и поспешил к двери. Но за нею стояла сиделка.
– А где Степанида Никитишна? – спросила она, удивлённо оглядывая его комнату.
– Степанида Никитишна? – переспросил Игнат, не понимая, почему её ищут здесь.
– Да. Разве сейчас пела не она?
– Ах, пела… Нет. То есть, пела она, но это была запись её концерта. Наверное, я включил её слишком громко. Простите, если помешал. А Степанида Никитишна на кухне, готовит обед. Может её позвать?
– Нет. Просто Адам Викентьевич … он уже почти не разговаривает. Но я заметила, как он разволновался, услышав её пение, и решила ей об этом сказать. Но, раз она занята, я поговорю с нею позже.
– А что, если… как вы думаете, ему не станет хуже, если он посмотрит эту видеозапись сам?
– А ведь это хорошая идея. Сама она не поёт, считая, что делать это в то время, когда в в доме двое больных, можно сказать, на пороге смерти, грешно и кощунственно, а мне кажется, что ему очень хочется её послушать. По – моему, не стоит лишать его этой возможности. Но прежде всё – таки надо посоветоваться с лечащим врачом. Сейчас у него приём. Я позвоню ему попозже.
Глава 22
В комнату Игната опять постучались.
– Извините, это снова я. – сказала сиделка, – Я поговорила с доктором. Он сказал, ролик можно показать больному только если в нём нет ничего, что могло бы его расстроить.
– Да нет, мне кажется, ничего такого в нём нет.
– А я могу при этом поприсутствовать, на всякий случай?
– Конечно.
– Хорошо, тогда можете приходить. Адам Викентьвич сейчас не спит.
– Спасибо. Пойду позову Степаниду Никитишну.
Поводив сиделку, Игнат взял диск и пошел на кухню. Стеша стояла к нему спиной у гудящего миксера, и его прихода не слышала. Он подождал пока она его выключит и кашлянул. Оглянувшись, она сказала:
– Пора кормить Адама Викентьевича и Сару Вульфовну.
Взяв поднос, стала собирать на него крошечные, словно кукольные, кастрюльки с едой и необходимую посуду.
– Я помогу отнести. – предложил Игнат.
– Хорошо. – ответила она, вручая ему поднос.– Спасибо вам, Игнат, как хорошо, что вы есть. Мне кажется, без вас я бы не справилась.
– Да не за что. Кстати, я просмотрел ваше видео…
– Да? И что же там?
– Очень хороший ролик с вашими песнями. Мы с сиделкой решили показать его Адаму Викентьевичу.
– Она тоже его смотрела? – удивилась Стеша.
– Нет, сама она не смотрела, но сказала, что слышала. Хотя мне казалось, звук был не очень громкий. И ещё она сказала, что Адам Викентьевич тоже слышал и очень волновался. Мне кажется, ему очень хотелось бы, чтобы вы для него спели.
– Я так не думаю. Он очень болезненно реагирует на каждый громкий звук. Да и петь в такое время … Нет, я не смогу.
– Тогда давайте всё – таки покажем ему ролик. Мне кажется, ему это будет очень приятно.
– А что скажет доктор?
– С ним уже всё согласованно.
– Ну хорошо. Только после того, как я их покормлю.
– Я подожду.
Оба больные ели не больше маленького котёнка. Накормив Адама Викентьевича, Стеша поспешила к Саре Вульфовне. Ни она, ни её сын не принимали пищу ни от кого, кроме неё. После еды Стеша стала осторожно вытирать лицо старушки влажной мягкой салфеткой. Та поймала её руку и, прижав к своей щеке, сказала:
– Спасибо вам, дитя моё. Нам с Адамчиком послал вас сам господь бог.
– Ну что вы, что вы… это я вас должна благодарить за то, что вы так добры ко мне и к Роде. Кстати, вы не знаете, где он?
– Он сказал, что хочет пройтись к озеру. Пускай погуляет. Мальчик не должен сидеть с нами взаперти, он к этому не привык.
– Да, вы правы. Родя привык к свободе. А когда он ушел?
– Недавно. Он сказал, что придёт через часок. Родечка всегда держит своё слово.
– Хорошо. Отдыхайте, а я пойду к Адаму Викентьевичу. Мы хотим показать ему ролик с моим выступлением.
– А Адамчик уже покушал?
– Покушал.
– Хорошо. Идите, дитя моё, а я подремлю.
Увидев на экране телевизора свой двор, берёзу, посаженную отцом в день её рождения, и крошечный домишко, в котором она родилась и выросла, Стеша замерла, боясь пропустить хотя бы одно мгновение чистого синего неба, дороги, ведущей через яркую зелень озимых и видневшегося вдалеке корпуса фермы.
Совершенно неожиданно из – под колёс встречного грузовика выплеснулся поток грязной воды. Дворники суетливо заметались по стеклу, размазывая грязь и не давая возможности рассмотреть идущую вслед за ним группу женщин, и камера выключилась, резко оборвав чувство охватившего её восторга. Стеша готова была зарыдать. Ей казалось, что это её саму окатили грязью, не дав увидеть всё, что для неё было так близко и дорого. Адам Викентьевич, которого она по привычке держала за руку, понял её состояние и легонько сжал пальцы, пытаясь успокоить.
Черное пятно на экране вновь осветилось, показав открытые ворота и Евсеича, стоявшего в глубине корпуса. Увидев его, Стеша почувствовала радость, словно увидела самого родного человека. А вот и она сама рядом с Красулей… Звон молочных струек зазвучал для неё лучше самой прекрасной музыки. Господи, как же ей этого всего не хватает! Еще не прошло и трёх лет после того, как она ушла в глухую ночь в поисках новой жизни, а кажется, будто минула целая вечность, но до сих пор всё, что она сейчас видела, остаётся таким родным и близким, что стало больно дышать.
Продолжение ролика, снятое на юбилее губернатора, её вообще не впечатлило. Всё, что она нашла в этой новой жизни, теперь, по сравнению с трудным и бедным прошлым, казалось чужим, и никто, кроме нескольких человек, приютивших её и Родьку, равной себе её не считал.
Вернувшись в свою комнату, Игнат случайно взглянул в окно и увидел огромный столб дыма. Горело где – то за озером. У ворот стоял садовник и тоже смотрел в ту сторону, пытаясь понять, где горит. Кажется, он жил где – то там, в районе пожарища. Игнат вышел к нему и спросил:
– Петрович, не в твоей ли стороне горит?
– Вроде у нас, отсюда точно не видать.
– Переживаешь за свой дом?
– Есть маленько. Осень стоит сухая, люди жгут траву да опавшую листву. Как бы чего не вышло. В Митино недавно сгорели три дома подряд.
– Может, поедешь домой?
– Да надо бы, а то на душе как – то неспокойно.
– Так поезжай. Если что, я хозяину объясню.
– А собаки?
– Собак я отпущу сам.
– Тогда я поехал. Спасибо тебе.
Проводив Петровича, Игнат решил обойти двор. Отпускать собак было ещё рано. Петрович обычно делал это перед тем, как уезжать домой. Уезжал он в пять, а сейчас не было трёх. Готовясь к зиме, садовник пообрезал кусты роз чуть ли не до основания и прикрыл каждый землёй. Теперь розарий, усеянный земляными холмиками,