машины, но, когда я вчера услышал, что у кладбища остановился «Роллс-Ройс», я не сомневался.
– Только из-за машины? – после перевода спросил Джим.
Лорин посмотрел на него и ответил, делая паузы после каждой фразы, чтобы я перевела.
– Нет, конечно. У Пентеров Роза заговорила по-итальянски, но все равно с южно-тирольским акцентом. Они притворились, что не заметили, но Ирмгард ее узнала. Когда вы утром приехали к ресторану, Ганс Пентер мне уже позвонил.
– Почему же никто ничего не сказал? – покраснев, спросила я, понимая, какая я глупая и как грубо поступила.
– Ну, миссис Митчел, ты ведь не хотела, чтобы тебя узнали. Все поняли.
Джим пристально наблюдал за мной.
– Что он сказал?
Я подняла палец и продолжила по-немецки:
– Значит, все с самого начала знали, кто мы.
– Конечно, – ответил Лорин.
– Откуда?
Он вздохнул.
– Мы живем в маленькой альпийской деревушке, но газеты читаем, и теперь у нас есть и телевизоры.
Он театрально вскинул брови.
– Сколько из Южного Тироля вышло богачей, известных по всему миру?
Я не знала. Райнхольд Месснер еще не прославился как лучший альпинист конца двадцатого века. Джорджио Мородер еще не сотрудничал с Донной Саммер. Гилберт и Джордж только начали работать вместе.
Лорин встал и подошел к пачке газет на серванте.
– Что случилось-то? – спросил Джим.
– Ох, – покачала я головой. – Я выставила себя полной дурой – все, и в гостинице, и в ресторане, знали, кто мы, с самого начала. Вот тебе и анонимность.
Джим задумчиво смотрел на меня.
– Да ладно, это чепуха. А вот это важно.
Он показал на Лорина, листавшего кипу газет.
Лорин вытащил старый номер местной газеты и, подойдя к столу, развернул ее и положил передо мной. На первой странице была фотография нас с Джимом на ступеньках церкви после свадебной церемонии. Заголовок гласил: «Роза снова выходит замуж», и статья поясняла: «После многих лет траура Роза Дюмаре, урожденная Кусштатчер (из Оберфальца), вновь обрела любовь в лице магната Джима Митчела».
Я читала статью, которая вкратце рассказывала о моей жизни и карьере.
Внутри было больше материала, и снимок, сделанный в аэропорту Хитроу рядом с купленными Грасой чемоданами Луи Виттона.
– Так ты знаешь все? – спросила я.
– Нет, не все, хотя у меня есть еще вот это.
Он вернулся к туалетному столику и открыл дверцу. Передвинув вазы, кувшины, свечи, он достал полинявший, обтянутый джутовой тканью альбом и вручил мне. Листы в альбоме едва держались, вероятно, его часто листали. Черные страницы полиняли и по краям стали коричневыми, газетные вырезки пожелтели и отклеились.
– Альбом твоей матери.
На первых фотографиях я была с Диором. Я остолбенела. Мне и в голову не приходило, что мать по мне скучает, не то что следит за моей жизнью.
Этого я не понимала.
Она никогда не пыталась меня найти, не писала. Я взглянула на Лорина. Если этот чудесный человек видел в ней хорошее, любил ее, значит, она была не так уж бессердечна. И тут мне пришла в голову грустная мысль: вдруг она считала, что без нее мне будет лучше? И поэтому не пыталась меня разыскать. Я ведь и ребенка бросила по той же причине. Я оттолкнула альбом.
– Ты была совсем юная, Роза, такая юная, – сказал за моим плечом Джим, пугая меня.
Я и не заметила, как он очутился рядом, сжимая спинку стула и наклоняясь через мое плечо. Из своих поисков он знал все этапы моей жизни, но видеть фотографии – совсем другое дело.
– И такая красавица.
На фото я выглядела совершенно по-дурацки: молодая женщина, утонувшая в метрах ткани, свисавшей с руки человека намного старше меня.
– Мы были с ним хорошими друзьями и коллегами. Только я могла ему возражать, спорить с ним, хотя в этом часто не было необходимости.
На других страницах была Бразилия.
Здесь фотографий было мало, только небольшие вырезки о моем растущем бизнесе, расширении зоны сбыта, и фотография, где я, убитая горем, опираюсь на руку Грасы после похорон Шарля. Я не помню, чтобы там была пресса, но меня чуть не на руках отнесли к машине, когда я потеряла сознание после открытия крышки гроба.
В альбоме была только одна фотография, снятая в дымном джаз-клубе, на которой я в жутко яркой, мудреной помаде томно смотрела на сцену.
Заголовок гласил, что я влюблена в музыку. Потом мелькнуло несколько заметок о росте моего бизнеса в Нью-Йорке. Статьи о Нью-Йорке лежали не наклеенные.
– После смерти твоей матери я сначала их вырезал, но потом…
Лорин замолчал.
– Теперь ты можешь заняться этим сама.
Я закрыла альбом и отодвинула в сторону. Джим сел и взял его в руки.
– Не знаю.
Я встретилась с Лорином взглядом.
– Не знаю, сколько мы здесь пробудем.
– Ты, наверное, очень обиделась. Твоя мать надеялась, что ты вернешься. Она не простила себе Шляйха. Так и не простила.
У меня не было слов. Я вертела в руках пустую рюмку и подняла, чтобы посмотреть, не осталось ли в ней капель. Джим рассматривал старые вырезки, но Лорин следил за мной.
– Я читала про мыльного человека, – наконец сказала я. – Она знала?
– Нет. Она умерла раньше.
Он опустил глаза. Я никогда не видела его неуверенным в себе.
– Лорин, была война! – воскликнула я, потрясенная, что он чувствовал свою вину. – Ты меня спас!
– Я не об этом жалею, – сказал он, глядя на Джима.
Я растерялась.
– Тогда в чем дело?
– Я сам должен был это сделать, – тихо заметил он.
– Это был не ты? А я думала…
– Томас настоял, что это его дело. Что это касается воинской дисциплины.
Я прикрыла рот рукой.
– И что произошло?
– Я заманил Шляйха в пещеру, сказав, что ты его ждешь. Он от нетерпения не стал и раздумывать. Внутри его поджидал Томас с винтовкой и веревкой. Все произошло довольно легко. Томас накинул ему на шею веревку, я держал его за руки, пока Томас душил.
– Можно пройти в туалет? – спросил Джим.
Мы говорили по-немецки, и его вопрос вклинился, как нож в мрачную сцену наших воспоминаний.
Лорин отвел его и вернулся.
– Спасибо. Я всем обязана только тебе.
Он взглянул на руки.
– Не помню, кто затянул веревку, но я помогал и видел, как он умер.
Я взяла его за руки и прижала их к своим губам.
– Иногда зло просто необходимо. Я это хорошо выучила.
– Поэтому мы так и поступили.
– Вы спасли мне жизнь. Я никогда этого не забуду.
Мы долго смотрели друг на друга. Он кивнул, потом встал, убрал пироги и кофе