Читать интересную книгу Господь - Романо Гуардини

И еще нам нужно осознать, что само наше христианское бытие должно все время возникать заново. Ибо то новое, что является верой, входит в нас не как нечто готовое, упавшее с неба. Дело в том, что верующий – это я. Вера возникает из моих жизненных сил, из моего сердца, из моего духа. Душой и телом я живу в вере – а это означает, что в этой вере опять-таки присутствует мир, который стремится прочь от Бога. Как если бы, с одной стороны, стоял я, верующий, а с другой – падший мир. Но это не так: вера должна осуществляться в реальности мира, в моем живом бытии. А оно беспрестанно стремится опрокинуть самое веру, отвлечь ее от Бога и превратить в гарантию моего самоутверждающегося мирского существования.

Горе мне, если я скажу «я верую» и почувствую в этой вере самоуспокоенность. Тогда мне угрожает отпадение (1 Кор 10.12). Горе мне, если я скажу «я христианин», косо поглядывая, чего доброго, на других, которые по моему мнению, не таковы, или на эпоху, противоречащую христианству, или на какое-либо противоположное культурное течение. Тогда мое христианское бытие рискует оказаться не чем иным, как религиозной формой моего личного самоутверждения. Неверно, что «я – христианин»; я на пути к тому, чтобы стать таковым, если Бог мне это дарует – не в виде обладания чем-то или, тем более, для осуждения других, но в форме движения. Быть христианином я могу, только если во мне сохраняется сознание опасности отпадения. Глубочайшая опасность не в том, что моя воля спасует перед какой-либо задачей – это она может осознать с Божией помощью и снова взять себя в руки, – но в том, чтобы воля сама по себе не стала нехристианской. А эта опасность проявляется больше всего тогда, когда воля кажется самой себе достаточно твердой. Ничто не дано мне навсегда и наверняка все только как начало, как движение, все в форме становления, доверия, надежды и просьбы.

13. ПРОЩЕНИЕ

Предпоследняя просьба молитвы Господней гласит: «Прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим» (Мф 6.12). Так сказано у Матфея; Марк продолжает ту же мысль дальше: «И когда стоите на молитве, прощайте, если что имеете на кого, дабы и Отец ваш Небесный простил вам согрешения ваши» (Мк 11.25). А Матфей непосредственно вслед за молитвой Господней говорит: «Если вы будете прощать людям согрешения их, то простит и вам Отец ваш небесный; а если не будете прощать людям согрешения их, то и Отец ваш не простит вам согрешений ваших» (Мф 6.14-15).

Таким образом, прощение наших грехов Богом теснейшим образом связано с тем, согласны ли мы прощать другому человеку причиненную нам обиду. Впоследствии та же мысль получает дальнейшее развитие. После слов Иисуса о братском наставлении на истинный путь сказано: «Тогда Петр приступил к Нему и сказал: Господи! сколько раз прощать брату моему, согрешающему против меня? до семи ли раз? Иисус говорит ему: не говорю тебе: до семи, но до седмижды семидесяти раз» (Мф 18.21-22). Прощение должно быть не чем-то случайным, но неотъемлемой частью существования, оно должно стать постоянным настроем одного человека по отношению к другому.

Чтобы объяснить Своим слушателям, что речь здесь идет о самом важном и что лицо человека перед Богом определяется тем, как он относится к другому, провинившемуся человеку, Иисус сразу же рассказывает о царе, собирающем долги: этот царь велит проверить записи, находит у одного из слуг огромную недоимку и приказывает взять в залог его имущество, и семью, и его самого для покрытия долга. Тот просит пощады, и его государь, будучи великодушен, прощает ему долг. Но едва успев уйти, слуга встречает товарища, задолжавшего ему намного меньшую сумму. Он тут же набрасывается на него, не принимает во внимание ни извинений, ни просьб и передает его долговому правосудию, которое в древности было ужасающе жестоко. Царь узнает о случившемся, приходит в сильный гнев при виде такой бесчувственности и приказывает подвергнуть этого человека тому самому наказанию, на которое тот обрек своего должника. Вывод же гласит: «Так и Отец Мой небесный поступит с вами, если не простит каждый из вас от сердца своего брату своему согрешений его» (Мф 18.35).

