Но когда к запаху ладана, мирры и травы ахаб примешался запах погони и опасности, запах пыли и конского пота - запах умиравшего под дворцовой стеной Ут-Шами, - когда в темном переходе ночной половины прижал к себе Дэнеш безвольно подчинившееся тело, из-за которого господин Лакхаараа обнажил меч, готовый поднять его на отца, из-за которого войско, ушедшее в поход, повернуло на Аз-Захру, из-за которого еще прежде царевичи бросали друг на друга волчьи взгляды...
Но когда поднял царский наложник слишком тяжелый для него меч и поднес близко к глазам, словно любуясь своим отражением в зеркально сиявшем лезвии, а Дэнеш, который слышал, и видел, и понял, Дэнеш, который и не торопясь дюжину раз успел бы помешать - не шелохнулся, потому что понял, и одобрил, и полюбил отчаянный и невероятный замысел того, кто казался равным подмигнувшему на базаре за пару мелких монет...
Один из многих.
Один.
Все в нем было противоположно Дэнешу. Дэнеш был неприметен, тенью среди теней скользя мимо, не потревожив, не нарушив привычного сочетания света и тени, цвета и очертаний. Призрачный плащ растворялся в тенях, слизывая следы ашананшеди.
Наложник, где бы ни появился, был подобен светильнику, внесенному в темный покой.
Дэнеш подчинялся вещам и предметам, прибегая к их защите, возникая из ничего, чтобы нанести удар.
Наложник подчинял себе все, что его окружало, становясь центром кругового орнамента. Или мишени. Даже темное покрывало выделяло его из окружающего, четко обводя границу тайны, притягивая взор.
Дэнеша не услышал бы никто за своим собственным дыханием и биением собственного сердца.
Каждое движение наложника сопровождалось певучим звоном серебряных бубенцов, многоголосым перешептыванием тканей.
Даже одетый в одежды всадника, он оставался самим собой, и все движения были продолжением танца, начатого в тот миг, когда жесткие пальцы евнуха-воспитателя расправили плечи и приподняли подбородок светловолосому мальчику в вышитой рубашке, едва научившемуся ходить. Каждое движение, останови его в любой момент, застывало одной из поз танцевального канона "Стебель на ветру", а неостановленное - струилось от одной позы к другой столь подчеркнуто и явно, что вид наложника поневоле завораживал.
Дэнеш, чье движение мог проследить и расчленить лишь равный, чье обучение началось задолго до того, как он научился ходить, Дэнеш однажды попробовал сесть в седло так, как это делает Акамие. Он прикинул, что очень нерешительный и неумелый враг мог убить его по крайней мере трижды. У Дэнеша не было таких врагов.
Всякое движение Акамие было красиво избыточной, но неотразимой красотой.
А запах ладана и мирры не выветривался из его волос и рубашек, и свиток, спрятанный под рубашкой ашананшеди, согретый теплом его тела, источал запах ладана и мирры, и травы ахаб, запах ночной половины и того единственного, который действительно отличался от всех остальных. Дэнеш видел, как просияло лицо царевича-ослушника, когда его лица коснулся этот запах. И то, что царевич обрезал косу и бросил ее в снег, как бросают после боя сорванный с головы насквозь пропотевший платок, сравняло в цене гордость победоносного полководца и достоинство опозоренного наложника.
Не пара мелких монет и не десяток кошельков, туго набитых золотом, коса царевича. За право называться другом раба с ночной половины...
Один.
Такой - один.
Чем не пытались заплатить за него!
Дэнеш не гадал, чем мог бы заплатить он, потому что знал: есть вещи, которые невозможно купить. Верность ашананшеди тому, кто посылает на смерть. Верность коня ашананшеди всаднику, который загнал его и загонит еще, если прикажет посылающий на смерть. Верность царевича Акамие тому, кто сделал его рабом с ночной половины. Невозможно купить то, что не имеет причины, а само себе причина.
Дэнеш спешил. Слишком много времени заняли поиски заветной шкатулочки Акамие. Он знал, что этим не купит желаемого, но желаемое и не продавалось. Как верность ашананшеди.
Поэтому ни мгновения не колебался, когда понял, что придется спуститься в сокровищницу Аз-Захры. И был бы Дэнеш плохим лазутчиком, если бы можно было рассказать захватывающую историю об этом приключении. А плохой лазутчик - мертвый лазутчик, и, будь Дэнеш плохим лазутчиком, нечего было бы и рассказывать о нем. Приключения не было. Просто Дэнеш убедился, что в сокровищнице Аз-Захры шкатулки с драгоценным снадобьем нет.
А если его сберегли не как драгоценность, а как лекарство? Где следует искать лекарство? В доме лекаря.
Слишком много обнаружилось лекарств в доме лекаря, слишком много сундуков и ящичков, набитых шкатулками, шкатулочками и мешочками, а также футлярами со свитками, но такие сундуки Дэнеш открывал - и сразу закрывал. А еще в доме придворного лекаря обнаружилось слишком много хозяйственных жен и расторопных слуг, так что спокойно предаться поискам спасительного эликсира не удалось.
Помешал и сам лекарь, неожиданно вернувшийся из дворца и уединившийся в своем кабинете. Он открыл один из сундуков, уже обследованных Дэнешем, и достал оттуда сандаловый ящичек, запертый на замок. Дэнешу с потолка хорошо было видно, как, приподняв угол сундука, Эрдани вытянул за шнурок крошечный ключик, открыл ящичек и вынул три мешочка. Мешочки и их содержимое Дэнешу уже были знакомы, только назначение их оставалось неизвестным. И хотя сейчас не это было главным, Дэнеш не преминул пронаблюдать, как лекарь с величайшей осторожностью отсыпал равные части порошка из всех трех мешочков и высыпал смесь в нагретую на жаровне воду.
Оставив полученное остывать, Эрдани опустился на ковер и застыл в обреченной неподвижности. А потом с тяжким вздохом вынул из-за пазухи и поднял перед глазами плоскую нефритовую коробочку в пол-ладони величиной, и с крышки ярким бликом резанул по глазам Дэнеша золотой знак "цель".
Дэнеш замер бы теперь, если бы не замер еще до того, как лекарь вошел в комнату. Он смотрел не отрываясь, как Эрдани, шепча непонятные лазутчику слова, опустил коробочку в сундук и закрыл его, а ключ повесил себе на шею.
Лекарь сдался, оставив все на усмотрение избранного Судьбой, но лазутчик не мог знать этого.
Эрдани отбыл в Варин-Гидах, прихватив с собой остуженное снадобье в золотом сосуде, на лучшем скакуне из царской конюшни.
Дэнеш не мог последовать за ним с той же скоростью и шумом.
Потому спешил теперь лазутчик, что задержка была велика, а минуты, когда еще можно было вмешаться в ход событий, уже все пересчитаны. И, перекинув тело через садовую стену, торопился к белым башенкам игрушечного дворца, к забранному решеткой окну, за которым белым сполохом нет-нет да и мелькнет серебряный, жемчужный Акамие. Бежал лазутчик, только плащ мелькал тенью среди мелькавших теней раскачиваемых ветром веток.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});