Росла и укреплялась «Меринда». Несмотря на грозящую засуху, дела на ферме Уэстбруков шли хорошо, благодаря тому, что Хью твердо держал в руках бразды правления, играли также свою роль удачные вложения денежных средств и растущая стоимость ланолина. Первое потомство Зевса оказалось удачным. Когда ягнята достигли зрелости, Хью скрестил их с овцами саксонской породы крупного сложения. Как и предполагалось, они дали потомство ширококостное с крепким руном, и, по общему мнению, такие овцы вполне могли прижиться на засушливых землях. Новая порода не давала сверхтонкого руна, составляющего гордость Западного района, от этих овец получалась прочная практичная шерсть, идущая на изготовление одеял и ковров. По всему миру наметился спад спроса на дорогую сверхтонкую шерсть, на рынке рос интерес к более грубой шерсти. Первым качества новой породы проверял на своих пятидесяти тысячах акров в Новом Южном Уэльсе Фрэнк Даунз, и все с интересом следили, как пойдет у него дело. Увидев, что эти овцы могут хорошо прижиться на засушливых равнинах, другие овцеводы, готовые пойти на риск, стали приобретать новый скот Уэстбрука, и к весне 1880 года, спустя шесть лет после рождения первого ягненка, овцы породы, выведенной в «Меринде», проходили проверку на нескольких фермах колоний Виктория и Новый Южный Уэльс.
О процветании «Меринды» красноречиво говорило подворье, где появились новые постройки, загоны и прибавилось живности. Деловой суеты и шума стало еще больше. Блеяли ягнята, бегали в отдельных загонах племенные бараны с овечками, рабочие фермы работали не покладая рук. Старый домик стоял на прежнем месте, но он стал значительно больше. С годами были пристроены комнаты, обновлялась краска на стенах, новая веранда теперь окружала весь дом, над ее перилами раскачивались огромные подсолнухи и олеандры в ярких цветах, а участки по обеим сторонам вымощенной камнем дорожки занимали газоны. С возобновлением строительства нового дома Джоанна почувствовала, что привыкла жить среди шума подворья и будет скучать на новом месте.
Вблизи поляны она остановила коляску в тени деревьев, выросших из саженцев, посаженных ее руками девять лет назад. Она задержалась, чтобы понаблюдать, как в пруду плескалась загорелая дочурка Бет в компании со старой полуслепой пастушьей собакой по кличке Баттон. Джоанна с Хью назвали дочь в честь матери Хью – Элизабет. Но Джоанна с Сарой называли ее Бет, а Хью с Адамом – Лиззи. Бет росла крепким здоровым ребенком. Иногда Джоанна сравнивала ее порой с выносливыми и жизнеспособными эвкалиптами, окружавшими «Меринду». Бет никогда не видели без преданного Баттона. Два года назад она вступилась за пса, избавив от обычной участи – пули в голову, ждавшей старую пастушью собаку, отслужившую свое. Хью смилостивился, и Бет с Баттоном стали неразлучными друзьями.
В тени сидел Адам и писал акварелью. Ему недавно исполнилось тринадцать лет. Как у всех Уэстбруков, у него были красивые глаза и симпатичная морщинка между бровями. Джоанна считала, что крепость и силу, характерные для Уэстбруков, в нем заменяла мягкость натуры, склонной к наукам. Окаменелости и насекомые, камни и растения – все вызывало у Адама живой интерес. Познакомившись с работой Дарвина «Происхождение видов», он объявил, что хочет стать натуралистом. Через месяц ему предстояло отправиться в среднюю школу Камерона и учиться по специальной программе.
Не проходило дня, чтобы Джоанна не восхищалась этими детьми. И любовь, огромная любовь всегда была с ней. Впервые сила и сладость этой любви потрясла ее, когда она взяла ребенка на руки. Глядя на Бет, спящую или хмурившую брови над книгой, Джоанна часто спрашивала себя, возможно ли, чтобы любовь продолжала расти? Как может человеческое сердце вместить такое море любви? И она убедилась, что оно способно на это. Теперь Джоанне стала понятна другая сторона связи, существующей между матерью и дочерью. Она сама была теперь матерью и узнала, какую любовь, должно быть, испытывала к ней леди Эмили. Но это счастье находилось под угрозой. Наблюдая за Бет и Баттоном, резвящимися в пруду, Джоанна почувствовала, как в ней укрепилась решимость защитить дочь от наследия страха и смерти, доставшихся ей от леди Эмили. Никакой Змее-Радуге и песне-отраве не удастся причинить вред этому замечательному ребенку.
Из-за деревьев показался Хью, занятый разговором с архитектором. От сорокалетия Хью отделял год, но выглядел он моложе своих лет. В пыльных брюках, фланелевой рубашке и широкополой пастушьей шляпе, он напоминал Джоанне симпатичного героя самой последней из написанных до этого баллад: «Равнина с одиноким деревом».
Сара сошла с коляски и направилась к детям, а Джоанна наблюдала, как Хью разговаривает с архитектором мистером Хакеттом. Она заметила в муже напряжение и вспомнила, что недавно он сказал ей о своем желании съездить в Квинсленд и пройтись «дорогами юности». Как-то ночью он неожиданно признался: «Я хочу назад в Квинсленд. Сам не знаю, почему. Может быть, причина в том, что мне скоро сорок и молодые годы остались в прошлом. Но как бы то ни было, а с недавнего времени меня тянет в Квинсленд. Мне хочется съездить туда вдвоем с тобой, Джоанна, без детей. Я хочу показать тебе места, где я рос, города, людей, одинокие фермы. Мне хочется на это посмотреть, пока все не исчезло навсегда».
Но как им найти время для такого путешествия? Для него требовались недели, по меньшей мере. А Хью постоянно нужен был в «Меринде», да и она тоже. Теперь наконец будет достроен дом. Несколько лет ушло на то, чтобы оправиться после финансовых потерь, причиненных бурей. Им удалось это сделать настолько успешно, что к тому времени, как из Индии наконец пришло наследство Джоанны, она смогла отложить эти деньги на будущее для Бет, поскольку между ними было решение, что Адаму перейдет ферма.
Но когда они смогли позволить себе возобновить строительство, используя подготовленные Филипом Макнилом бетонные опоры и чертежи, река разлилась и пострадала строительная площадка. Более года они потратили на подготовку грунта и укрепление опор, а затем в колонии Виктория разразилась сильнейшая эпидемия гриппа, и от этой болезни слегло столько людей, что во всем районе практически остановились все работы: и уборка урожая, и стрижка овец, и строительство. Потом открытие мнимого месторождения золота неподалеку от Хоршема отвлекло из района много народа, так что на иных фермах остались только самые преданные работники. Но теперь было кому строить, и деньги у Хью появились, однако возникла новая трудность: Хью не мог найти архитектора, который согласился бы работать по чертежам Макнила. Все сходились во мнении, что строить дом на этом месте нецелесообразно, советовали убрать руины древних построек аборигенов и возводить дом там. По этому поводу и спорил Хью с мистером Хакеттом, когда приехала Джоанна.