в янтаре. Но Идо…
Двери капсулы тяжело раскрылись. Жидкость вылилась наружу. Тело Гюстава упало. Никаких признаков жизни.
Уоти некоторое время постоял рядом с тёплым трупом, но, поняв, что больше смотреть не на что, скрылся.
Ева ещё долго смотрела на Гюстава. На его открытые глаза, застывшие в ужасе. На растерзанную спину, из которой стекали ручьи крови и инитиума. Вскоре вместо писка датчиков она слышала своё неровное дыхание и сердцебиение. В глазах медленно начинало темнеть. Воздух нагревался, и дышать было всё сложнее. Розенфельд вытирала пот с лица и шла к выходу. Но он уходил от неё. Каждый последующий шаг давался сложнее. На плечах Ева чувствовала тяжесть, из-за которой переставлять ноги она уже не могла. Последний шаг, и она падает, но не чувствует тела.
«На место Тайлера нужен новый человек», — голос Лолиты доносился эхом.
«Да, у меня есть несколько вариантов».
«Я уже решила кого поставить».
Затяжное молчание. Ева стала слышать то, как кровь стучит по стенкам вен. Чем-то напоминает волны, бьющиеся о скалы.
«Ева Розенфельд, — произнесла Босстром, — Она идеально подойдёт».
«Мы не можем поставить её. Они с Адамом могут стать сообщниками».
«Или наоборот».
«Лолита, я бы не стал поступать столь опрометчиво».
«Я решила, Уоти! Не хочу слышать, что ты там думаешь!»
«Вот оно что… Ты поверила Адаму».
Море. Слышать его перед забвением — прекрасно. Особенно, когда это море внутри. Солёный запах вперемешку с еле заметным запахом водорослей. Синяя блестящая гладь на восходе. Странно, что Ева видела именно восход, ведь для неё это был закат.
— Не бойся смерти. Она — путь к новой жизни.
Вспышка разбудила Еву. Жгущая боль пронзила глаза. Девушка закрывалась руками, но свет проходил сквозь тело. Тот голос, который она слышала, исходил из света. Глаза уже привыкали к освещению, и вдалеке Ева увидела мужскую фигуру. На нём была мешковатая одежда. На глаза натянут капюшон.
— Пойдём, — незнакомец протянул руку.
Розенфельд потянулась к нему, но тут же замерла, вспомнив о чём-то важном.
— Не сейчас. Мне надо вернуться.
20
Он смотрел на смартфон Лизи и не мог поверить в услышанное. В секунду он потерялся в пространстве и времени, перестал ощущать реальность. Всё внутри замерло. Пустота поглощала Адама целиком, а он даже не старался от неё убежать. Он не мог. Теперь ничего не мог.
Адам пошатнулся и опёрся плечом о стену, по которой сполз вниз. Он сел на холодный больничный пол и укрылся в своих руках. Смартфон упал. Звук от него был единственным, что слышала Лизи.
Давет с усилием давил на лицо, переходя на голову с короткими отросшими волосами. Если бы они были длиннее, он бы содрал их. Вырвал с корнями, как прогнившее дерево.
Он перекатывался взад и вперёд. Боль в груди с каждым движением только усиливалась. Ничего не помогало. И ничего не поможет. Всё пропало. Всё…
Адам больше так не мог. Он закричал. Грудная клетка клокотала от резких вдохов. Давет прижимался к стене и скрёб ногтями по гладкой поверхности. Он рыдал и не мог остановиться. Он просидел бы в таком состоянии всю жизнь, даже если бы она длилась вечно. Пусть с ним делают что угодно, сейчас это уже не важно.
Лизи видела, как трясётся Адам, но не могла ничем ему помочь. Она понимала, что сейчас его не успокоят даже самые искренние слова. До последнего Лизи уговаривала себя сдерживать слёзы, но не смогла. Увидев Адама, прижимающегося к стене, услышав его крики, слёзы ручьём потекли из глаз. Гатаки отошла к другой стене. Она уже не видела Давета, но слышала короткие, полные горя, всхлипы.
Адам потерял счёт времени. Вся жизнь пронеслась перед глазами. И теперь он здесь: в конце пути. Он надеялся не на такой конец. Ева… в её смерти был виноват он! Зачем он дал согласие на то, чтобы она стала Оракулом? Ведь Адам знал, что ничего хорошего из этого не выйдет!
Давет снова взорвался приступом криков и кашля. Слёзы не успевали вытекать и часть из них попадала в горло, где Адам чувствовал их отвратительный вкус горечи. Раньше, когда он слышал выражение «в сердце щемит» он представлял лёгкую боль. Но теперь эта боль выворачивала его изнутри, рвала на части. Но он до сих пор жив! Зачем?!
Ева…
Сколько радости она дарила ему все годы совместной жизни! И сколько забрала с собой! Никто не был так искренен с Адамом, как она. Никто не был так чист, как она. Никто не достоин жизни так, как достойна она!
«Верно, Адам, никто не достоин жизни. За Еву надо отомстить».
«Наверняка в её смерти виновато Правительство».
«Они забирают всё».
«И заберут ещё больше».
Адам соглашался с голосами. Ева не могла умереть от того, что посмотрела в прошлое. Прошлое ничем не отличается от будущего. Она сильная. Она не могла.
Давет вскочил и направился к выходу. Идея, внезапно загоревшаяся, была безумна и в какой-то степени невыполнима. Но это мало волновало Адама. В таком состоянии он чувствовал себя бессмертным, всемогущим и неуязвимым. Если кто-то встанет у него на пути, он тотчас разорвёт на куски этого человека.
Лизистрейт Гатаки перекрыла ему путь. Давет схватил её за руку, собираясь откинуть девушку в сторону, но вместо этого он сам полетел в стену.
— Куда ты собрался?
Лизи заметила изменения в друге, как только тот встал. Безумные движения тряпичной куклы и стеклянные глаза были ярким признаком неадекватности Адама. После того, как Лизи на собственной шкуре ощутила действия голосов подсознания, она могла предположить дальнейшие действия «обезумевшего». Особенно ей казались опасны действия Адама, который не являлся высшим и был в бо́льшей части подвержен голосам подсознания.
— Отойди Лизи, — даже голос Адама был не похож на него, — Не мешайся.
— Нам нужно убираться. Ты слышал, что сказала Ева в обращении? Тебя объявили в розыск, Адам.
Давет развернулся к стене. Лизи готовилась к любым решениям Адама. Его потоки были нестабильны. Энергия увеличивалась, а затем резко падала. От этого стало понятно, почему Адам шатался из стороны в сторону.
— Она не могла этого сказать, — отчаявшись, еле слышно сказал Давет, — Не могла.
— Да, — согласилась Гатаки, подойдя к Адаму, — Но за нами всё равно ведётся охота.
— Не за нами.
Адам развернулся. В глазах застыл траур. Вместо мужчины Лизи видела чёрную субстанцию, которая перестала верить не только в реальность происходящего, но и в себя. За те минуты, пока они находились в принятии смерти Евы,