Санта-Клаус
Знаете ли вы, как справляется Санта-Клаус с возложенной на него задачей — развезти в Новый год подарки и тихонечко их спрятать под елкой в новогоднюю волшебную ночь? Ведь подумайте только: на нашей родной планете более шести миллиардов человек населения, одних детей около миллиарда, и каждый в новогоднюю ночь ждет подарка. Невозможно, не управляя скоростью движения времени, охватить такую прорву народа. Ну так вот: для того чтобы повсюду успеть, Санта-Клаус использует так называемые обезьяньи часы-клепсидры. Они ему помогают задержать течение времени и даже повернуть его вспять, когда это особо необходимо.
Почему эти часы обезьяньи? Сейчас объясню. Способ измерения времени был придуман в Древнем Египте. Помогли в этом важном деле священные храмовые обезьяны гамадрилы, которые в древние времена считались человеку роднёй. Читаем у П. Флоренского («Философия культа», М.: Мысль, 2004, стр. 90), который в свою очередь цитирует Гораполлона по греческому переводу Филиппа:
Египтяне у этого животного наблюдали поразительную правильность в мочеиспускании: гамадрил, по мнению египтян, мочится каждый час, и так равномерно, что египтяне были наведены этим явлением на изобретение клепсидров (водяных часов) и на разделение дня и ночи на двенадцать равных частей. Трисмегист, когда был в Египте, своими глазами убедился в том, что гамадрил в течение дня мочится двенадцать раз в правильные промежутки времени, и это ему дало мысль устроить прибор, который искусственно выпускает воду совершенно равномерно, и потому и явилось разделение дня на двенадцать часов.
Тот же Гермес Трисмегист усовершенствовал свое изобретение, добавив в него механизм управления течением времени, т. е. создал первую в мире машину времени. Она-то и перешла в наследство доброму Санта-Клаусу на радость людям и — особенно — нашим детям.
«Сатиры» Саши Черного
Что мне больше всего нравится в этом поэте, так это его фамилия. Мне вообще нравятся поэтические фамилии, сделанные из цветовой гаммы. Андрей Белый, Василиск Гнедов, Борис Рыжий, Серафим Голубой. Это я, конечно, шучу. Саша Черный поэт хороший не только своей фамилией. Сатирик, лирик, автор замечательных «Солдатских сказок» и «Фокса Микки», — за что бы Саша Черный ни взялся, всё у него ладилось и выходило на славу. Я, когда работал такелажником в Эрмитаже, часто, наблюдая за публикой в залах, повторял строчки из его стихотворения «Стилисты»:
«Эти вазы, милый Филя,Ионического стиля!»— «Брось, Петруша! Стиль дорийскийСлишком явно в них сквозит…»
Я взглянул: лицо у ФилиБыло пробкового стиля,А из галстука ПетрушиБил в глаза армейский стиль.
А еще мне очень нравится:
Утро. В парке — песнь кукушкина.Заперт сельтерский киоск.Рядом — памятничек Пушкина,У подножья — пьяный в лоск…
А еще… Впрочем этого поэта цитировать можно долго. Он всегда был актуален и современен и остается таковым по сей день. Это свойство хорошей литературы — быть востребованной во все времена, независимо от года создания. А может быть, это свойство общества, которое, что вчера, что сегодня, — не меняется, хоть ты лопни.
Сведенборг Э.
Вот список многочисленных интересов знаменитого шведа Эммануила Сведенборга, кроме, разумеется, основного — практического постижения Бога:
В Лондоне еще юношей он выучился на переплетчика, столяра, часовщика, наладил изготовление линз и научного инструментария. Еще он рисовал карты для глобусов. Кроме того, он занимался разными естественными науками, алгеброй и новой астрономией Ньютона, с которым хотел пообщаться, но знакомство не состоялось. Он был практик-изобретатель. Он предвосхитил небулярную гипотезу Канта―Лапласа, спроектировал летательный, а также подводный аппарат, предназначенный для военных нужд. Ему мы обязаны способом измерения долгот и трактатом о диаметре Луны. Около 1716 года он затеял издавать в Упсале научный журнал, который красиво назвал «Гиперборейский Дедал», и издавал его двадцать лет. В 1717 году отвращение к занятиям сугубо умозрительного свойства вынудило его отказаться от предложенной королем кафедры астрономии. Во время дерзких, ставших легендарными, войн Карла XII он служил военным инженером. Он разработал и создал приспособление для перемещения кораблей волоком на расстояние более четырнадцати миль. В 1734 году в Саксонии вышли три его тома «Философских и минералогических сочинений». Он писал добротные латинские гекзаметры, и английская литература привлекала его силой воображения. Если бы он не посвятил себя мистике, он стал бы знаменитым ученым. Как Декарт, он хотел найти то место, в котором душа соединяется с телом…
Этот перечень принадлежит аргентинцу Борхесу, а взят он из предисловия к самой знаменитой книге Сведенборга «О небесах, о мире духов и об аде», несколько лет назад переизданной издательством «Амфора».
