«Зачем?»
Последние десять дней меня поглощало планирование. Только теперь, стоя перед дверью, спокойная и готовая, я задала себе этот вопрос. Но времени не было. Ничто не сдвинется с места, если я буду бездействовать. Ничто не кончится, если не начнется. При этой мысли я улыбнулась: так могла бы сказать Игранзи.
Я громко постучала. Дверь сразу открылась. Передо мной стояла Джаменда. Она была одета в сарсенайскую одежду, казавшуюся яркой на фоне темной кожи. Она поклонилась, а я подумала, почему она носит именно ее?
— Мне нужно видеть моабе, — сказала я.
— Она в ванной, — голос Джаменды был тихим и низким. Я не знала, приехала ли она из Белакао или родилась здесь. Надо будет спросить Лейлен.
— Это очень важно.
Из-за спины Джаменды вышла Селви и чуть шире открыла дверь. Я не хотела смотреть на Селви, но все же посмотрела, без выражения рассматривая ее золотистые волосы и веснушки, напомнившие мне о Грасни. Ее глаза были светлыми, хотя их цвет я не разобрала из-за теней и света лампы.
— Госпожа Нола, — сказала Селви. Она была всего на несколько лет младше меня. Возможно, ей было столько же, сколько и мне, когда Орло увел меня из борделя.
— Узор принес мне видение, — сказала я. — Я должна поговорить с королевой.
Джаменда и Селви переглянулись.
— Я ей скажу, — ответила Джаменда и выскользнула из комнаты.
— Простите, что заставили вас ждать, — Селви говорила очень торжественно. Жаль, что она оказалась такой симпатичной. Если бы у нее были кривые зубы, кожа в оспинах, зоб на шее… «Стоп, — сказала я себе. — Сосредоточься».
— Испа Нола, — произнесла Земия из дальней комнаты. — Войди.
Я никогда не была в покоях королевы — только короля, когда он просил помочь ему с подарком. Теперь я увидела этот подарок: в первой комнате, на полке над узкой кушеткой стояла статуэтка прабабушки Халдрина. У ее ног лежал браслет. Я велела себе идти дальше, отвернуться от него, хотя это было очень сложно. Он рядом. Не у нее на руке, не на полу в ванной комнате. Он далеко от нее, и я на это очень надеялась.
Эта комната была пустой: в ней не было ничего, кроме кушетки, полки и толстого ковра на полу. Следуя за Селви, я думала, где же все белакаонские вещи — и в этот момент мы вошли во вторую комнату.
Посреди нее стояла ванна. Самая большая ванна, какую я только видела. Она была как зеркало Телдару — широкая, сверкающая, и в ее гранях отражался свет ламп. На стенах и на потолке мерцали водные блики. С потолка свисали раковины крабов и других морских существ, чьих имен я не знала. Некоторые были маленькими, другие — огромными; они были нанизаны на черную колючую нить — наверное, тоже из океана. Я видела скелеты рыб, чьи раскрытые рты были усеяны мелкими зубами. Я видела копье, чей бронзовый конец нацелился на один из скелетов. Все это двигалось. Земия, глядящая вверх, на волны света и воздуха, представляла, будто это море.
— Видение, — сказала она. Ее руки лежали по краям ванной. Ноги были вытянуты во всю длину, и я не видела коленей. Остального тоже — ничего, кроме шеи и головы. В заплетенных волосах не было ни раковин, ни драгоценных камней, но они все равно блестели, усеянные каплями воды.
— Да. — Я должна была смотреть на нее, и это оказалось не так сложно, как я представляла: при взгляде куда-то еще мерцающий свет кружил голову.
— Столь же великое, как то, что было на холме у камня? Еще одна битва между Огненной Птицей и Псом Войны, и твой любовник, который усмиряет обоих? Оно должно быть величественным, иначе ты бы сюда не пришла.
Она повернула голову. В ее взгляде и полных, влажных губах я увидела усмешку и хотела сказать: «Земия, если бы ты знала правду, мы бы могли стать друзьями», но во мне были другие слова, которые тоже просились наружу.
— Я видела вашего ребенка.
Она не двигалась. Поверхность воды была гладкой, словно шелковая простыня. Мои губы пересохли, но я не облизывала их; я не могла пошевелиться, пока не шевелилась она.
— Какого ребенка?
— Того, которого вы носите, моя королева.
Еще мгновение она оставалась неподвижной. Потом пожала плечами, и вода вокруг ее плеч и груди разошлась. Я увидела ярко-розовый шрам. Влажный, он был гладким и одновременно выпуклым.
— Халдрин сказал твоему любовнику, он — тебе, и ты увидела сон. Может, в этом все дело?
— Нет. — В моем хриплом голосе была настойчивость. — Это истинное видение. Он — Телдару — попросил меня о прорицании после видения на холме Раниора. Я видела многое, но ребенок, ваш ребенок, был самым ярким образом.
— До сих пор ты ко мне не приходила.
— Я не знала как… королева, я привыкла говорить людям о боли и тьме, но это были вы. Я не знала, как это сделать.
Внезапно мне стало нехорошо. «Почему? — вновь подумала я. — Почему эта причина, эта история? — Я проглотила кислую слюну. — Потому что причина должна быть убедительной. Потому что в конце концов это никому не причинит вреда».
— Халдрин тебя ценит, — сказала Земия. Я посмотрела на нее. — Он верит тому, что ты говоришь.
— А вы нет?
— Моя сестра не верит. А я… ты мне просто не нравишься. Но знай, что Халдрин слушает твои пророчества и доверяет им. Не забывай, что это его ребенок.
На лбу выступил пот. Волосы прилипли к шее.
— Ну скажи, — произнесла королева. — Скажи, во что ты хочешь, чтобы я поверила.
Я сглотнула, как и до этого: конвульсивно, едва не поперхнувшись. «Помни, — подумала я, — ты готовила эти слова».
В начале они возникали естественно, так, как планировалось.
— Я видела младенца на кровати, украшенной яркими красными перьями. — «Очевидно, слишком очевидно… не смотри на нее, иначе ты собьешься». — Мальчик, пухлый, коричневый, с густыми локонами. Под локонами — собачьи уши. — И почему мне казалось, что это прозвучит убедительно? Слишком поздно.
— Он смеется. Он очень красивый. Его лицо освещено солнцем. Но потом перья превращаются в огонь, а уши собаки — в открытые раны.
Эта последняя часть была неправильной. «Его подбородок вытягивается, а лицо превращается в собачью морду, — собиралась сказать я. — Его усы переплетаются, и пламя опаляет их до черноты. Младенец плачет». Но я этого не сказала. Слова вылетали изо рта так, словно я описывала истинное видение, и все они были ложью. Было ли это проклятием или Узором, или мой мятущийся ум сочинил их прямо на ходу?
— Он истекает кровью. Горит. Его плоть опадает, пока не остается ничего, кроме горки костей на земле. Кто-то смеется — мужчина и женщина. Наступает ночь, и хотя огня больше нет, кости светятся красным.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});