Если здесь речь идет о случае, когда тот, кто поступил с нами несправедливо, признает это и хочет загладить свою вину, то ранее в той же главе говорится о человеке, который не сознает своей вины или не хочет в ней сознаться. О таком человеке, говорит Иисус, ты должен позаботиться. Нанесенная тебе обида не должна породить в тебе злопамятство и чувство собственного превосходства. Ты должен сделать все возможное, чтобы другой осознал свою вину и попытался исправить положение. Это будет нелегко. Если ты подойдешь к нему как человек, стоящий нравственно выше его и милостиво к нему снисходящий, как классный наставник или проповедник, отстаивающий к тому же свои права, если есть в тебе эта «фарисейская закваска» (Мф 16.6), то другой не почувствует ничего, кроме твоего высокомерия. Его сопротивление твоему требованию подкрепится и прикроется той обидой, которую ты ему действительно наносишь своим отношением, и конец будет хуже начала (Мф 12.45). Поэтому, если ты хочешь осуществить то, чего требует Христос, ты должен сначала преодолеть реакцию собственного сердца на причиненную обиду – раздражение, желание быть правым – и стать подлинно свободным. Ты должен простить до глубины души и обратиться к подлинному «я» другого человека, тому «я», которое подавляется его мятежным сердцем, – тогда ты создашь предпосылки для того, чтобы он прислушался к тебе. Если ты так поступишь, то принесешь ему освобождение и снова обретешь своего брата (Мф 18.15).

Таково великое учение Иисуса о прощении, настойчиво Им повторяемое и являющееся неотъемлемой частью Его учения о жизни. Чтобы понять его действительную сущность, углубимся в него постепенно и так дойдем до самого его ядра.

Что должен человек преодолеть в себе самом, чтобы действительно простить?

На низшей ступени, в сфере животного существования, – чувство, что имеешь дело с врагом. Оно есть и у животных. Оно распространяется до тех пределов, которых достигает уязвимость жизни. Живые существа устроены таким образом, что сохранность одного – угроза для другого. Так же обстоит дело с человеком, которого грех глубоко втянул в это состояние борьбы за существование. Другой, причинивший мне вред или отнявший у меня нечто ценное, – мой враг... Против него подымаются исконные чувства недоверия, страха, отталкивания. Я стараюсь защититься от него. Мне легче защищаться, если я сохраню чувство, что он опасен, если мой инстинкт не будет доверять ему и я все время буду готов нанести удар...

А прощение означает, что я отказываюсь от защитной реакции, от естественной ненависти, которая кажется мне такой оправданной и позволяет чувствовать себя в безопасности... Для этого я должен преодолеть страх и рискнуть остаться беззащитным, зная, что самое главное во мне неуязвимо для врага. Это, конечно, не означает, что я должен предаваться иллюзиям относительно опасности, которую представляет собой тот, кто хочет мне зла, и само собой разумеется, что я должен делать все, что нужно, для защиты, быть бдительным и решительным. Речь идет здесь об ином, более глубоком, – о прощении. А оно предполагает мужество, возникающее из глубинного чувства защищенности, – и чаще всего это чувство оправдывается успехом, потому что истинно прощающий сильнее боящегося и ненавидящего.

Жажда мести более свойственна человеку, чем животному. Она – ответ на опасность, не для жизни, но для власти или чести. Если другой человек мог меня как-то задеть, то это показывает, что он был сильнее меня. Если бы я был таким, каким должен был бы быть, то он не позволил бы себе этого. Влечение к мести есть стремление восстановить свое самолюбие путем унижения врага. Если другой будет унижен, то я возвышусь в сравнении с ним... Прощение означает отказ от этого, следовательно, оно предполагает, что мое самосознание поднимается выше неприкосновенной внутренней чести. И успех опять-таки подтверждает, что так я лучше оберегаю свою честь, в частности и в глазах других, потому что такая свобода лишает оскорбление его смысла и духовно обезоруживает врага.

Еще ближе к духовной области такое чувство, как потребность в справедливости. Справедливость – это тот порядок, который устанавливает правильные соотношения не вещей и сил, а личностей. Если личность получает то, на что она по сути своей имеет право, если личности во всей их полноте вполне оцениваются по достоинству и занимают соответствующее место, – это и есть справедливость. Когда другой человек поступает со мной несправедливо, этот порядок нарушается, притом там, где это более всего затрагивает меня, – во мне самом. Против этого восстает мое чувство. В элементарной потребности в справедливости заключено немало обычного страха, связанного с явлениями более низкого порядка, о них мы уже говорили, – ибо справедливый порядок одновременно служит защитой. Другой элемент – оскорбленное самолюбие и жажда мести; они удовлетворяются, когда подчиняют себе справедливость. Но глубже всего этого мое желание получить то, что подобает мне по достоинству. Простейшим выражением этого является древний закон возмездия: «Глаз за глаз, зуб за зуб» (Исх 21.24). Что сделал мне другой человек, то и ему нужно сделать. Этим искупается несправедливость, и порядок восстанавливается...