Надо отдать должное дядьке Василю. Увидев, что вытворяет его приемыш‑племянник, он тяжко вздохнул: "Ну, знать судьбина твоя такая… Поедешь на волшебника учиться" Наутро корова была продана, а через три дня с попутным обозом Юрай отправился в столицу, на прием в школу при Университете. Причем в школу Юрая приняли сразу же, только взглянув на его "чудо‑дуду". Но расписанные по часам занятия и зубрежка стандартных формул как‑то незаметно и постепенно заглушили эту "внутреннюю" музыку, погасили ее. Возможно, оттого юный адепт и потянулся к Торвальду и Мэйджи: в них ему послышалась мелодия – и в них самих, и в тех таинствах, которые они творили. Ну а потом, известное дело: суд, приговор, ссылка…
И вот сейчас музыка вернулась – именно теперь, когда сам Юрай уже давно забыл о том, что она когда‑то была. И можно было просто отдаться ей в полусне‑полузабытьи, ни о чем больше не размышляя и ничего не сочиняя, но просто погружаясь в неспешное течение плавных и печальных звуков. И позволяя "Выявителю предназначений" на своей груди впитывать в себя эту музыку и делать свой выбор.
…
"Внутренняя музыка" продолжала звучать в голове Юрая и назавтра. Но теперь это была уже совсем другая мелодия – светлая, задорная и радостная. В ней бушевали яростные порывы свежего ветра и рокот морского прибоя, перезвон звон храмовых колоколов и стук копыт несущейся во весь опор конницы, там был неукротимый напор и чёткий, хотя и рваный ритм… И в том же самом ритме втòрили этой музыке сладостные стоны молодой жрицы, вновь и вновь принимающей мужское естество Юрая в свое щедрое лоно.
Проснувшись тогда ранним утром, лже‑священник попытался собраться с мыслями: снилось ли ему что‑нибудь, почувствовал ли он волю и власть Тинктара? Хоть какое завалящее знамение? Но нет, ничего так и не вспоминалось. Хорошо было бы украдкой посмотреть на Ключ Предрасположенности, конечно. Но увы, амулет, висевший у него на шее, был укрыт от глаз специальным темным мешочком, снять который могли только два первосвященника – и произойти это должно было только после второго испытания, в храме Армана. А посему Юрай положился на волю судьбы, предоставив событиям развиваться своим чередом. И через несколько часов он уже шагал вместе с отцом Перфилием по дорожке, соединяющем два полухрама. Шагал, преисполненный надежд и нетерпеливого ожидания. Настораживал только последний короткий разговор с настоятелем Тинктарова храма, перед самым выходом.
– Скажите, достопочтенный, – голос отца Перфилия был тих и вкрадчив. – Вы ведь из Энграма, из самой столицы. А знакома ли вам по Вильдору некая леди д`Эрве?
– Энцилия? О да, разумеется, – Юрай был несколько удивлен и даже встревожен этим вопросом. – А почему вы об этом спрашиваете, отче?
– Мне довелось услышать, что означенная леди д`Эрве заинтересована в успехе вашей поездки с господином бароном. Так ли это? – продолжал гнуть свою линию Перфилий.
– Да, ваше священство, именно так. Но осмелюсь снова спросить: отчего в Островском скиту столь пристальный интерес к нашим энграмским делам?
Настоятель слегка замедлился с ответом, сосредоточенно размышляя.
– Давайте скажем так: друзьям леди д`Эрве всегда будут рады в храме Тинктара. В любом его храме – и здесь, в Островском скиту, и в любом другом уголке Круга Земель. Только не спрашивайте меня, почему. Просто примите как данность, и не погнушайтесь воспользваться при случае.
У входа в "светлый" храм Юрая встретил сам настоятель Архелой. А рядом с ним переминался с ноги на ногу дружище Влад Зборовский, оживленно рассматривающий храмы и постройки Скита.
– Милости просим, достопочтенный! И вас, милорд, также приглашаю присоединиться к нашему служению.
Как понял Юрай еще из прежнего разговора с обоими настоятелями, испытания в двух храмах обязаны были разниться как день и ночь. И изрядно проголодавшийся энграмский гость был отнюдь не удивлен, хотя и донельзя обрадован видом ожидавшего их обильно накрытого стола – ведь за аскезой и воздержанием не могут не последовать щедрые дары! Удивляться стоило лишь тому, что стол этот был накрыт не в трапезной, а в центральном зале храма, в непосредственной близости от статуи Армана‑Созидателя.
На эту статую Юрай обратил внимание еще вчера. Собственно, на нее и нельзя было не обратить внимания – изваяние из золота размером чуть больше человеческого роста доминировало над всем храмовым пространством и было видно отовсюду. Арман Первотворящий был изображен здесь, как и принято, в образе крепкого мужчины средних лет с чуть откинутой назад головой. Белая шелковая драпировка оставляла открытыми его широкую грудь и крепкие руки, в одной из которых он держал на протянутой ладони крупное яблоко. На лице божества застыла широкая и добрая улыбка.
Произнеся короткую молитву, Архелой пригласил всех вкусить от приготовленных яств. Там действительно было на что посмотреть: фаршированные утиные яйца, грибные и луковые запеканки, копченая оленина, рыба едва ли не двадцати пяти сортов, всевозможные соленья – и ведь это лишь только закуски. А дальше, как выяснилось, последовала и знаменитая архиерейская уха, которую Юрай уже успел отпробовать в гостях у Всесвята, верховного мага Белозерского царства (о чем он, разумеется, первосвященнику рассказывать не стал), и седло барашка под соусом из можжевеловых ягод… Еда была изысканной и вкусной, хотя и необычно острой и пряной по меркам белозерской кухни.
Стол был накрыт на четверых. Четвертой участницей трапезы оказалась супруга настоятеля – преподобная Феора, дородная светловолосая женщина средних лет с широкими скулами, изрядных размеров грудью и уже отчетливо наметившимся вторым подбородком. Жрецам Армана, в отличие от служителей Тинктара, жениться дозволялось – и они, как правило, отличались крепкими семьями с большим количеством детей. Так и при взгладе на Феору не было не малейшего сомнения, что она успела уже родить и выкормить не одного ребенка.
Застольная беседа была неторопливой и ни к чему не обязывающей, первосвященник регулярно подливал всем какой‑то особенной храмовой настойки на местных кореньях, но при этом, как отметил Юрай, внимательно следил за тем, чтобы ни один из его гостей не переходил грани умеренности в еде или выпивке. Была и еще одна странность: сегодня за столом прислуживали только женщины – несколько молодых послушниц в цветастых льняных сарафанах и пара жриц постарше.
Наконец, хозяин храма отодвинул от себя очередное блюдо и поднялся во весь рост.
– Любезные энграмские гости! Великой радостью для меня явилось принимать столь достойных посетителей в сиих чертогах…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});