлекала и стариков за собою, предпочитали все же быть осторожными в своей радости, так как вести из Гуляйпольского района получались далеко не благоприятные.
Однако колебаниям уже не было места ни в одном из нас.
* * *
22 сентября 1918 года мы, приготовив нужные нам ручные пулеметы и пулеметы системы «максим», захватили с собой нескольких товарищей из Терновое и Васильевки и выехали в направлении Гуляйполя с расчетом покрыть девяностоверстное расстояние в девять часов.
По дороге невдалеке от села Лукашево с нами встретился конный гетманский отряд под командой двух офицеров. Сам я тоже был в форме капитана. Блеск моих погон, видимо, внушал руководителям этого отряда доверие, и они подпустили нас к себе на 70–80 шагов. Это дало мне возможность стать во весь рост на тачанке с пулеметом, с которым я ехал впереди, и скомандовать конному гетманскому отряду остановиться и сдать оружие.
Но отряд в мгновение ока схватил свои винтовки с плеч и взял их наизготовку.
Наш «максимка» затрещал, и пули его пролетали над головами всадников. Они все соскочили с лошадей и дали сигнал о сложении оружия.
Повстанцы быстро их окружили и разоружили.
Опрашивая офицеров, мы выяснили, что они – помещики. Один из них поручик Мурковский. Он еще весной организовывал на свои средства отряды помощи немецко-австрийской оккупации Украины, а теперь руководил конным отрядом Александровской государственной стражи.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});