— Да… — протянул он, забирая бутылку, и отпил еще глоток. Затем, поставив ее на стол, затряс головой и взъерошил пальцами волосы. И тихонько рассмеялся. — В жизни еще не чувствовал себя таким полным идиотом! Таким отъявленным болваном и дураком!
— Я тоже, — ответила я и взяла бутылку. — Наверное, в еще большей степени, чем ты. В конце концов, ведь это я виновата во всем, Джейми. И мне ужасно стыдно, до того стыдно, что я просто сказать не могу…
— А-а, ладно, не переживай. — Напряжение спало окончательно, он нежно сжал мое плечо. — Откуда тебе было знать, что все так обернется? Да и мне тоже… — нехотя добавил он. — Парнишка, видно, страшно перепугался, что я уволю его, что ему снова предстоит жить на улице… Бедный маленький оборванец… Не удивительно, что порку он воспринял просто как благословение Господне.
Я слегка содрогнулась при мысли об улицах, по которым везла меня домой карета месье Форе. Нищие в рубище и язвах упрямо держались каждый своей территории, спали прямо на земле даже в самые холодные ночи. Дети еще младше, чем Фергюс, толпами шныряли по рынку, словно стая голодных мышей, выискивая глазами оброненную кем-нибудь крошку, оставленный без надзора карман. Жизнь тех, кто был слишком слаб, чтоб работать, или непривлекателен, чтоб продаться в бордель, была коротка и уж совсем невесела. Неудивительно, что перспектива лишиться такой роскоши, как трехразовое питание, чистая одежда и белые простыни, и быть выброшенным на улицу так напугала Фергюса.
— Наверное, — сказала я. И уже не пила виски глотками, а потягивала его медленно, по капле. Затем вернула бутылку Джейми, рассеянно отметив при этом, что она уже пуста больше чем наполовину. — Надеюсь, ты не сделал ему слишком больно?
— Ну… маленько все же было… — Шотландский акцент, обычно едва уловимый, становился заметнее, когда он много пил. Он покачал головой, разглядывая бутылку на свет и пытаясь определить, сколько спиртного еще осталось. — Знаешь, Саксоночка, мне до сегодняшнего дня и в голову не приходило, что моему папаше, должно быть, тоже не доставляло радости пороть меня. Всегда казалось, что страдающей стороной при этом был я. — Запрокинув голову, он снова отпил из горлышка, затем отставил бутылку и, расширив глаза, стал глядеть в огонь. — Оказывается, быть отцом куда труднее, чем я предполагал. Над этим стоит призадуматься.
— Только не думай слишком напряженно, — предостерегла его я. — Ты для этого слишком много выпил.
— О, не беспокойся! — весело ответил он. — У нас в буфете еще бутылочка имеется.
Глава 15
ГДЕ СВОЮ РОЛЬ ИГРАЕТ МУЗЫКА
За второй бутылкой мы засиделись допоздна, перебирая последние письма шевалье Сент-Джорджа, известного также как его величество Джеймс III, и письма принцу Карлу от сторонников якобитов.
— Фергюс раздобыл большой пакет, адресованный его высочеству, — объяснил Джейми. — Так много всякой ерунды, и мы не успеем скопировать все достаточно быстро, а потому я решил кое-что отложить до следующего раза. Вот, — продолжал он, вынимая из стопки бумаг какой-то листок и кладя мне его на колени, — большинство писем зашифровано, это тоже. «Слышал, что перспективы охоты на куропаток на холмах Салерно в этом году самые благоприятные; охотники этого региона будут довольны результатами». Ну, это понятно, это намек на Мазетти, итальянского банкира, он из Салерно. Я узнал, что Карл обедал с ним и умудрился занять пятнадцать тысяч ливров, так что совет Джеймс дал ему правильный. Но вот это… — Порывшись в бумагах, он выдернул еще один листок. — Вот, взгляни. — И Джейми протянул мне бумагу, исписанную какими-то каракулями.
Я прилежно пялилась в нее, разбирая отдельные буквы, окруженные сетью каких-то стрелочек и вопросительных знаков.
— А на каком это языке? — спросила я. — Польском? Ведь покойная матушка Карла Стюарта Клементина Собески была, если мне не изменяет память, полячкой?