Что же вдруг такое произошло, отчего блистательный практический ум Сведенборга переклинило на занятия мистикой? Вот что пишет об этом Борхес:
Главное событие его жизни случилось в Лондоне, апрельской ночью 1745 года. Сам Сведенборг назвал его откровением. Ему предшествовали сны, молитвы, периоды неуверенности и воздержания, и, что наиболее характерно, кропотливый научный и философский труд. Какой-то незнакомец молчаливо шел за ним по лондонской улице, как он выглядел, нам неизвестно, потом вдруг зашел к нему в комнату и сказал, что он Бог. Он прямо возложил на него миссию открыть впавшим в грех, неверие, заблуждения людям утраченную Иисусову веру. Он объявил ему, что дух его побывает в Раю и Аду и сможет поговорить с демонами, ангелами и мертвыми.
Результатом этих посещений адских бездн и райских высот и бесед с их обитателями и явились сочинения шведского мистика.
Семиотика
Сфера семиотики включает в себя столько всевозможных явлений жизни, что порой непонятно: данный, конкретный факт — проекция ли он прошлого в настоящее или это нечто, рождающееся всякий раз заново?
Вот, к примеру, кофе в постель. Причуда ли это моды, т. е. вещь, которая переходит из века в век, или же такая привычка организуется у человека естественно? Лично я в таком явлении, как «кофе в постель», вижу скорее проявление «комплекса раба» в человеке, чем его действительное желание. Помните, как в «Сатириконе» Петрония вчерашний раб Трималхион, желая показать, что он тоже не лыком шит, закатывает роскошный пир. Или — правда, в ином контексте, — фолкнеровское описание особняка Сноупсов, где внешне все выглядит очень богато, а на деле золото — лишь выкрашенная в золотой цвет дешевка. Примерно такого же порядка и «кофе в постель»: когда расправившееся с аристократией революционное государство постепенно обуржуазилось и в карикатурном виде стало перенимать манеры своих вчерашних хозяев.
Теперь рассмотрим с точки зрения семиотики такое распространеннейшее явление, как выезд на шашлыки. Я, к примеру, терпеть не могу жареное мясо на вертеле, но никогда от подобных поездок за город не отказывался. И всякий раз, впихивая в себя полусырое, подгорелое мясо, удивлялся: ну что в этом привлекательного? А потом понял: не в мясе дело. Просто выезжающий на природу человек бессознательно воспроизводит в себе настоящем того неандертальца (или питекантропа? Я не специалист, не знаю), которым когда-то был.
Короче: да здравствует семиотика, наука помогающая нам заглянуть в себя и ужаснуться, увидев в зеркале жуткую клыкастую рожу.
«Сенсации и замечания госпожи Курдюковой за границею» И. Мятлева
Иван Мятлев был человеком нрава шутливого. Он даже деловые записки умудрялся писать стихами. Вот, например, его записочка князю Вяземскому: «По общем совещании, при общем желании вас в Знаменском видеть и никого лишением этого удовольствия не обидеть, мы сделали выбор, почтеннейший князь, для сего воскресного дня-с…» — и так далее. Мятлев, несмотря на свое высокое положение в обществе (действительный статский советник, камергер, обладатель огромного состояния, владелец нескольких крупных поместий и проч.), имел репутацию шута горохового, юрода, обижаться на которого грех. Он мог на балу в присутствии наследника престола взять у заезжей маркизы букет цветов, искрошить их у себя на тарелке и преподнести в качестве салата адъютанту наследника.
Обыденность он превращал в праздники. Люди умные это понимали и ценили. Лермонтов, например:
На наших дам морозныхС досадой я смотрю,Угрюмых и серьезныхФигур их не терплю.Вот дама Курдюкова,Ее рассказ так мил,Я от слова до словаЕго бы затвердил…
Поэма о мадам Курдюковой — самое объемное и значительное поэтическое произведение, оставленное нам в наследство Иваном Мятлевым. Оно было популярно в свое время не менее, чем, скажем, не так давно поэма Леонида Филатова о Федоте-стрельце. «Сенсации и замечания мадам Курдюковой» и по сей день вызывают если не смех, то уж улыбку во всяком случае.