И хочется закончить рассказ о годе 1961-м воспоминанием БНа о конце 1959-го, потому что настроение, так ярко переданное им в том тексте, было почти таким же и два года спустя.
«…Конец октября — начало ноября 1959 года. На улице холодно. Трещат поленья в большой кафельной печи. …Мы сидим у большого обеденного стола в маминой комнате в Ленинграде напротив друг друга, один за машинкой, другой — с листом бумаги и ручкой (для записи возникающих вариантов) и — слово за словом, абзац за абзацем, страница за страницей — ищем, обсуждаем, шлифуем „идеальный окончательный текст“… Мама хлопочет на кухне, иногда заходит к нам на цыпочках — что-нибудь взять из буфета. Все ещё живы и даже, в общем, здоровы. И всё впереди. И всё получается. Найден новый способ работы, работается удивительно легко, и всё идёт как по маслу: повесть „С грузом прибыл“ и три рассказа — „Странные люди“ („Десантники“. — А.С.), „Почти такие же“, „Скатерть-самобранка“ — закончены (или почти закончены) меньше чем за месяц. Казалось, теперь всегда будет так — легко и как по маслу. Но это нам только казалось».
Вот такая Болдинская осень. А теперь прикинем (могу себе представить. Как это делает БН с его математическим складом ума): за месяц — повесть и 3 рассказа, за год — 12 повестей и 36 рассказов, за десять лет — 120 повестей и 360 рассказов…
Пожалуй, даже японцы такими темпами не работают, хотя известно, что именно они — мировые рекордсмены в литературе по листажу.
Ещё два года АБС работают, как японцы — с перерывами, конечно, но очень интенсивно: закончено «Возвращение», закончены «Стажёры», и придумано, обсуждено, начато, набросано ещё много-много всякого- разного.
Но именно 1961 год стал для них годом последних иллюзий — и политических, и литературных.
Забытая повесть (дополнение к главе)
Упомянув уже в третий раз повесть «С грузом прибыл» (под разными заголовками), я с легким удивлением обнаружил, что ведь ни слова не написал о ней. А меж тем она была задумана, написана и дважды издана под названием «Путь на Амальтею» именно в тот период, который охватывает эта глава. Действительно, подзабытая повесть. Её и сами-то авторы не слишком высоко ценили. АН 28 апреля 1961 года прямо написал в своём дневнике:
«Я и сам в последнее время как-то не очень доволен „Путём на Амальтею“, а после разговора (с И.А. Ефремовым в тот день. — А.С.) и вовсе задумался. Пустенькая вещица. Нет в ней ничего, кроме фамилий, что указывало бы на национальность, идейные убеждения героев. Без толку написано».
И братья не предлагали повесть к переизданию с 1964 по 1985 год, а всевозможные критики и даже поклонники АБС традиционно воспринимали эту вещь как некое бесплатное приложение к «Стране багровых туч», этакое миниатюрное «Десять лет спустя» к космическим «Трем мушкетёрам», как остроумно подмечает Светлана Бондаренко. Однако, если сегодня внимательно перечитать текст, легко видеть, какой огромный шаг вперёд сделали авторы. Во второй маленькой повести им удалось сказать больше, чем в первой огромной. И дело не только в стилистике, не только в пресловутом «хемингуэевском лаконизме» (а подражание сверхпопулярному и ещё живому тогда гению Стругацкие почти декларируют) — дело всё-таки в самой постановке литературной задачи и блестящем исполнении замысла. Как рассказывает БН, они хотели в этой «производственной» повести создать атмосферу обыденности, повседневности, антигероизма. И они сделали это. Поразительная и очень достоверная будничность совершаемого героями подвига роднит эту книгу не столько с Хемингуэем, сколько с Экзюпери, с его спокойными профессионалами-лётчиками из «Планеты людей» или «Ночного полёта». Они и были настоящими космонавтами 20-х годов: такой же риск, такое же мужество, такая же новизна ощущений. И кстати, название (первое) получилось тоже совершенно в духе Экзюпери — предельно простое и будто списанное с отчёта. Экзюпери долго мучился, как назвать свою первую повесть, а потом увидал на ящике надпись «Почта на Юг» и понял, что лучше уже не придумать. Вот и АБС взяли сухую строчку доклада «С грузом прибыл» — и всё, идеальный вариант. Зря поменяли на «Амальтею» — слишком красиво, а значит, шаг назад к героической романтике ранних вещей.
И как же правильно, что герои АБС не потащили с собой на Юпитер «двигатель времени», как собирались в одном из ранних вариантов! Да и космические пираты из более позднего варианта тоже были бы там лишними. Фантазия авторов, в ту пору буйная, необузданная, заставляла пускаться во все тяжкие, и всё-таки пираты и космические бои — это был бы явный фальстарт. И детско-юношеские издательства, обалдевшие от неожиданности, встали стеной против такого поворота. Почему? Странно… Если вдуматься, где тут посягательство на Систему? Чем отличаются космические пираты от привычных старой фантастике земных шпионов? Нет, неслучайно именно в глухие, застойные годы и особенно в детской фантастике пиратов этих стало видимо-невидимо. Стругацкие же к теме космического пиратства прикоснутся лишь однажды и не слишком удачным образом — «Экспедиция в преисподнюю», 1974-й год.
Правильно говорят — что Бог ни делает, всё к лучшему.
Глава десятая
ИЮНЬСКИЙ ДОЖДЬ
«В просторной приёмной райвоенкомата висели плакаты. Плакаты обучали, как надо действовать при атомном нападении. На них с лёгкой руки неизвестного художника всё получалось просто, они обнадёживали и вселяли уверенность, что, в конце концов, всё не так уж страшно и можно спастись, если знать предлагаемые на плакатах средства».
Геннадий Шпаликов, сценарий фильма «Я шагаю по Москве»Он стоял возле часовни, поставленной в память гренадёрам, погибшим под Плевной в 1877 году, что напротив Политехнического музея, и посматривал на небо. Небо хмурилось. Было ещё жарко, и солнце светило вроде как ни в чём не бывало, но откуда-то с юга, из Замоскворечья наползали тяжёлые тёмно-серые тучи. Да, вот как раз туда ездили они сегодня утром с Ниной Берковой, в переулочек на Новокузнецкой. И там, в этом угрюмом монументальном здании, стояли в просторном вестибюле, напоминавшем холл шикарного нью-йоркского отеля из довоенного фильма, и томились в нетерпении. Противная нервная обстановка — говорить уже ни о чём не хочется, и даже читать не получается. Кстати, он никогда не любил читать вот так, в очередях, на ходу, в ожидании кого-то или чего-то. Читать он любил с комфортом, лучше всего дома, лежа на диване. А там было довольно любопытно наблюдать за людьми, входящими и выходящими. Нет, это были не учёные, не строители нового мира, не творцы, не люди Полдня — это были клерки, какие-то затравленные, запуганные, задавленные жизнью. Почти никто из них не улыбался. А может, это просто кажется ему? Потому что настроение поганое.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});