— Нет, это английский, — усмехнулся Джейми. — Ну что, можешь прочитать?
— А ты можешь?
— Конечно! — с гордостью ответил он. — Это же шифр, Саксоночка, причем не очень сложный. Вот, смотри. Все буквы следует разбить на группы по пять в каждой. Только Q и X не в счет. X означает паузу между предложениями, a Q вставляется просто так, чтобы запутать.
— Ну, раз ты так считаешь… — пробормотала я и вновь вгляделась в эту совершенно непонятную писанину, которая начиналась следующими словами: «Мрти окрути длопро квахтемин…», затем перевела взгляд на листок бумаги в руках у Джейми, исписанный рядами букв по пять в каждой и с отдельной, крупно выписанной буквой над каждым из таких рядов.
— Просто надо одну букву заменить другой, но в том же порядке, — объяснил Джейми. — И если у тебя имеется достаточно текста, над которым можно работать, и ты угадываешь то одно слово, то другое, тогда все, что необходимо, — это просто переводить из одного алфавита в другой, понятно? — И он помахал у меня перед носом листком бумаги, на котором один над другим были выписаны два алфавита.
— Более или менее, — ответила я. — Тебе, должно быть, понятно, а это самое главное. Ну и о чем же там речь?
Выражение живейшего интереса, присущее Джейми при разгадывании разного рода головоломок, немного потускнело, он уронил листок на колени. Потом поднял на меня глаза и прикусил нижнюю губу.
— Знаешь, — начал он, — все это очень странно. И все же не думаю, что допустил ошибку. Видишь ли, тон всех писем Джеймса весьма характерен, и даже это зашифрованное послание вполне его отражает.
Голубые глаза под густыми рыжеватыми бровями встретились с моими.
— Джеймс хочет, чтобы Карл снискал милость у Людовика, — медленно начал он. — Но эта поддержка нужна ему не для вторжения в Шотландию. Джеймс вовсе не заинтересован в возвращении трона.
— Что?! — Я выхватила из его рук пачку писем, пробежала глазами по неразборчивым строчкам.
Джейми оказался прав. В письмах сторонников отчетливо звучала надежда на неминуемую реставрацию, в письмах же Джеймса к сыну об этом не говорилось ни слова. Все они были пронизаны одной заботой: Карл должен произвести на Людовика благоприятное впечатление. Даже займ у Мазетти из Салерно целиком предназначался для того, чтоб принц мог жить в Париже, как подобает джентльмену, на военные нужды из них не предполагалось расходовать ни сантима.
— Знаешь, мне кажется, этот Джеймс хитер как лиса, — заметил Джейми, похлопывая ладонью по одному из писем. — Потому как собственных денег, Саксоночка, у него всего ничего. Правда, покойная жена владела крупным состоянием, но дядя Алекс говорил мне, что она завещала все церкви. Папа оказывал Джеймсу поддержку, ведь тот как-никак монарх-католик, однако и собственный интерес при этом соблюдал. — Он обхватил руками колено и сидел, задумчиво созерцая груду бумаг на диване. — Филипп Испанский и Людовик, я имею в виду короля-отца, тридцать лет тому назад дали Джеймсу немного солдат и несколько кораблей, чтоб тот попытался восстановиться на троне. Но все с самого начала пошло наперекосяк: на море был шторм, часть кораблей затонула, на остальных не оказалось умелых капитанов, и они причалили не там, где следовало, — одним словом, не заладилось. В конце концов французы просто отплыли с Джеймсом от берегов Шотландии, и нога его так и не ступила на родную землю. А потому с течением времени он, по-видимому, вовсе оставил мысль о восстановлении на троне. Однако у него подрастали два сына, надо было как-то устраивать их судьбу. И вот я спрашиваю себя, Саксоночка, — он откинулся назад, на спинку дивана, — как бы я поступил в подобной ситуации? А ответ получается один: я должен сделать все возможное, чтобы заставить своего кузена Людовика — а ведь он, заметь, не кто-нибудь, а король Франции — помочь хотя бы одному из моих сыновей занять подобающее ему положение. Пусть в среде военных. В конце концов, генерал французской армии — не такой уж плохой пост.