В один из морозных осенних дней вместе с Джимми Кэнноном и мной он принял участие в открытии велосипедных гонок. Мы покатили к велодрому, пили на ходу из фляжки Эрнеста и прекрасно провели время, ощущая, что гражданская жизнь вновь возвращается в город.
Эрнест снова вернулся в свою дивизию, и 16 ноября стал очевидцем начала невероятно трудной атаки на Хюртген-Форест. Шли осенние дожди, было холодно, и дул пронизывающий ветер. На крутых холмах и в лесах к западу от Кельна нацисты заминировали все мало-мальски пригодные для перемещения дороги. Открытые места в лесу изобиловали ловушками для танков и пулеметными гнездами. На высотах располагались артиллерийские орудия. Продвижение всего на полмили заняло пять дней, и потери были колоссальными. Рубка бревен и рытье убежищ было главными занятиями по утрам, когда стороны не вели огонь, растирая и согревая дыханием свои руки, а раненые лежали с надеждой на эвакуацию. Протяженные линии фронта лежали впереди. От постоянного огня артиллерии горели деревья, в щепки разрывало сосны и осыпало людей под ними. Двадцать седьмого числа 22-й полк взял Гроссхау, и лишь полоса смертельно опасного леса простиралась впереди. Остальные полки объединились перед броском через последнюю главную линию сопротивления и совершили прорыв после трех невероятно трудных дней. 3 декабря 22-й полк был выведен под Люксембург, а на его место были брошены свежие силы. На следующей неделе были переброшены остальные полки.
Тогда Эрнест вернулся в Париж с инфекцией, не поддающейся самому лучшему медицинскому лечению. У него был сильный кашель с обильным кровотечением. Выплюнув около половины чашки крови, он прохрипел с усталой, совершенно подавленной ухмылкой:
– Немного разгрузился, Барон.
У него было нечто похуже, чем воспаление легких. Под его бородой лицо выглядело бледным. Высокая температура не спадала, и дыхание было затрудненным. Впервые он даже был согласен на постельный режим и отдых. Его врач был одним из лучших, и Эрнест относился к нему с полным вниманием.
– Должен опять откомандировать тебя из части, Барон. Куча работы. Мне нужен кто-нибудь… Мэри не может находиться здесь половину дня. Ты не против, если я замолвлю словечко?
Я не возражал, и Эрнест договорился по телефону. Еще неделю его состояние было очень тяжелым. Затем наступил определенный перелом в лучшую сторону, кровотечение прекратилось, и, несмотря на еще высокую температуру, он был готов вернуться к жизни. Мы обсудили различные темы, включая доктора, семью, наши надежды и проблемы и, разумеется, женщин. Задание, которое он мне поручил, представляло собой долгую и нудную работу по копированию.
– Ого! – воскликнул я, когда приступил к делу. – Это просто бомба. Ты уверен, что это тебе нужно?
– Абсолютно. Вот почему мне нужен такой, как ты, кому я полностью могу доверять.
Почти всю неделю Эрнест воздерживался от спиртного. Когда его здоровье пошло на поправку, он сказал:
– У меня явно выраженная желудочная недостаточность, Барон! Доктор не может настаивать на том, чтобы лишать такого здорового ребенка, как я, живой воды. Позови кого-нибудь из обслуживающего персонала и закажи что-нибудь хорошенькое.
Я выполнил его просьбу, изъясняясь на жутком французском, который начал изучать с момента высадки в Нормандии. Он то и дело поправлял меня.
– Черт побери, ты ведь можешь немного изменить свое родное произношение. Любой знает, что ты говоришь по-английски. Но когда используешь иностранный язык, говори правильно!
Эрнест долго сожалел о том, как мало ему удалось послушать Марлен Дитрих. Она давала концерт для войск на освобожденной территории, неподалеку от того места, где его дивизия пядь за пядью продвигалась вперед.
– Голос Марлен был неподражаемо гортанным, Барон. А крики приветствий, когда она заканчивала очередную песню, были в десятки раз громче, чем после ее концертов в любом из ночных клубов. Когда ты слышишь ее пение, ты просто забываешь про все на свете. Это подобно нашей встрече на французском судне во время возвращения с войны в Испании. Когда я вижу ее, мне кажется, что она мой талисман.
Очередной приезд Мэри укрепил моральный дух Эрнеста. Несмотря на ее предстоящий отъезд, Эрнест был воодушевлен. Посредством Марселя Дуамеля, назначившего себя общественным секретарем, регулировались телефонные звонки, отношения с доброжелателями и истинными поклонниками. Первые несколько дней Эрнест был слишком слаб, чтобы противостоять кому-либо. Когда он почувствовал себя лучше, ему помогли привстать на большой белой кровати в роскошной комнате, декорированной в золотых и белых тонах. Здесь он принимал посетителей после полудня и вечерами. Он общался лишь с теми, кого хотел видеть. Остальным совершенно откровенно говорили, что он слишком болен и вряд ли его состояние улучшится раньше Рождества.
Телефонные звонки раздавались как от заезжих американцев, так и местных титулованных в литературном мире особ. Очень забавный Энди Грэйвс приходился дядей Айвану Моффету. Энди недавно перевалило за семьдесят, у него был совершенно синий кончик носа, вероятней всего, от изрядных количеств коньяка, которое он принимал в течение многих лет. Последние двадцать четыре года Энди жил в Париже. Когда-то после Первой мировой войны американский рынок зерновых культур сильно потеснился, и с тех пор у него были астрономические прибыли.
– Эрнест, я не знаю, сколько денег я заработал сегодня, – задумчиво проговорил он, – все эти годы я не утруждал себя пересчетом.
Энди знал множество историй о парижской жизни во времена немецкой оккупации, и у него был настоящий бульдог.
– Прямо напротив моих апартаментов жила самая очаровательная графиня. И она была помоложе меня.
– Энди, расскажи-ка нам, юнцам, что-нибудь, – попросил Эрнест. – Это правда, что говорил Сократ о мужчинах твоего возраста?
– Абсолютная правда, – рассмеялся Энди, – три раза в неделю вполне достаточно, и стоит того, чтобы ради этого жить.
На другой день пришел Марсель. Он был взволнован.
– С тобой очень хочет встретиться Сартр, а также его девушка.
– Годится, – решил Эрнест, – скажи им, пусть приходят около восьми. Барон еще будет здесь. Он может поработать барменом.
Сартр пришел в точно назначенное время. Это был невысокий мужчина с близорукими глазами и веселым смехом. Его девушка по имени Кастор, лучше известная как Симона де Бовуар, была выше его, с более темными волосами и приятней на вид. Мы начали с шампанского. После третьей бутылки Кастор захотелось узнать, насколько серьезно болен Эрнест.
– В таком состоянии… я чертовски здоров, видите? – Эрнест откинул одеяла, согнул мускулистую ногу и ухмыльнулся.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});